И Триффан пошел: он сделал первый шаг, потом второй, потом, превозмогая себя, третий — и начался долгий путь домой.

Внезапное исчезновение Босвелла и Бэйли вызвало замешательство среди сидимов и навлекло подозрение на причастных к этому. Стражников, охранявших подступы к Водопаду и впустивших незнакомого крота, допрашивал сам Хозяин, но приговор именем Слова вынесла Хенбейн. Она решила запустить их в Лабиринт, из которого они либо выберутся, либо умрут от голода. Ни одного из них больше никто не видел.

Сликит тоже была с пристрастием допрошена Хозяином и подвергнута наказанию Звуком Устрашения. Все слышали, как она кричала. Однако в конце концов Хозяин признал ее невиновной. Тем не менее он прислушался к предостережению Уида, который советовал ограничить ее в передвижениях.

— Пусть она побудет с Хенбейн, — предложил коварный Уид, — так она не сможет причинить ни какого вреда.

Рун кивнул. «Побыть с Хенбейн» на языке Уида значило стать пленницей, потому что Хенбейн ни куда не выпускали. Хитрый Уид давно понял, что прибытие Триффана в Верн повлечет за собой важные события. И когда разнеслась весть о гибели Босвелла, наказании Триффана и изгнании его и Спиндла из Верна, Уид слышал, что Рун собирается навестить Хенбейн, и знал, к чему это может привести.

Одно дело — тайно встречаться с молодыми кротами в отдаленных от Верна норах, а другое дело — принять Триффана в самом сердце Высокого сидима. Уид догадывался о ревности Руна, он понимал, что теперь похотливый Рун попытается вернуть себе Хенбейн, и опасался последствий. Тем более что Триффан открыл ей тайну отцовства Руна.

Уид знал характер Хенбейн лучше других и догадывался о возможных последствиях крушения надежд Хозяина. Поэтому он позаботился заранее отозвать всех кротов от грота Хенбейн, желая сохранить в тайне то, что произойдет при встрече Руна и Хенбейн.

Догадки Уида подтвердились. Хенбейн отвергла приставания Руна, и тогда Хозяин велел ей на некоторое время «предаться размышлениям». Ее сидимов отстранили, их место заняли старшие сидимы. Уид надеялся смягчить гнев Хозяина, поместив Сликит вместе с ней. Кроме того, две наказанные кротихи содержались бы в одном месте, что тоже было удобно.

Обстановка в Высоком сидиме становилась все тяжелее. Прежде всесильная, Хенбейн оказалась теперь лишенной не только власти, но и свободы. Она пришла в ярость. Плакала. Пыталась бороться. Но все было бесполезно. Ни Рун, ни даже Уид не появлялись. У нее была только Сликит, только с ненадежной Сликит приходилось делиться, только ей доверяться.

Начался октябрь, и новое неожиданное обстоятельство омрачило и без того безрадостное существование Хенбейн. Сама она не понимала, что происходит, но Сликит и Уид догадались. С верхней галереи Уид внимательно наблюдал за пленницей, и от него не укрылись перепады ее настроения и нарастающая вялость.

Вялость, недомогание. Случилось невероятное: Хенбейн была беременна от крота из Данктона. Сликит поняла это, потому что знала природу кротов, но еще лучше — повадки Хенбейн. Она заметила ее раздражительность, апатию, капризность.

Но гораздо удивительнее было то, что Рун тоже знал это, даже ни разу не взглянув на Хенбейн и не расспрашивая о ней Уида. Если Босвелл олицетворял в себе все светлое, то Рун являлся воплощением тьмы и притом был наделен особым сверхъестественным чутьем, а потому мог предвидеть будущее.

Сама же Хенбейн ни о чем не догадывалась много кротовьих недель, поскольку имела все основания полагать себя не способной к деторождению. У нее бывали всякие неприятности, несколько выкидышей например, но она никогда не рожала. После расправы над Триффаном Хенбейн с каждым днем чувствовала себя все более уставшей и расстроенной, теряла контроль над собой чаще, чем прежде. Ее донимала тошнота и странные ощущения, собственное тело казалось ей каким-то чужим.

Временами тоска окутывала ее мозг, как черная туча. А с этой тучей приплывал к ней образ Триффана, и его голос повторял: «Рун — твой отец». Мысли об этом угнетали ее постоянно, и она относила свои недомогания на счет усталости и гнева.

Однажды она заметила, что ее тело стало страшно неуклюжим. Тогда она все поняла. Она подошла к сидиму-охраннику и велела позвать Уида. Уид не пришел.

Начался ноябрь. Тело Хенбейн еще больше округлилось и казалось ей отвратительным. Она пылала бессильной злобой к этим маленьким существам, толкавшимся внутри ее. Она ненавидела их, ненавидела Руна, ненавидела всех.

— Пожалуйста, скажи Уйду, что мне нужен его совет, — в конце концов взмолилась она, разыграв в присутствии Сликит сцену смирения. Сидиму не пришлось передавать ее слова Уйду, тот все слышал из своего укрытия.

Сидим, уставший от вспышек гнева Хенбейн, перемежавшихся с мольбами, уговорил Уида хотя бы взглянуть на Хенбейн. Польщенный необходимостью «его совета», Уид с галереи понаблюдал за Хенбейн еще некоторое время и нашел ее подавленной и усталой. Он обратился к Руну и получил разрешение на встречу. Уйду следовало выведать, как Хенбейн относится к перспективе стать матерью и к своему будущему потомству.

— Конечно, детеныши должны умереть, — сказал Уид Руну. — Недопустимо, чтобы семя камнепоклонника проросло в самом сердце Верна.

— Разве? — спокойно возразил Рун. — Разве сам Сцирпас не был камнепоклонником? Разве нельзя из ее паршивого отродья выбрать одного, который при должном воспитании мог бы в будущем стать главой сидима и новым Хозяином? А, Уид? Слово ведет нас странными путями, и оно может распорядиться именно так. Иди к ней, раз она тебя зовет. Узнай у нее или Сликит, когда она должна родить. Она должна разрешиться от бремени на Скале Слова, там, где родилась сама. Да, и еще, чтобы Триффана и Спиндла нашли и убили. Они должны быть уничтожены.

— Я уже отдал такой приказ, Хозяин, и выслал грайков. Негодяи скоро будут найдены и убиты, так что никто ничего не узнает. Сликит тоже надо навсегда заткнуть рот. Но только после рождения детенышей. Она может быть полезна при родах. Судьба детенышей и их значение для Слова — это дело Хозяина. Хозяин лучше, чем Уид, разбирается в таких вещах.

Итак, Уид вошел к Хенбейн. Она выглядела тихой и послушной. Уид просиял, удовлетворенный состоянием Хенбейн и своей необходимостью Хозяину.

— Когда должны родиться детеныши? — спросил он.

— Скоро эти мерзкие твари выйдут наружу, и я позабочусь, чтобы они прожили недолго, — ответила Хенбейн.

Она так говорила, — возможно, она даже так думала, — но никогда нельзя доверять словам матери до родов. Чтобы зачать, она готова драться за самца. Зачав, она хочет умереть. Родив, она любому горло перегрызет за своего детеныша. А следующей весной она может оттолкнуть свое потомство и отправиться на поиски нового самца. Верно говорят: не верь пустующей кротихе и беременной не верь тоже.

— Это очень мудро с твоей стороны, о Глашатай Слова. — Уид улыбнулся своей прежней улыбкой, и Хенбейн улыбнулась ему в ответ. — Но ты обратилась ко мне за советом, и я дам его, если смогу. Хотя в том, что касается потомства, я не очень хорошо разбираюсь.

— Я не о потомстве, Уид, — произнесла Хенбейн слабым голосом, способным смягчить сердце любого.

Она бросила быстрый настороженный взгляд на сидима, стоявшего поблизости, потом на Сликит и отвела Уида в сторону, к широкой трещине в стене, сквозь которую было видно глубокое ущелье. Только там не могут подслушать из-за рева ветра и воды.

Ее слабость, притворная любезность сразу испарились без следа. Она снова стала прежней Хенбейн.

— Уид, — сказала она холодно и достаточно громко, чтобы слышала Сликит, — все эти годы ты знал, что Рун — мой отец?

Уид не успел даже испугаться, так молниеносно Хенбейн прыгнула на него и придавила всей своей тяжестью. Лапы Хенбейн такой мертвой хваткой сдавили его шею, что он закашлялся. Она сильно толкнула его к проему в стене. Никто из сидимов и глазом моргнуть не успел. Когда же они опомнились, Уид уже висел на самом краю пропасти, а Хенбейн придерживала его левой лапой, держа правую наготове для первого же сидима, который осмелится подойти.