На шее лошади висели голубые бусы и разноцветные ленты. Сбруя и поводок были расшиты парчой.
— Я привез тебе еще бурку. Укроешься от дождя, а главное… никто не увидит оружия; оденешь бурку — видна только голова. Не будем терять времени.
Друзья вскочили на лошадей. Джаббар и Сефил Али молча наблюдали за ними. Джаббар был бледен как смерть.
— Не поминай лихом, брат Джаббар! И ты, Сефил Али! — крикнул Мемед дрожащим от волнения голосом.
Джаббар не шелохнулся.
— Да помилует тебя аллах, — ответил Сефил Али.
Мемед и Хромой Али поскакали вниз.
Вскоре они скрылись из виду, а Джаббар все еще стоял на пороге землянки.
XXV
Шел мелкий грибной дождь. Солнце то пряталось, то снова выглядывало. И дождь то переставал, то снова начинал моросить. Камыши стали мокрыми. В лучах солнца на них блестели крупные дождевые капли.
Дорога проходила севернее высоких зарослей камыша, у подножия горы, поросшей миртами. К зарослям камыша они подъехали через деревню Кючюк Чинар. Солнце заходило. Дождь прекратился.
— Я неплохо сделал, захватив бурку? — спросил Хромой Али.
— Да, пригодилась.
— Дождя уже нет.
— Опять польет.
— Для засады на Чукурове нет места лучше, чем эти заросли.
— Откуда ты, Али, все знаешь? Чукурова тебе знакома как свои пять пальцев.
— В молодости я крал лошадей на Чукурове и угонял их в горы. Я хорошо ее знаю.
— Теперь понятно. Но пойдут ли они этой дорогой?
— В Козан ведут две дороги: одна — через Чукуркёпрю, другая — здесь. В такую грязь они не пойдут через Чукуркёпрю, завязнут. Они непременно пойдут здесь. А нам лучшего места для засады не найти. Сделаешь свое дело и скроешься в горах. Если бы Джаббар знал, он тоже пошел бы с нами.
Услышав имя Джаббара, Мемед насупился.
— Клянусь аллахом, пошел, — продолжал Хромой. — Он испугался. Днем, посреди равнины… Боялся, что нас схватят.
Мемед молчал.
— Испугался. Но как он хитер! Сколько разбойников ни спускалось в долину — все были убиты. Ни один не уцелел. Он хорошо это знает.
— Так уж ни один и не вернулся? — с любопытством спросил Мемед.
— Ни один.
Они присели перекусить. Ели медленно, тщательно прожевывая каждый кусок.
— Теперь я пойду к касабе, — сказал Хромой, — буду идти за ними следом. А ты иди в горы и выспись. На рассвете спрячься в камышах. Лошадь привяжи так, чтобы ее не было видно. Сам садись поближе к дороге. Завтра в полдень они будут здесь.
Хромой вскочил на лошадь и поскакал в сторону касабы. Мемед оседлал свою лошадь и поскакал в горы.
Подъехав к залитой водой каменоломне, Мемед решил в ней укрыться. Здесь можно было спрятаться и от дождя. Мемед набросал в яму с водой камней, привязал лошадь к старому дубу и, укутавшись в бурку, улегся на камнях. Спал он чутко, то и дело просыпался. Так продремал он до рассвета. Как только начало светать, Мемед сел на лошадь и поскакал к зарослям камыша. В глубине зарослей он спешился и привязал лошадь к толстому стеблю камыша.
Настроение было хорошее. Но тело ныло. Мемед присел. Желтые пчелки, жужжа, строили соты. Между головками камышей протянулись нити паутины. Камыш цвел. Осыпавшаяся пыльца золотилась в лучах утреннего солнца.
Как томительно ожидание! Наступил полдень. Влажная духота окутывала заросли камыша. Мемед прождал целый день. Вечерело. Тени от гор вытянулись на восток. Мемед взял винтовку и пошел к яме возле дороги. То и дело он выскакивал из ямы на дорогу, вглядываясь вдаль. Его трясло, как в лихорадке. Минута казалась вечностью. Вытащив кинжал, он с остервенением стал копать землю, отгребая ее руками. Работа отвлекла, но ненадолго. Через некоторое время он снова выбежал на дорогу. Ни души.
Мемед возвратился в заросли, взял винтовку и опять вышел на дорогу. Солнце опускалось за горизонт. Вдруг он заметил вдали черную точку. Она постепенно увеличивалась. Сердце Мемеда сильно забилось. Спустя немного уже можно было различить четырех жандармов и двух женщин.
Мемед прицелился и выстрелил в высокого жандарма. Тот с криком упал. Мемед начал стрелять, почти не целясь. Жандармы растерялись.
— Эй, вы, с вами говорит Тощий Мемед! Отпустите женщин и убирайтесь!
Мемед подстрелил еще одного жандарма. Два других бросились в придорожную канаву и открыли ответный огонь.
Солнце скрылось. Опять начало моросить.
Женщины растерялись. Дрожа от страха, они сели прямо в грязь.
— Убирайтесь, пока не поздно! — кричал Мемед. — Лучше не связывайтесь со мной. Я справлюсь с вами, даже если вас целый батальон.
Раненые жандармы громко стонали.
— Забирайте своих товарищей и уходите, пока целы, — снова крикнул Мемед.
Жандармы перестали стрелять. Женщины немного пришли в себя.
— Чтоб им ослепнуть, — выругалась Ираз и шепнула Хатче: — Ползем к Мемеду.
— Мемед! — позвала Хатче.
Было уже так темно, что в двух шагах ничего не было видно.
Мемед выбежал на дорогу, схватил Хатче и Ираз за руки и увлек в заросли камыша, туда, где стояла лошадь. Жандармы беспорядочно стреляли в темноту.
Заслышав шаги людей, лошадь заржала. Мемед отвязал ее.
— Садитесь, — сказал он женщинам, — и двигайтесь за мной.
Когда они выбрались из зарослей, жандармы уже не стреляли. Вдруг мимо них проскакал всадник… «Это, наверно, Хромой Али», — подумал Мемед. Вскоре всадник вернулся.
— Тощий Мемед! — послышалось из темноты.
— Мы здесь!
Али подъехал. Он тяжело дышал.
— Возьми мою лошадь. Отдашь ее в Чичекли. Не задерживайся. Иди на гору Акчадаг. Завтра за тобой в погоню отправится Асым Чавуш с ротой жандармов. Не попадайся им. Я разыщу тебя. До рассвета ты должен быть в Чичекли, а там на Акчадаг… Скачи во весь опор. Счастливого пути!
Хромой Али повернулся и скрылся в темноте.
— Я никогда тебе этого не забуду, Али, — крикнул ему вдогонку Мемед и вскочил на лошадь.
— Хатче, — позвал он, — пересядь ко мне.
Хатче села впереди Мемеда, и они поскакали в горы. Несколько раз Мемед сбивался с пути. На рассвете они были в долине Чичекли.
Осадив лошадь перед каким-то домом посреди деревни, Мемед крикнул:
— Эй, кто там, выходи!
Юноша открыл дверь и, увидев лошадей, улыбнулся. Он взял их за уздечки и повел к стойлу. Лошади были все в пене.
Ираз и Хатче сгорбились. Казалось, они дрожали от холода. В предрассветных сумерках с трудом можно было разглядеть их растерянные лица. Все вошли в дом. Вокруг очага были разложены тюфяки. Женщины устало опустились на них.
— Эй, хозяйка, я два дня ничего не ел.
— Сейчас, сейчас, Тощий Мемед.
XXVI
Абди-ага заметно постарел. Щеки у него впали, и весь он как-то опустился, обрюзг.
В кофейне с утра до вечера толковали о Тощем Мемеде. Абди-агу эти разговоры приводили в ярость, но он ничего не мог поделать. Ведь рот не мешок — не завяжешь.
Абди шел на базар, но и там не находил себе места. Из лавки Мустафы-эфенди он шел в кофейню Тевфика, из кофейни — в фруктовую лавку Хороса Ремзи, а оттуда — к Сиясетчи Ахмеду. Всюду он говорил без умолку, не давая другим слова вставить.
— Смотрите! Смотрите за своим имуществом. А еще говорили, что он мальчишка! Я прекрасно знаю этого Тощего Мемеда, этого окаянного. Слушайте меня внимательно. А то потом скажете, что Абди вас не предупредил. Мемед в горах создаст свое правительство. Разве, раздавая крестьянам земли моего отца, на которые у меня есть купчая грамота, он действовал не как правительство?.. Я тысячу раз звонил в Анкару. Но оттуда ни ответа ни привета… Странное наше правительство. Столько граждан брошено на произвол, предоставлено воле одного разбойника. Послали бы полк солдат, чтобы они уничтожили эту банду… Я больше не могу, господа, обращаться в правительство. Почему оно делает нас рабами горсточки бандитов?
На второй день утром в касабу были доставлены два раненых жандарма. Это происшествие оказалось в центре всех городских пересудов. Жители касабы встали на сторону Мемеда.