Наступил ноябрь. Прошло почти шесть кротовьих лет с тех пор, как Триффан и с ним три храбрых крота отправились в путь от Камня Комфри на восток, в самое сердце Вена. Там они надеялись раскрыть тайну, разгадку которой Босвелл возложил на Триффана, найти истину, озаряющую своим светом весь кротовий мир.

Вначале они уповали на то, что продвижение будет легким и быстрым, однако очень скоро их надежды были поколеблены, а по мере того, как углублялись в безбрежную пустошь, называемую кротами Веном, от надежд и вовсе пришлось отказаться. Целители под словом «вен» понимают вздутие, зоб или раковую опухоль, образовавшуюся на боку или на щеке. Веном могут быть самые разнообразные вещи, но они всегда обезображивают.

Триффана и его спутников, привыкших к лесным тропинкам и меловым холмам, где ревущие совы летали далеко от их нор, а двуногие встречались крайне редко, чрезвычайно смущали и беспокоили пугающие шумы и пылающие огни Вена. Требовалось время, чтобы привыкнуть ко всему этому — если они вообще могли привыкнуть.

Еще в самые первые дни похода Триффан принял мудрое решение — соблюдать осторожность. Если их ожидают опасности, то лучше сначала привыкнуть к природе этих явлений, а если грайки пустились за ними в погоню, то следует сперва отделаться от них и лишь потом двигаться вперед. Будущий путь означал открытия или смерть.

А посему Триффан, отклонившись от первоначального направления на восток, вскоре повернул на север, выбрав путь по окраинам Вена, что давало возможность познакомиться с местностью, разобраться в источниках шума, научиться отличать подлинную опасность от мнимой.

Более того, это давало четверке шанс сблизиться, почувствовать себя единым целым, а Триффан не сомневался, что скоро может наступить время, когда появится необходимость понимать друг друга без слов — иначе не выжить.

Июнь сменился июлем, июль — августом, а они все брели бетонными тоннелями, которыми изрезан Вен, находя для себя новую пищу в местах, где и не предполагали ее найти, и помогая друг другу кто чем мог.

В часы отдыха Триффан рассказывал им историю Данктона и вспоминал все, чему учили его самого. Мэйуид делился с ними опытом, как находить дорогу, что в будущем могло оказаться очень полезным. Спиндл заражал их своей любознательностью, стремлением познать окружающий мир, а особенно таинственный Вен. Вероятно, никому из кротов никогда не доводилось так долго находиться поблизости от двуногих, оставаясь, конечно, для них невидимыми. Двуногие плохо видят землю и редко замечают крота, не умеют распознать его по запаху, потому что у них нет рыльца, хотя сами они пахнут достаточно сильно. Однако двуногие опасны и неуклюжи, они давят все, что попадается на дороге.

О другой малопонятной штуке — ревущих совах — четверка тоже многое узнала. Они очень опасны для кротов, когда не спят, а когда спят — это единственные известные кротам существа, которые не производят абсолютно никакого шума. Тихи, как смерть. Потом вдруг рев! взрыв! крик! вой! — ревущие совы проснулись. Никакого потягивания, никаких раздумий о предстоящем дне, как это принято у разумных кротов, сразу вопль — и вперед! Да, они очень опасны для кротов. Однако, несмотря на свою ущербность, двуногие, похоже, понимают ревущих сов и вполне дружески сосуществуют, хотя Спиндл с уверенностью не мог сказать, не поедают ли одни других время от времени.

Самая младшая из кротов, Старлинг, скорее вдохновляла остальных, чем учила чему-нибудь. Она напоминала о жизни, о будущем, ее бодрое настроение и веселый смех то и дело вызывали улыбки у старших. В ее неколебимой вере в то, что все будет хорошо, они обретали силу.

И все же в октябре, когда погода обычно начинает ухудшаться и крот задумывается о необходимости углублять свои ходы и готовить зимние норы, у Триффана и его друзей появилась новая причина для волнений. Они смотрели, они учились, а теперь им не терпелось двинуться в глубь Вена. Под руководством Мэйуида и с помощью умозаключений Спиндла они наловчились пользоваться ходами, которые обнаружили здесь. Одни, похожие на короткие тоннели под дорогой ревущих сов вблизи Данктонского Леса, служили для отвода дождевых вод и сначала пугали их. Потом кроты поняли, куда эти ходы ведут, и, всегда зная погоду, с успехом пользовались ими как надежным убежищем. Другие ходы, тоже прорытые для дренажа, были гораздо шире, глубже и иногда заливались водой. В них кроту приходилось плыть и постоянно быть настороже, так как другие существа тоже пользовались ими, в особенности мыши-полевки и крысы.

Самые большие тоннели пролегали глубже всех и были наиболее неприятными: в них текли сточные воды, ощущалось присутствие двуногих и даже воздух был заразным.

В начале путешествия вся четверка переболела неизвестно чем. Аппетит пропал, из носов текло, глаза слезились, желудки расстроились, голова кружилась. Спиндл и Старлинг страдали больше других, Триффан какое-то время чувствовал себя плохо, но не слишком, а Мэйуид, который избежал и лихорадки, и насморка, порезал лапу, и рана нагноилась. Старлинг очистила ее, выкусав зубами гной, — жестокий метод лечения, но он помог. После этого случая кроты старались не пораниться и были всегда очень осторожны.

Поначалу в этих более крупных, чем все виденные ими до того, тоннелях (грязевиках, как они их называли) было очень трудно передвигаться, потому что гул в них по своему характеру очень отличался от того, к чему они привыкли в земляных или меловых ходах. Здесь гудело эхо, раздавался шум падающей воды, звяканье металла о камень, далекое уханье ревущих сов и даже отзвуки криков двуногих. Сильные потоки воздуха тоже приводили кротов в замешательство. В особенно крупных ходах эти потоки оказывались необыкновенно мощными. Такого кроты не испытывали никогда: ветер отбрасывал их назад, почти срывал шубки со спин, им приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Свет был холодный и переменчивый; в подобных местах всегда сыро и свет в основном отраженный. Его источники располагались высоко над головами кротов, он проникал в ходы сквозь отверстия, выходившие наружу, или в другие, боковые ходы.

Самое странное — ночью свет не исчезал, но менялся, часто даже становясь ярче. Он лился из других мест, так что днем ходы выглядели иначе, чем ночью. Мэйуид тщательно исследовал все эти явления, он советовал не шуметь в странных ходах, сначала ощупать стены, до которых кроты могли дотянуться лапами, рыльцами и выпрямленными хвостами, потом понюхать воздух, прислушаться к звукам, раздающимся впереди, и только потом начинать пересекать большие залы, стены которых, казалось, растворялись во мраке. И хотя поначалу кротам было трудно, Мэйуид заставил их научиться использовать при движении направление ветра. Кроме того, Мэйуид из осторожности научил их запоминать путь, чтобы, если придется отступать, они могли найти дорогу обратно.

Кроты живут главным образом на одном месте, и потому их собственные тропинки и ходы сами собой удерживаются в памяти, тем более если они прорыли их сами. Замечательное искусство Мэйуида заключалось в том, что он научился обследовать новые ходы, устанавливать связь между отдельными частями системы ходов и определять, как пройти из одной в другую, не потеряв ориентировки.

В течение всего лета кроты медленно приобретали сноровку, обучая друг друга, находя более привычные для себя места, поля и деревья, откуда отправлялись в ходы Вена, и учились жить в них.