А я не слышу его, потому что сердце пульсирует где-то в глотке, а я сам, словно в бреду, не верю, что только что передо мной стояла Майя. Неожиданно и резко вновь ворвалась в мою жизнь, вот только теперь я этому рад и хочу прикоснуться к ней, чтобы убедиться – настоящая. Не призрак, преследующий во снах и утягивающий мягким голосом, а тело, к которому можно прикоснуться, ощутив вихрь жадных эмоций, которые сносят одним своим существованием.

– Ключ, – машет передо мной, а я машинально беру предмет и направляюсь к двери. – Только, – останавливает Амат, задержав рядом, – не напирай, иначе придётся иметь дело со мной.

Только кивок, свидетельствующий, что я принял его слова, а затем поворачиваю ручку и вхожу. Цветочек сидит на кровати, а при виде меня медленно ползёт назад, не разрывая взгляд. Не знаю, что она там видит, но на дне зелени я считываю страх. Страх? Она никогда меня не боялась, даря себя без оглядки и принимая всё, что я даю. Но сейчас передо мной другая Майя, кажется, совсем незнакомая и чужая, но всё же моя.

Надвигаюсь, ступая в такт её движениям. Словно мы затеяли соревнование, кто быстрее убежит, переиграв другого. Но в её случае выбор ограничивается концом кровати, а я не намерен уступать, пока не приму, что она настоящая. Мысли дикой каруселью проносятся в голове, но все их я откидываю в сторону, решая уточнить позже, как она здесь оказалась, сейчас сосредоточившись на девочке-катастрофе.

Её спина встречается с преградой в виде стены, а мне остаётся приблизиться, чтобы встать на колени, поравнявшись, и упереться лбом в её живот.

– Цветочек…

Выдыхаю, понимая, что меня неожиданно отпустило. Этот месяц я, скорее, не находил себе места из-за неё, не обращая внимания на собственную патовую ситуацию, в которую меня загнали. Больше всего хотел, чтобы Майя была в безопасности, и сейчас не знаю, что говорить и о чём спрашивать ту, что не касается меня, застыв в одной позе. Напряжена настолько, что я могу уловить вибрирующие волны, проходящие сквозь её тело.

Поднимаю голову, чтобы встретиться с её взглядом, уловив тоску, а затем по щекам Майи скатываются молчаливые слёзы. Тихо, без единого всхлипа, но в этой тишине застыл её крик, который я ощущаю кожей. Поднимаюсь, чтобы сгрести тонкое тело, обхватив руками, и усадить на колени.

– Не трогай меня! Не смей! – лупит в грудь ладонью, попадая по не до конца зажившим рёбрам и причиняя боль. Катастрофа завелась.

– Я всё объясню, – сжимаю сильнее, ограничивая её движения и ощущая дискомфорт в грудине.

– Объяснишь, как отказался от меня? Как скинул на своего отца? Как не планировал вернуться? Что именно ты объяснишь? – срывается на крик, часто всхлипывая и не забывая наносить удары. – Я же просила сказать, если стану не нужна! Просила? А ты нарушил обещание! Оставил меня! Специально!

– Не специально. Отец меня обманул.

– Да?! А как же твои слова? А, Янис? – прищуривается, обжигая полыхающей зеленью. Дай ей в руки что-нибудь тяжёлое, оно бы уже оказалось у меня на голове.

– Какие? – перебираю в памяти всё, что говорил за последний месяц.

– Какие? Что я пустое место, наиграешься и выбросишь. Не помнишь такого? А мне твой отец дал запись послушать, где ты громко и уверенно отказываешься от меня!

Дважды сука! Переиграл, убедив Майю, что я намеренно от неё отказался. Он всё продумал ещё в тот момент, когда рассказывал, что некто может решить вопрос с Мерхановым.

– Это ложь, – сжимаю, чувствуя, как она успокаивается, не переставая всхлипывать и колотить меня.

– А что тогда правда? И почему ты всё это сказал?

– Ты могла заметить, – утыкаюсь носом в рыжую макушку, вдыхая почти забытый аромат, – у меня напряжённые отношения с семьёй, а точнее, с отцом. Ольгу с Эрнестом я семьёй не считаю. Отец – последний человек, с которым я поделюсь важным для меня, потому что в этом случае его срывает. Он стремится во что бы то ни стало уничтожить всё, что мне дорого. Ты не стала исключением.

– Зачем? – Голос Цветочка становится тише, и она перестаёт размахивать конечностями, расслабляясь в моих руках.

– Спустя почти тридцать лет он всё ещё зол на маму, которая посмела его оставить. Как-то он мне сказал, что она единственная женщина, которую он по-настоящему любил. Не может простить ей ту боль, что ему пришлось проглотить, а я для него рычаг, который позволяет причинить ей равноценные страдания.

– Но у него есть Ольга.

– Есть, но, видимо, она не смогла заполнить образовавшуюся пустоту. Он создал семью снова, чтобы показать маме, что может быть счастливым и без неё. А на самом деле это не так. И поверь, Ольга это знает. Всегда знала, потому что при упоминании бывшей жены он заводится и остановить его невозможно.

– Мне его так жалко, – переходит на шёпот, вжимаясь в моё тело.

– Цветочек…

Передо мной привычная Майя: человек поступил по отношению к ней паршиво, но она всё равно сочувствует. Поворачиваю голову, уловив движение, смотрю на Амата, застывшего в дверях, молча киваю, давая понять, что у нас всё мирно и никто (то есть Цветочек), не предпринимает попыток разрушить его дом. Исчезает, оставив наедине с той, что затихла, гася редкие всхлипы на моей груди.

– Ещё раз повторю – я тебя не оставлял. Приехал, а тебя уже не было.

– Ты меня не искал, – обиженно заключает. – Даже не пытался.

– Искал. Но сложно найти того, кого хорошо спрятали. Куда тебя отправил папаша?

– В Швецию.

– Смирнова Анна Сергеевна? – вспоминаю, как взгляд зацепился за мать и дочь в списке пассажиров.

– Да. Меня сопровождала какая-то женщина. Провела со мной несколько дней, а затем Эрнест прилетел.

– Пиздюк тебя не трогал?

– Хотел, – сжимаю её до хруста, уже прикидывая, как оторву конечности братцу, который не принял моё предупреждение всерьёз, – но я ему голову разбила. – Майя хихикает.

– Чем?

– Запустила в него лампу, и вазу, и поднос…

– Узнаю девочку-катастрофу.

– А ещё я в доме твоего отца хранилище немножко разрушила, – давлюсь смехом, понимая, что не зря сказал ей код, – и картину испортила, и вазу ценную разбила, и охраннику ногу прострелила…

Начинаю ржать в голос, представляя степень негодования отца, а главное, Ольги, которая трясётся над своими украшениями. Признаю, что мне не хватало той искры, что вносила в мою жизнь Майя своим присутствием. Но она и есть та самая искра. Можно зажигать друг друга, а можно спалить дотла. В нашем случае первое. Я хочу, чтобы всегда было первое.

Наконец, Майя поднимает глаза, увидев моё лицо. Встреть меня на улице, вряд ли бы узнала: отросшие волосы, закрывающие лоб, густая борода и кожа, покрытая ссадинами и синяками. Нет отвращения, лишь тревога в глазах той, что действительно переживала. Прикасаюсь израненными губами к её полуоткрытым, оставляя лёгкое касание, потому что на большее не способен. Сейчас мне достаточно того, что она рядом: дышит, говорит и смеётся. Что-то в ней изменилось: мимолётное, едва заметное, но бросающееся в глаза. Не могу понять, что именно, да и неважно это сейчас. Важно другое – теперь придётся бороться за нас двоих.

Майя

Сижу на крышке унитаза, наблюдая, как Янис снимает повязку и являет мне спину в кровоподтёках и ссадинах.

– Ох, – едва успеваю выдохнуть и прикасаюсь пальцами к повреждённым местам. – Янис…

– Что, страшно, Цветочек? – хохотнув, поворачивается, и я рвано выдыхаю. – Мне за этот месяц половину рёбер переломали.

– Янис…

Не могу сдержаться, касаясь его кожи и мгновенно сменяя пальцы на губы. Если бы имела возможность, залечила бы все его раны. Уже час не могу оторваться, опасаясь, что он вновь исчезнет, оставив меня в одиночной борьбе со страхами. Его появление вызвало одновременно шок и облегчение, и какое-то странное понимание, что я наконец-то кому-то нужна. И то, как Янис обнимал, успокаивая и баюкая, и то, как делился моментами из жизни семьи, объясняя странные и нездоровые отношения между её членами, давало уверенность, что он вернулся, чтобы остаться. И мне бы оттолкнуть, напомнив себе, какой путь прошла, но я верю. Снова верю, бросаясь ему на шею, и не могу уйти от того, к кому тянется моё сердце. И пусть снова будет больно, но я всё равно попробую.