Поскольку подобрать подходящие слова было очень трудно, Хит решил показать, хотя такая вылазка на север должна была занять много времени.

Они пришли к огромной пустой площадке, травы на ней не было вовсе, только камни и грязь. Да еще ревущая сова, огромная, желтая, с бледными выпученными глазами. И крики двуногих. Оба крота молча уставились на эту картину, а потом Хит сказал:

— Они сейчас ближе, чем были прошлым летом. Идут в нашем направлении.

— Мэйуиду хотелось бы знать, догадывается ли Хит, что все это значит, — проговорил Мэйуид.

— Черт побери, приятель, но это же ясно. Это дорога ревущих сов, или она здесь будет. Двуногие делают дороги для ревущих сов. И все эти дороги ведут в Вен, не так ли? Во всяком случае, эта-то ведет. Желтые приходят, а потом рожают разноцветных. Наверное, так.

— И ты думаешь, дорога пройдет как раз по холмам, о которых я должен рассказать Триффану?

— Над ними или по ним — когда-нибудь. От этих старых ходов вообще ничего не останется. Хотя по тому, как они движутся, потребуется еще один-два летних сезона, прежде чем они доберутся сюда. Кстати, притом как Старлинг требует то одного, то другого, Хит к тому времени станет такой старой клячей, что ему будет все равно.

Мэйуид понимающе расхохотался:

— Хит, ты заставляешь Мэйуида смеяться, когда говоришь, как он. Мэйуид предпочел бы, чтобы ты этого не делал, у Мэйуида бока заболят.

Хит ухмыльнулся:

— Знаешь, чего мне не хватало все эти годы, когда я был один? Смеха. Если чего-то и не хватает кроту, то именно этого. Хорошего смеха, черт побери!

— Недостойный Мэйуид, который больше всего любит обследовать новые места и отыскивать дороги, постарается придумать какую-нибудь славную шутку и принесет ее Хиту, чтобы тот, когда будет один, мог вспомнить ее и посмеяться. Это будет подарок Мэйуида Хиту за ходы, которые он помог ему найти.

Хит был очень тронут, однако ответил намеренно грубо:

— Ты меня и так непрерывно смешишь, глупый болтун, тебе не надо специально придумывать шутки, чтобы заставить меня смеяться. А теперь иди-ка обратно, к Триффану.

Триффан очень обрадовался новостям Мэйуида и захотел сразу отправиться в путь, поскольку Сквейл уверила его, что «есссли пе-е-тная Фифер-фьюуу (та препу-у-тет с ней пла-ахо-ословение) ес-шо не ро-о-отила, то до сле-е-етуш-шего ут-ра-а не ро-о-тит».

— Блестящий господин, что сказала эта старая мадам карга? — спросил Мэйуид.

— Нам нужно вернуться к рассвету. До этого Фиверфью не родит.

— Тогда, о поспешающий господин, Мэйуид отведет тебя и доставит обратно раньше, чем наступит утро. Может быть, позже, когда у тебя будет больше времени, ты сам вместе с ученейшим Спиндлом еще раз сходишь туда и осмотришь эти странные ходы и залы.

Однако ученейший Спиндл всегда безошибочно чувствовал, когда ему нужно быть рядом с Триффаном, и присоединился к их компании.

Итак, как раз в послеполуденное время, когда свет начинает блекнуть, а трава на восточной стороне блестит не так ярко, за час или два до того, как солнцу скрыться за западным выступом скал, три крота опустились в ходы, найденные Мэйуидом.

— При всем уважении к вам обоим, предвкушающие господа, я предлагаю держаться поближе ко мне и не разбегаться в стороны. Эти ходы очень обманчивы и, по моему скромному разумению прорыты мудрым, хитрым кротом, который хотел сбить с пути и послать в неверном направлении всякие там любопытствующие рыльца, не причинив им вреда. Давайте покажу. Как ты представляешь себе, неистовый Триффан, куда теперь мы пойдем?

Они стояли у пересечения трех тоннелей.

— Сюда, — уверенно сказал Триффан, указывая на продолжение хода, по которому они пришли. — Смотрите, он идет вглубь, а в двух других слышится шум с поверхности, так что, очевидно, они ведут наверх.

Мэйуид, ухмыляясь, двинулся по пути, предложенному Триффаном, и через несколько минут они оказались снова на поверхности.

— Худшее впереди, обманувшийся вожак, — заявил Мэйуид. — Попробуй вернуться обратно той же дорогой.

Пробежав под землей изрядный отрезок, Триффан в большом смущении обнаружил, что попал отнюдь не туда, где они были раньше.

— Что и требовалось доказать, — сказал Мэйуид, — как это ни унизительно. У Мэйуида есть ощущение, что вся его жизнь была подготовкой именно к этим вот ходам, и, как он совсем недавно заметил лохматому Хиту, заблудиться Мэйуид не может. Однако здесь требуются мастерство и сосредоточенность, так что, если Ваши Великолепия перестанут разговаривать, он постарается привести всех нас обратно, а именно туда, откуда Триффан предпринял свои, увы, неудачные попытки отыскать правильный путь.

Мэйуиду пришлось снова выбраться на поверхность и с того же места снова начать спуск. Оказавшись под землей, они пошли довольно быстро, пользуясь отметками, которые делал Мэйуид, проходя здесь один.

Ходы были сухие и пыльные, то тут то там осыпавшиеся, но потом начали уходить вглубь и оказались совершенно нетронутыми. Эхо звучало громко и беспорядочно. Путникам иногда мерещилось, будто и впереди, и позади них есть кроты, которые идут навстречу или убегают от них.

Потом пришли в темный зал, куда через шахту в потолке проникал слабый свет, и Триффан со Спиндлом смогли разглядеть нацарапанные на стенах надписи. Некоторые места были густо испещрены знаками, в других их не было вовсе. Рисунок казался незавершенным, словно крот, наносивший надписи, не закончил своей работы.

— Попробуй, Триффан, — предложил Мэйуид.

Триффан протянул лапу и, прикоснувшись когтем к надписи, легко провел по ней. Раздалась беспорядочная смесь звуков, похожая на гул голосов кротов, если бы они говорили все вместе, но одного было слышно лучше, чем других. Звуки прекратились, когда кончилась надпись. Триффан перешел к другой на той же стене. Заворчал и забормотал одинокий крот. Казалось, он где-то сзади, и Спиндл даже обернулся в темноту, ожидая увидеть там этого крота.

Звуки стихли, исследователи двинулись дальше и скоро пришли во второй зал, такого же размера, как первый. Здесь тоже стены были исписаны лишь частично, и Триффан дотронулся до ближайшей к нему надписи. Снова голос старого крота, по-прежнему неясный, зовущий. Потом — другая надпись и другой голос, но тоже старый. Не разобрать.

Спиндл дотронулся до надписи, которую Триффан заставил звучать первой, и, хотя раздавшийся звук был похож на тот, что слышался раньше, все же он отличался от него. То же и со второй надписью, которой коснулся Спиндл.

— Мне кажется, крот, нанося эти знаки, пробовал разные варианты, — проговорил Спиндл.

Мэйуид энергично кивнул, посмотрел на Триффана, ожидая от него подтверждения.

— А может быть, он искал что-то, — отозвался Триффан. — Мэйуид, эти залы тянутся далеко?

— Далеко, любознательнейший господин. Ходы разветвляются. Расщепляются и расходятся. Может быть, некоторые залы расположены ниже тех, которые я, несведущий, нашел. Я могу сберечь ваше время и силы и скажу: дальше ходы становятся все сложнее, звуки все отчетливее и все больше захватывают.

— Есть логика в их расположении?

— Мэйуид не уверен. Если Мэйуиду будет позволено выразиться подобным образом, звуки молодеют. От голосов старых кротов — к голосам подростков, а потом и к голосам малышей.

— Тогда веди нас, — решил Триффан. — Мы не можем оставаться здесь долго. Я хочу на рассвете вернуться к Фиверфью.

Они двинулись вперед, но иногда вынуждены были задерживаться, залы становились все более хорошо отделанными, со все более богатыми надписями. В некоторых залах исследователи обнаруживали, что Данбар — а они решили, что надписи делал именно он, — похоже, пытался изложить тему перехода от старости к молодости на одной стене, потому что, дотрагиваясь до надписей по спирали от потолка к полу, можно было вызвать звуки все более и более юных голосов. Когда же кроты попытались сделать это в обратном направлении — от пола к потолку — ничего не получилось, раздавались лишь резкие, диссонирующие звуки. Это было очень странно. Ведь жизнь кротов начинается и юности, а потом они стареют. Что пытался описать Данбар?