— Конечно слышал. Если здешних кротов хорошенько обидеть, они начинают говорить о нем. Пугают им. «Он грядет», — говорят они. Может, так оно и есть, но ты думаешь, твои гвардейцы не смогут победить его?

— А ты слыхал о Триффане из Данктона?

— Все слыхали. Спасся от Хенбейн в Бакленде, а потом одурачил нас в Данктоне. Но ведь его поймали, и он предал своих.

— Никого он не предавал. Это ложь. Его не поймали, и он не стал предателем, и я не думаю, что много последователей. Камня поверило этим россказням. В этом смысле победить его не удалось.

— Вожак, о котором ты говорил, это — он?

— Может, да, а может, и нет. Я считаю, что таких вожаков трудно победить, несмотря на то что и они сами, и их кроты ушли, оставив нам свою землю. И поверь мне, Хенбейн хорошо позаботилась о том, чтобы никто никогда не смог вернуться в Данктонский Лес, теперь это место — живая язва. В его ходах собраны отбросы со всего кротовьего мира. Они там рожают детенышей-уродов и, без сомнения, разрушают Данктонский Лес более основательно, чем мы разрушили Аффингтон.

И все же имя Триффана живет. Вот почему я боюсь — если появится этот Крот Камня, победить его будет нелегко. Он — мечта, за которой пойдут кроты, последователи Камня, так же как Сцирпас сотворил мечту из Слова, а другие последовали за ней. Я считаю, что Кроты Камня будут ждать, как ждали мы, когда наступит подходящее время. А оно наступит с приходом Крота Камня.

— Говорят, это будет скоро?

— Для меня — недостаточно скоро, — мрачно отозвался Рекин. — Теперь все сражения с южными кротами выиграны и не осталось ни одной крупной системы, которая не подчинилась бы Слову. Но я спал бы спокойнее, если бы знал, что Крот Камня, кто бы он ни был, уже пришел. Потому что если мы бросим его в темницу, как Хенбейн и Рун сделали с другим кротом, представлявшим опасность…

— С Босвеллом?

— С Босвеллом. Если им удастся убрать Крота Камня, как Босвелла, а потом долго поддерживать в кротовьем мире порядок, чтобы Закон Слова набирал силу, а память о Камне умирала, тогда нам нечего больше бояться. Во всяком случае, тебе. Я-то, очевидно, не доживу до этого.

Рекин отмахнулся от попытки Гиннелла вежливо запротестовать и продолжал:

— А пока мы должны быть осторожны. Наступает время сомнений — время, когда мы начнем распускаться, станем вялыми, когда грайкам придется передать правление кротовьим миром элдрен. Да, так нужно. Но пока это не совершилось и с Крота Камня не сорван покров тайны, предупреждаю: мы все должны быть очень осторожны. Если такой крот придет, лишь Слову известно, какие силы он выпустит на свободу. И до тех пор, пока существуют кроты вроде Триффана и Алдера, покоя нам не видать.

— Значит, Рекин, ты возвратишься в Бакленд, как велела Хенбейн, и пошлешь гонца в Верн сообщить ей о победе над Шибодом?

Рекин угрюмо усмехнулся:

— Слишком долго я живу на свете, чтобы сделать подобную глупость. В Бакленде сейчас командует Вайр, и я не сомневаюсь, что Хенбейн и Уид приказали ему убить меня. Нет, я пойду на север, как только сойдет снег, на север, в Верн, где начался йот долгий поход. Я сам доставлю туда известия о Шибоде. В этом мире, Гиннелл, в живых остается тот, кто находится рядом с властью. Где Хенбейн и Уид, там должен быть и я. С кем я стану говорить? Ни с ней, ни с ним. Я стану говорить только с Руном. Он не прикажет убить меня, как, наверное, приказала бы Хенбейн.

Гиннелл с сомнением покачал головой.

— Мне говорили, Рун никого не принимает, — произнес он.

— Кроме юных самок и Белых Кротов, — загадочно ответил Рекин. — А пока я предлагаю тебе укрепить нашу оборону на севере.

— Но кроты Шибода, оставшиеся в живых, очевидно, ушли на юг.

— Кроты Шибода ушли бы, а грайк — нет. Здесь и вижу знакомый почерк, и при обороне Данктонского Леса отступлением тоже руководил крот, прошедший школу грайков. Мне думается, Алдер где-то поблизости. Рекомендую тебе быть готовым к атаке с севера. А теперь давай-ка уйдем из этого забытого Словом места. Может быть, последние битвы за кротовий мир и отгремели, но я очень в этом сомневаюсь. Когда наступит время, за победу надо будет сражаться не на окраинах, а в центре. Помни об этом и берегись прихода Крота Камня!

— Из уст того, кто только что одержал окончательную победу, странно слышать столь мрачные речи.

— Я — воин, не то что Уид или Хенбейн. Я был им нужен, потому что командую войсками. Надеюсь, они, как и я, чувствуют, что в кротовьем мире назревают перемены и теперь его надо завоевывать не в сражениях, а в душах.

Пока они беседовали и Рекин собирался уже возвращаться в темные ходы Шибода, небо на западе очистилось и солнечные лучи на минуту осветили склоны Глиддер Фаха и Глиддер Фавра, а потом коснулись Триффана. Его вздымающийся в небо пик стал белоснежным, но серые отвесные скалы оставались в тени.

— Впечатляющее зрелище, — проговорил Гиннелл.

— Красивое — вот правильное определение, Гиннелл, но от таких кротов, как мы, не ждут подобных слов. Представь себе крота, который смог бы управлять такой красотой! Разве сумеют наши гвардейцы победить его?

— Слово мудро, оно научит нас, как бороться с кротами, представляющими для нас опасность, кто бы они ни были.

Рекин рассмеялся горьким смехом и посмотрел на вершину Триффана, прекрасно понимая, до чего ничтожна цель его жизни по сравнению с подобным величием.

— Кстати, — добавил Гиннелл, словно эта мысль только что пришла ему в голову, — кто из кротов мог бы, как ты выразился, «управлять» такой штукой?

— Ну, не знаю. Я просто следую Слову. Но меня беспокоит и, я надеюсь, великого Руна тоже, что существуют кроты, даже в момент казни выкрикивающие имя Крота Камня. Эти кроты доверяют своему идолу больше, чем нашим когтям.

— Ладно, а теперь, Рекин, пойдем на нижние северные склоны, покажешь мне, как бы ты расставил гвардейцев на случай нападения с севера…

С этими словами они отвернулись от пика Триффана и ушли под землю. После их ухода долго еще сверкали вдали западные вершины, освещенные солнцем. Затем лучи передвинулись к северу и коснулись таинственных гор Карнедду, словно окрасив их цветом надежды.

Если Рекин услышал сейчас зов Верна, как задолго до того услышала его Хенбейн, не было ничего удивительного в том, что этот зов вскоре дошел и до кротов, живших в тоннелях Данбара, и принес с собой разлуку для двух кротов, которые совсем недавно обрели любовь.

К концу марта и Фиверфью, и Старлинг отяжелели, обе были беременны, и, пожалуй, именно Старлинг выглядела более неуклюжей.

Они с Хитом составили неплохую пару, может быть немного странную, потому что Хит не был способен долго оставаться на месте, особенно если есть интересные и необычные тоннели в сердце Вена. Хит подтвердил, что именно он создал ходы, которые Триффан и его спутники назвали «ходами Хита».

Однако к своим путешествиям, и более ранним, и после бегства от крыс, он относился крайне несерьезно. Казалось, долгие годы странствий спрессовались для него в одно смутное воспоминание. В результате он вовсе не боялся одиночества, каждый новый день принимал таким, как он есть, не испытывал сожалений о дне прошедшем и не особенно беспокоился о дне будущем.

Это отразилось и в отношениях со Старлинг, и на перспективе отцовства. Его не трогало ни то ни другое, как будто он не имел к этому никакого отношения. Возбуждение, охватившее кротов Вена в ожидании знаменательного события, сбивало Хита с толку и ставило его в тупик. Общество здешних кротов, к собственному удивлению, он находил достаточно приятным.

Кроты же просто не знали, что делать с Хитом, особенно как бороться с его обыкновением заходить к ним в норы, устраиваться там и поедать их червяков, игнорируя неприкосновенность территории и прочие порядки, которые за истекшие десятилетия стали весьма сложными и запутанными.

Один или два крота пытались призвать Хита к ответу, но они были старые и гораздо слабее, к тому же у Хита была привычка, пока хозяин стонал и жаловался, продолжать есть и съедать все до последнего червяка, так что обобранному бедняге больше не о чем было говорить. Крота, который умудрился уцелеть, прожив столько лет в сточных каналах Вена, который спасся от крыс, столько раз тонул, видел больше двуногих и ревущих сов, чем способно вообразить большинство кротов, — с таким кротом не сладить ни одному разгневанному старцу.