Все проблемы тогда обострялись в том месте, где никогда не думал.

Мама же, в свою очередь, каждый раз ругалась с Евой, пытаясь внушить ей, что нужно забыть и расслабиться. Ничего не изменишь, говорила она. И была права в своих словах.

Но я не могла отступиться. Точнее, не хотела. Подростковая вспыльчивость и максимализм не давали мне оставить все на прежних местах.

Раз за разом девушка ругалась со слезами на глазах, доказывала ей, что мы все одна семья, которая должна держаться друг за друга. Но все было безрезультатно. Проходил небольшой период времени, когда бабушка делала вид, что они хорошая семья. Но потом колесо Сансары давало оборот и все начиналось с точки отсчета.

На деле же ей хотелось выплеснуть все эмоции, которые копились в Еве. Она ругалась с бабушкой только чтобы поругаться. Крики, ругань, слезы — все это было частью усмирения пыла и проецирование своих проблем на старшее поколение.

Со временем Ева все-таки смирилась, но постоянно ездила в тот дом, где раньше жила бабушка с дедушкой. Чтобы отдать дань памяти этому дому. Чтобы понять, что его никто не бросил. Так же как и детские воспоминания, которые девушка получила в нем.

А еще она практически не ругала Роберта, но ругала Еву. Будто она была виновата во всех бедах. А она просто хотела справедливости и равноправия в семье. Но это ей вряд ли светило. Где-то глубоко внутри Ева понимала, что Роберт еще слишком мал, ему было только 6 лет, а она уже заканчивала школу. Девушка была старшей сестрой, поэтому основная ответственность за его деяния лежала на ее плечах. Но Еве все равно каждый раз было до жути обидно.

Ева

— Ева?

Я подняла голову и увидела перед собой Андрея. Он стоял в окружении своих друзей. Некоторых она смутно помнила, а некоторые были ей совсем не знакомы.

Когда я подняла глаза на него и встретилась с Андреем взглядом, выражение его лица изменилось. Улыбка потускнела, глаза забегали, но я заметила, что он постоянно останавливался на мне. Будто натыкался…

— Ребята, идите без меня, мне нужно остаться.

Он спешно попрощался со всеми друзьями, некоторые шептали ему что-то и потом смеялись, но только Андрей не смеялся. Он сурово смотрел на нее, даже чуть опасно. Мол, не вздумайте так шутить.

Вскоре все разошлись, а Андрей присел рядом со мной. Я к тому времени снова уткнулась в ладони и лишь чувствовала, как кружится голова. Ей нужно было немного продержаться, чтобы не заблевать прямо рядом со скамейкой.

Андрей придвинулся ко мне поближе, так, что наши бедра касались.

— Ева, что у тебя случилось.

Он не спросил у меня, он одним тоном потребовал у меня объяснений. Будто я ему что-то должна. Всем я, черт возьми, что-то должна.

Поэтому я и молчала. Но слезы сами накатили. Слезы злости, обиды и неоднократно пережитого предательства.

— Ева, все, что ты скажешь — очень важно. Тебе важно выговориться.

— Неважно, Андрей, — я горько усмехнулась через пальцы и невольно удивилась своему спокойному голосу, — все, что я могу тебе рассказать — будет неважным через несколько дней.

Я нечаянно всхлипнула.

И тут же услышала, как Андрей глубоко вздохнул. Он снял свою куртку, накинул на меня, и я почувствовала его руку на моих плечах. Оказывается, я выбежала из дома в одном свитере. По телу начинало разливаться приятное тепло.

— Иди сюда, дай я тебя обниму.

Я не поняла, как оказалась в его объятиях. Они казались такими теплыми и… родными. Хотя мы с ним никогда не обнимались. Мне было непривычно, но вместо с тем, комфортно. Будто обнимаешься с большим мишкой. Несмотря на то, что Андрей был худым и высоким, он был достаточно широк в плечах и выглядел грозно. Но для все равно был сладкой булочкой.

Пусть он никогда это не услышит из моих уст.

Он сидел в одной футболке, поэтому вскоре на ней образовалось темное пятно от слез. Невольно я испугалась, что он тоже замерзнет, поэтому я чуть отодвинула край куртки и накинула на одно его плечо.

Я не хотела плакать, но слезы начинали литься сами собой. Я понимала, что скоро его футболка будет окончательно мокрой, но мне не хотелось отстраняться от его объятий. Голова уткнулась в его плечо, а ладонь непроизвольно оказалась на груди. Кончиками пальцев она чувствовала рельефы его груди и кубиков. Мысли о родителях постепенно стали отходить на второй план. Она вдохнула его запах. Корица и легкий запах вэйпа с бабл-гамом. Он почему-то предпочитал его всегда.

— Знаешь, — я услышала свой голос как будто через подушку, он казался таким чужим и отдаленным, что я не сразу поняла, что это говорю я, — иногда мне кажется, что я плохой человек, подруга, дочь.

Мне на секунду показалось, что он и его сердце замерли. Да и чего уж таить греха, я и сама перестала дышать на миг. Будто время остановилось. И как в сопливых мелодрамах — были только я и он.

— Не говори так про себя. Твои родители гордятся такой дочерью, как ты; твои друзья гордятся такой подругой, как ты. А Роберт сто процентов всем говорит, что у него очень крутая сестра.

Я была тронута такими словами. Даже моя подруга Ника, с которой я дружила с детства, не могла найти подходящих слов, которые бы меня утешили. Она предпочитала отвлекать меня от тяжелых мыслей, нежели вместе решать проблему. Я не могла на нее обижаться, потому что это своеобразный способ помочь.

Тогда я не заметила, с какой горечью Андрей говорил эти слова.

После этой ситуации мы стали ближе. Мы не были друзьями, но мы стали мягче друг к другу относится. Тот вечер заложил основу нашей дальнейшей дружбе.

— Ева? Что ты здесь делаешь?

Я вздрогнула. Меня вытеснили из моих же собственных мыслей. Будто я нигде не могла побыть наедине с собой. Обернувшись, я бы не поняла, кто стоит передо мной. Но его голос я бы узнала из тысячи. Бархатистый, с нотками хрипотцы, будто этот голос сошел со студии озвучивания фильмов. Там бы он озвучивал сексуального, брутального мужчину, который добивается девушку. Причем не только традиционными способами.

— Просто хотела побыть одна. Я в разговоре вам не слишком нужна.

— В каком смысле не нужна? — В его голове сквозило недоумение. — Мы тебя потеряли. Ты не взяла телефон, поэтому Ника стала потихоньку сходить с ума. А ты знаешь, какими изощренными способами она может сходить с ума.

Я выдавила из себя улыбку и горько усмехнулась.

— Ника.

Конечно, Андрей, тебе проще сказать, что это кто-то другой скучал по мне и искал меня, нежели самому в этом признаться. Скажи же, что это ты меня потерял, что это ты бежал и искал меня. Что-что? Почему я ничего не слышу? Ах да, потому что ты этого не скажешь, Андрей. Будешь молчать и ждать. Просто ждать.

Я услышала, как затрещали ветки и трава. Андрей осторожно спускался ко мне. В закромах моей души теплилась надежда, что он захочет со мной поговорить. Но вряд ли это случится. У него слишком мало смелости, чтобы так сделать.

— Андрей, если идешь, чтобы поговорить со мной, то сегодня и сейчас отнюдь не подходящее время.

Треск прекратился, но потом восстановился вновь. Вот он поравнялся со мной и присел рядом. Не спрашивая разрешения, ничего. Будто он тут хозяин. Может быть своей чертовой жизни и да, но не моей уж точно нет. Никто, кроме меня, не является хозяйкой в этом омуте с чертями. Я играю с ними в куклы и купаю их в ванночке, чтобы они были чистыми. В остальном же это мои черти. И только мои.

Внутри меня бушевали всевозможные эмоции. Но прежде всего — это обида и злость. Если бы у меня был пистолет, то я бы убила его со злости. А потом от обиды на него плакала у его головы и просила прощения за все. Обвиняла бы его во всех смертных грехах, но держала его лицо в своих руках и целовала.

— Ева, — он попытался наощупь найти мою ладонь, но я спрятала ее в карман куртки, — я не знаю, что мне говорить.

В его голосе я впервые услышала отчаяние и боль. Я и сама не знала, что мне говорить и как себя вести. Я боялась, что помимо себя причиню вред и ему. А этого мне совсем не хотелось.