— Нет ли известий об Алдере или Марраме? — спросил Триффан.

— Никаких.

— А о других кротах, переживших обвал тоннеля на склоне Данктонского Холма?

Тандри покачал головой:

— Никому ничего не известно.

Триффан немного помолчал, потом заставил себя подняться и снова спросил о Скинте.

— Он просил сообщить вам, где его искать, — в Биченхилле, это система в самом сердце Темной Вершины. Она слишком мала, чтобы грайки обратили на нее внимание. Там, в предгорьях, есть достойные кроты.

Вот и все, что знал Тандри. Остальное касалось его собственного решения смириться, признать Слово и жить среди грайков до лучших времен, когда его когти потребуются системе, ставшей ему родным домом.

— Думаю, потребуются не когти, а вера и преданность Камню, — спокойно отозвался Триффан.

— Что ж, может быть, — сказал Тандри, — но именно когтями грайки завоевали земли — другие когти лишат их этих земель.

Возможно, Триффан заметил восхищение трех молодых кротов, в молчании внимавших разговору старших; или, может быть, его охватило отвращение к поклонению грубой силе, которая уже утвердилась там, где была потеряна связь с Камнем, будь то Данктонский Лес или Роллрайт, Аффингтон или даже Вен.

Как бы там ни было, Триффан вдруг обрел значительность и величие, и, хотя он говорил тихо, никто не усомнился в его правдивости и уверенности.

— Путь Камня — это не путь силы. И Крот Камня не изберет такой метод. Я слишком много видел насилия и сам иногда совершал его, вольно или невольно. Путь Камня — это путь Разума, Тишины и Света. Но такой путь труден, Тандри, труднее, чем война когтями и клыками. Чтобы жить так, нужно больше храбрости…

— Больше? — переспросил Тандри, и в этот момент луч солнца осветил его мощные бока, покрытые боевыми шрамами.

— Да, больше, — подтвердил Триффан. — Легче наносить сокрушительные удары лапами, чем мыслить, хотя удар доходит быстрее, чем мысль. Легче заставить вопить от боли взрослого крота, чем утешить плачущего ребенка; труднее признать свою вину — легче считать себя правым. Путь Камня — это путь мысли, это череда перемен в каждом из нас.

— А как же Скинт, Алдер и Маррам, и такие, как я? — вдруг разозлился Тандри. — Такие, как я, дерутся за Камень своими когтями — разве мы не правы? Ты хочешь сказать нам, что мы не правы?

— Я не знаю, что для вас правильно, — сказал Триффан. — Не знаю даже, смогу ли сам удержаться от драки, если будут угрожать мне или нашим Кротам. Во всяком случае, если бы ты сейчас напал на Спиндла или на Мэйуида, я бы защищал их и дрался насмерть. Это я знаю точно.

— Когти даны нам, чтобы мы дрались, — упрямо заключил Тандри.

— Нет, они даны нам, чтобы рыть землю, а мы ими деремся. Нам так проще, а потому всем остальным принципам мы предпочитаем принцип «коготь за коготь». Но я долго странствовал по южным землям кротов и видел лишь горе и разорение. Я видел жаждущих покоя, рассудительных и миролюбивых кротов, таких как Хоум, вынужденных скрываться от чьих-то когтей. Разве не хватит червей на всех кротов? Разве недостаточно земли для их ходов? Я думаю, Крот Камня укажет нам другой путь!

— Когда же он придет? Скоро? — тихо спросила Лоррен.

— Думаю, да. Еще я думаю, чем больше кротов будут нуждаться в нем и желать его прихода, тем неизбежнее будет его появление. Я понял, что само существование Босвелла — свидетельство скорого Пришествия.

— Я надеюсь, он призовет нас напасть на грайков, когда придет, — многие кроты хотели бы этого, и среди них есть верующие в Камень! — сказал Тандри.

— Он призовет нас прислушаться к Камню, а не напасть на грайков.

— А если грайки на нас нападут, как всегда нападали?

— Тогда он призовет нас еще лучше прислушаться, — ответил Триффан.

— Ни один крот за ним не последует, если он будет призывать только прислушаться к Камню, и очень немногие поймут то, что ты сейчас говоришь.

— Значит, я должен научиться говорить с большей любовью, и поверь мне, Тандри: этому научиться труднее, чем драке. А сейчас нам надо поесть и поспать. Завтра мы пойдем к Шепчущим Горностаям, поблагодарим Камень за то, что остались живы и встретились с вами, и будем просить о такой же встрече со Скинтом и Смитхиллзом на пути в Верн.

Путешественников накормили и отвели отдохнуть. Лоррен и Хоум позаботились о гостях, дети со священным трепетом смотрели на Триффана и двух его товарищей, которые пришли к ним, и все, что они говорили, молодые кроты запомнили до конца своих дней.

Никому не ведомы пути Камня и не известно, где и как проявится его благодать.

В системе возникли слухи, что здесь, в Роллрайте, и находится Великий крот, который благословит всех кротов от имени Камня. Не иначе как он — ученый летописец, и само его имя произносить опасно. Разве могли его поймать грайки, а он признать Слово и предать своих товарищей? Враки, все это враки грайков!

На следующее утро, едва рассвело, Хоум проводил Триффана и его спутников обратно к Шепчущим Горностаям; там уже собрались кроты. Они молча ждали. А когда сход начался, подошли еще кроты, старые, молодые, робкие и посмелее, кроты, которые услышали об этой встрече и хотели присутствовать, — поэтому Камни были окружены теперь целой толпой. Триффан тихо прочел молитвы и смешался с толпой, дотрагиваясь до каждого и благословляя, как его научил Босвелл. И опять и опять звучал вопрос:

— Придет ли Крот Камня?

Одним Триффан отвечал:

— Да, он уже идет. Будьте терпеливы. Верьте, вы услышите Безмолвие Камня.

Другим он шептал:

— Если будет на то воля Камня, вы увидите Крота Камня и он благословит вас. Доверьтесь Камню.

Затем он обратился ко всем и сказал им то же, что говорил Тандри: времена когтей прошли, настало время разума и мира. Сама идея Слова погибнет раньше, чем ее приверженцы.

Триффан простился с кротами Роллрайта и отправился дальше. А некоторые глубоко верующие кроты, с которыми Триффан только что простился, потом говорили:

— Его прикосновение заживляет раны и врачует душу. Этот крот — посланец Камня! Он исцелил меня!

Так, устами этих и многих других кротов, к которым прикоснется Триффан во время долгого путешествия на север, Камень возвещал о Пришествии Крота Камня.

Говорят, сердце крота, идущего на север, вскоре начинает остывать. Иногда дорога поворачивает на восток или на запад, и тогда крот видит солнце, но в основном оно всегда оказывается позади него, а перед ним — лишь собственная тень, которая медлит или вдруг останавливается перед крутыми подъемами, словно предупреждая, что мудрее было бы отступить.

Однако достаточно понюхать да раз взглянуть на Темную Вершину, чтобы понять, что здесь не так уж плохо: и червей много, и дорога легкая. Даже если впереди у тебя нет ничего приятного, все же земля под твоими лапами жирная и плодородная; и пусть солнце показывается редко, но, по крайней мере, речки и ручейки, протекающие в этих краях, своим журчанием подбадривают тебя, и временами кажется, что вокруг — счастливая, приятная жизнь.

Но вот опять вырастает перед тобой Темная Вершина, а потом долго тянутся бесплодные горные пустоши. Многие столетия кроты останавливались здесь и дальше не шли: не было дальше хорошей дороги и дружелюбных добровольных проводников. Дружелюбных? Добровольных? Благоразумный путешественник воздержится даже произнести вслух эти два слова: «Темная Вершина».

Здесь серое небо темнеет, если грач взмахнет крылом, здесь царят неясыти, которые уже не водятся в южных землях, где теперь ухают совы и пахнет двуногими.

На открытом месте, пробираясь по вязкому липкому торфу, крот замедляет шаг и становится легкой добычей для существ с пушистым хвостом, чьи глаза подло косят, а язык лжет. Другое дело, если крот хорошо знает дорогу и сохраняет присутствие духа.

Однако храбрый крот, продолжая путь на север, должен держаться подальше от Вершины и стараться отыскать дорогу через долину, где пролегают пути ревущих сов и двуногих: там местность освещена даже ночью. Опасный, очень опасный край: там рыщут лисы и охотятся неясыти, а тех, кого не успеет схватить ревущая сова, настигают крысы.