— Горе ты мое! — в голосе матери послышалось раздражение.
Хатче подняла голову и умоляюще посмотрела на нее:
— Мама, мамочка, родная! Смотри, я заживо гнию в этой дыре. Без Мемеда я не могу. Ты что, хочешь моей смерти? Весточку от него…
— Горе! Чтоб его растерзали на части. Дай бог, чтобы я принесла тебе весть о его смерти!
Хатче заплакала. Она долго плакала, а мать молчала.
— Наступает вечер, доченька. Я пойду, — наконец проговорила мать.
— Мама…
Мать остановилась. Глаза ее были полны слез.
— Хорошо, — сказала она. Голос у нее дрожал. — Из любви к тебе постараюсь что-нибудь узнать. Мать Мемеда так избили… Может умереть… Бедная Доне! Ну, будь здорова, доченька, не бойся! Фахри-эфенди написал хорошее прошение.
Мать многого ждала от этого прошения.
XII
Темная ночь. Ничего не видно, хоть глаз выколи. Только лес шумит. Лес стоит сплошной черной стеной. Высоко, почти у вершины горы — вспышки огня. На небе мерцают редкие звезды. Воздух напоен влагой. Запах сосны, граба, майорана перемешан с резким запахом пота. Люди идут на ощупь, натыкаясь на деревья, поднимая шум…
Несколько месяцев они грабили дома, разбойничали на дорогах, вступали в схватки с жандармами.
Жандармы, напав на след отряда Шалого Дурду, отказались от преследования других разбойников. А Шалый Дурду играл в прятки с жандармами, дразнил их. Мемед за короткий срок сумел проявить себя, он полюбился Шалому Дурду и его товарищам. Его помощь отряду была ощутимой.
Из темноты донесся голос Дурду:
— Останемся здесь. Мы совсем выдохлись! Два дня без отдыха удираем. Ничего не поделаешь. Здесь! — голос его звучал твердо.
Подошел Мемед:
— Спокойно, ага. Говори дело.
— Что ты хочешь этим сказать? — вскипел Дурду»
Если бы кто-нибудь другой посмел так говорить с Дурду. его бы это так не разозлило. А то какой-то Мемед! Только вчера пришел в отряд, а сегодня уже лезет с поучениями.
— Даже если враг ничтожен, как муравей… — сказал Мемед.
— Ну и что дальше? — спросил Дурду.
Мемед сделал вид, что не заметил насмешливого тона Дурду:
— Я хочу сказать… не пренебрегай.
Дурду не выдержал и выпалил все, что было у него на душе:
— Ого-го-го, Тощий Мемед, оказывается Сулейман привел тебя к нам не как товарища, а как начальника генерального штаба. Ты в такие дела не лезь!
Слева от Дурду шел Джаббар. Он тяжело дышал,
— Мемед прав, ага, — сказал Джаббар. — Если мы останемся в лесу, нас окружат. Они совсем близко. Они идут за нами по пятам. Окружат и перестреляют, как куропаток. Асым Чавуш только и ждет удобного случая…
— Как куропаток… — в тон ему повторил Мемед.
— За нами гонятся жандармы, крестьяне, — продолжал Джаббар, — да еще и враждующие с нами отряды. Мы не одолеем всех.
— Не одолеем. У нас нет даже патронов, — подтвердил Мемед.
— Ни шагу отсюда! — приказал Дурду и застыл как вкопанный. Его голос эхом прокатился по лесу:
— Два дня удираем, как собаки. Да, как собаки!
Среди разбойников был один, по имени Реджеп Чавуш.
Никто о нем толком ничего не знал: ни откуда он пришел, ни сколько лет занимается разбоем. Никто никогда не спрашивал его о прошлом, Реджеп злился и готов был убить каждого, кто начинал с ним об этом разговор. Он избегал таких любопытных, а если сталкивался, то смотрел на них, как на давних врагов. Чавушу было за пятьдесят. О нем знали только, что он из отряда Ахмеда Великана. Когда объявили амнистию, весь отряд сдался властям. Реджеп Чавуш не пошел со всеми и около двух лет бродил в горах один. Когда спустя два года после амнистии начали появляться новые отряды, он вступал в них. Не было такого отряда, с которым бы он ни разбойничал. Всюду его любили, считались с ним. Но Реджеп не удержался нигде. Сегодня он в отряде Шалого Дурду, а завтра — у Йоэджу, самого заклятого врага Дурду. Но он не разводил сплетен о своих атаманах. Любой отряд готов был принять Реджепа. Никто не спрашивал, зачем он пришел. Больше того, во всех отрядах радовались его приходу. Считали, что он приносит счастье. К тому же Чавуш был большим мастером своего дела.
В темноте послышался спокойный голос Реджепа:
— Дурду, ребята дело говорят! Давай выйдем из леса и закрепимся на скалах.
— Мы не двинемся отсюда ни на шаг! — крикнул Дурду.
— Если им не удастся взять нас в лоб, они окружат нас и подожгут лес… — сказал Джаббар.
— Ни на шаг! — заорал Дурду.
— Не упорствуй, ага, — уговаривал его Джаббар.
— Не двинемся ни на шаг!
— Нас разобьют, — сказал Джаббар.
— Я командир отряда или не я? — орал Дурду,
— Ты, — ответил Джаббар.
— Ты, ты… — загудели разбойники.
— Знаешь, что я тебе скажу, ага, только ты не сердись, — сказал Мемед.
— Говори, «генеральный штаб», — улыбнулся Дурду.
— Нужно хотя бы добраться до густого леса, где камни и балки.
— Не сделаем отсюда ни шагу, — упорствовал Дурду.
Он сел. Все тоже сели. Долгое время молчали. В темноте, как звезды, поблескивали огоньки папирос.
Джаббар встал, потянулся и отошел в сторону. Мемед двинулся за ним. Подойдя к дереву, они оправились.
Обернувшись, они увидели маленький огонь и, пораженные, застыли на месте. Дурду поджег сосны?! Как призрак, покачивалась на свету его фигура.
— Он ищет смерти, — сказал Мемед.
— За нами гонятся Асым Чавуш и обозленные крестьяне, которых мы раздели догола.
— С тех пор как я пришел в отряд, раздели человек пятьсот, — сказал Мемед.
— Если бы мы хоть роздали награбленное бедным крестьянам, тогда, может быть, мы спаслись бы от их кары. Вот уже два дня, как стало ясно, что нам нет спасения. Никакой надежды — никто нам не поможет. Если мы попадем в руки крестьян из села Аксёгют, они живьем сожрут нас. Беда!.. Что только ни делал Дурду в Аксёгюте! Страх один!.. Пытал, оскорблял…
— Нельзя издеваться над людьми, — продолжал Мемед. — Можно убивать, бить, но нельзя глумиться. Для человека появиться в родной деревне без белья, голым, хуже смерти. Этого нельзя делать. Нельзя играть людьми. Я знаю это по себе. Унижать людей нельзя…
Возвращаясь, они провалились по колено в воду. Звезды заколыхались на ее поверхности. От воды пахнуло майораном. Майораном пахло все: и маленькая речушка, и звезды, и шумящие сосны…
— А что, если все-таки отозвать сюда Дурду и попробовать уговорить?
— Убей его — он шагу не сделает. Упрям как осел, — сказал Джаббар.
Огонь, разведенный Дурду, разгорелся вовсю. Он уже охватил большой участок. Огненные языки поднимались к небу. Треща, горели огромные пни.
Дурду, посмеиваясь, ходил вокруг костра.
— Смотри на огонь. Разве пройдешь через него? Ну, где еще разводят такой костер?
— Лучше бы его не зажигать! — сказал Джаббар.
— А как трещит! — восхищался Дурду.
— Лучше бы… — повторил Джаббар.
— Брось, Джаббар, — с упреком оборвал его Дурду.
Ночь провели у костра. Никто не спал, кроме Дурду.
Каждый боялся быть застигнутым врасплох и убитым. И страх, раз овладевший людьми, больше уже не покидал их.
Выставив в дозор Реджепа Чавуша, Хорали и Мемеда, разбойники, казалось, успокоились. Люди пытались заснуть, но только ворочались с боку на бок; сон не шел. Первым поднялся Джаббар. Поджав под себя ноги, он сел у костра. За ним поднялись и другие… Дурду крепко спал. Разбойники сели возле костра и безмолвно уставились на огонь.
На рассвете раздались выстрелы. Со всех сторон, как град, посыпались пули. Начала стрельбы ожидали еще с вечера, поэтому сейчас это никого не удивило. Разбойники разбежались и залегли.
Когда пули засвистели над головой, Мемед припал к корням большого дерева.
Спина Асыма Чавуша была не защищена. Мемед был ближе всех к нему. Он поднял винтовку, прицелился. Но вдруг его замутило. Мемед опустил винтовку и выстрелил. Пуля полетела в сторону. Он засмеялся про себя и крикнул:
