В это время показался Хорали. Мемед и Джаббар прервали свой разговор.

— Так, Хорали, — похлопал Мемед его по плечу. — Выходит, так, а?

— Да, т-так, — заикаясь, ответил Хорали. Казалось, он с трудом держался на ногах; его покачивало.

На холме росло несколько огромных ореховых деревьев. Мемед, Джаббар и Хорали укрылись под их густыми ветками.

— Вы ложитесь спать, а я покараулю, — предложил Джаббар.

Мемед и Хорали легли под деревом и сразу заснули.

Уже смеркалось, когда они снова отправились в путь. От Аккале свернули на Андыры. Начались скалы, за ними непроходимый сосновый лес. Запахло сосной, мятой, майораном. Где-то недалеко журчала вода. Ворковали горлицы.

— Мы подходим к Соколиному утесу, — сказал Джаббар.

— Завтра утром будем у Калайджи. Они будут ждать нас на горе Конурдаг, у родника Гёйджепынар, — сказал Хорали.

Мемед хотел что-то сказать, но стиснул зубы. В голове была какая-то путаница. Он никак не мог понять, зачем Калайджи понадобилось заманивать его в ловушку. Мемед вспомнил об Абди-аге, но не находил между ними никакой связи.

В горах было пасмурно. Голубоватый туман окутывал деревья, стелился по земле. Наконец они добрались до горы Конурдаг.

— Вы отдохните, а я пойду скажу, — предложил Хорали.

— Иди, — сказал Мемед. — Как по-твоему, Джаббар, они будут стрелять? — спросил Мемед, когда Хорали ушел.

— Да что ты! Сначала угостят бараниной.

— Ты прав. Калайджи не решится вступить в схватку с нами. Если это тот самый Калайджи, о котором мы думаем, он возьмет наши винтовки и застрелит нас за едой. Это легко. Но почему он хочет убить нас? Этого я не понимаю.

— Что ж тут непонятного? — сказал Джаббар. — Он служит у Али Сафы-бея.

— Не может быть! — воскликнул Мемед.

— Я удивляюсь тебе. Как ты не понимаешь, что эти собаки всегда заодно?

— Значит, Абди…

— Да, только так, — уверенно сказал Джаббар.

Хорали вернулся после полудня. Он повел своих спутников к роднику Гёйджепынар. Там их ждал Калайджи. Мемед и Джаббар сразу поняли, что он их подстерегал.

Мемед бросился на землю и выстрелил.

Сзади послышался крик. Обернувшись, Мемед увидел, что Джаббар уложил Хорали. Окровавленный, он катался по земле.

— Ждал до последнего, когда сам все расскажет и спасет свою шкуру, — пробурчал Джаббар.

— Калайджи убежал, — с досадой сказал Мемед. — Я поторопился и, наверно, промахнулся.

— Калайджи! — громко крикнул Мемед. — Если у тебя есть хоть капля мужества, выходи! Не бойся. Ты собака Али Сафы-бея! Трусливый мясник… Давай драться открыто!

Но никто не отозвался.

Немного погодя со всех сторон полетели пули.

— Ого, Калайджи расхрабрился, — усмехнулся Мемед. — Теперь держись!

Перестрелка длилась до полуночи.

Весть о провале затеи Абди-аги и Али Сафы-бея заманить в ловушку Мемеда, о его победе, о ранении Калайджи и гибели двух его товарищей облетела весь край от Кадирли до Козана, от Джейхана до Аданы и Османии, всю Чукурову…

Из приключений Мемеда жители Чукуровы и Тавр создали легенду, передававшуюся из уст в уста. Все были на стороне Тощего Мемеда. Крестьяне из горных селений, подвергая себя опасности, охраняли Мемеда от его врагов. Ради Мемеда они готовы были на любые жертвы.

— Тощий Мемед? — спрашивали они и сами же отвечали: — Да, он совсем мальчишка. Но отважный и с добрым сердцем… Он отомстит Абди-аге за смерть своей матери. Али Сафе-бею тоже достанется за муки, которые он причиняет крестьянам деревни Вайвай.

О стычке между Мемедом и Калайджи больше всего толковали в деревне Вайвай. Вечером, когда стало известно о схватке двух разбойников, крестьяне, побросав свои дела, собрались на площадке в центре деревни. Крестьяне радовались. В лице Мемеда они обрели защитника. Да еще какого! Каждый старался придумать о Мемеде какую-нибудь новую историю. Много в те дни сложилось о Мемеде легенд. Их хватило бы на несколько храбрецов.

Крестьяне, запуганные бандой Калайджи, два года не осмеливались выходить из деревни. А Али Сафа-бей постепенно присваивал их земли. Крестьяне боялись идти в касабу отстаивать свои права. Еще полгода, и Али Сафа-бей захватил бы все их земли и превратил их самих в рабов.

Коджа Осман, сидя на камне у большого колодца, непрерывно повторял одну фразу:

— Тощий Мемед — мой сокол.

Это был старик лет восьмидесяти, небольшого роста, щупленький, с седой редкой бородкой и зелеными, бегающими глазами. Он вырастил десять сыновей, которые сейчас вместе с крестьянами окружили его, ожидая, что он скажет.

— Тощий Мемед — мой сокол, — повторил Коджа Осман и обратился к крестьянам: — Он никогда не грабил людей, не так ли?

— Разве Тощий Мемед позволит себе такое! — хором закричали крестьяне.

— Приведите мою лошадь, дети. А вы, — повернулся Коджа Осман к крестьянам, — соберите деньги для нашего сокола. Кто сколько может. И в горах нужны деньги. Я отвезу их моему соколу.

Солнце грело землю Чукуровы, с земли поднимался пар, становилось душно. Коджа Осман гнал лошадь к окутанным голубой дымкой горам Тавра.

Через три дня он добрался до деревни Деирменолук. От усталости он еле держался на ногах. Взяв лошадь за поводок, Коджа Осман, слегка прихрамывая, шел по деревне. Лошадь его была вся в пене. Посредине деревни Коджа Осман остановился. У него был растерянный вид. Он с трудом переводил дыхание.

Деревенские ребятишки бросили игру и с любопытством глядели на старика.

— Эй, ребята, подойдите сюда! — позвал их Коджа.

Мальчики подбежали.

— Где дом Гюль Али? — спросил Коджа.

Паренек, казавшийся побойчее других, ответил:

— Он давно умер. Меня еще на свете не было!

— А дом Тощего Мемеда?

— Что ты, дядя! Разве ты не знаешь, что Тощий Мемед стал разбойником?

— Откуда мне знать, сынок! Я из Чукуровы. Разве у Мемеда нет матери, отца, родных?

— Нет, — ответил паренек.

— А у кого он останавливается, когда приходит в деревню?

— У Дурмуша Али.

— Так, значит, Тощий Мемед стал разбойником?

— Да. Он пришел в деревню и сказал, что убил Абди- агу. Потом он стал раздавать крестьянам землю, как отцовское наследство. Тощий Мемед поджег равнину, где росли колючки. Абди-ага убьет его. В нашей деревне Тощего Мемеда никто не любит, кроме жены Дурмуша Али. Наш ага и ее прогонит из деревни.

— А где дом Дурмуша Али?

— Да вот он, — кивнул паренек на один из домов.

Коджа Осман потянул лошадь за поводок. Подойдя к дому Дурмуша Али, он крикнул:

— Примите божьего гостя!

В расстегнутой нижней рубашке вышел сгорбленный Дурмуш Али. Его белая борода, казалось, доходила до колен.

— Добро пожаловать — сказал он. — Для такого гостя у меня всегда найдется хлеб-соль.

Дурмуш Али поставил лошадь Коджи Османа в стойло и повел гостя в дом.

В комнате пылал очаг. Пахло сеном, кизяком, тестом, Дурмуш Али сел напротив гостя, открыл ржавую табакерку и предложил ему отведать табаку.

— Я хочу по секрету спросить тебя: есть ли вести от Тощего Мемеда? Где он сейчас? — тихо и с опаской произнес Коджа Осман, наклонившись к Дурмушу Али.

Дурмуш Али засмеялся.

— Что же ты так боишься спросить о Мемеде?

— Тощий Мемед — мой сокол, — с гордостью произнес Коджа Осман. — Откуда мне знать, как о нем спрашивать. Я пришел, чтоб найти его.

Он подробно рассказал, зачем ищет Мемеда. Жена Дурмуша Али тоже слушала гостя. Свой рассказ Коджа Осман закончил любимой фразой: «Тощий Мемед — мой сокол».

— Тощий Мемед — наш сокол. Вот увидите, скоро он убьет паршивого Абди. А землю отдаст крестьянам. Они бессовестные. Знаешь, что они сделали? Придет день, когда я выйду на сельскую площадь и отведу душу; уж я обругаю этих бессовестных крестьян. Я знаю, как их отчитать. Бродягой сделали они Мемеда в ответ на все его хорошие дела. Уж я знаю, что мне надо сказать, — тараторила жена Дурмуша Али. — Да, братец, поезжай к Тощему Мемеду и все ему расскажи. От меня передай поклон. Пусть убьет и Али Сафу-бея и гяура. Пусть отрубит голову Калайджи и пошлет ее на Чукурову. Скажи, что так наказала ему тетушка. Понял?