Сила отзвуков была столь велика, что Брекен долгое время не отваживался выйти в центр грота. Странные звуки и вибрации, наполнявшие собою грот, исходили именно из его мрачной незримой глубины. Он понимал, что рано или поздно ему придется исследовать и ее.

Обойдя грот кругом, Брекен обнаружил три туннеля с одной и три туннеля с другой стороны — все они вели в различные части системы. Их было шесть, если не считать того крошечного туннеля, который привел сюда самого Брекена, — судя по всему, он служил чем-то вроде потайного хода. Шесть туннелей... Может быть, существовал и седьмой туннель, ведущий к поляне Камня, которая наверняка находилась где-то за этой резной стеной?

Он медленно двинулся вперед, в направлении центра грота, надеясь, что так он сможет лучше рассмотреть стену, а пугающие его звуки станут потише.

Время от времени он издавал негромкое мычание, проверяя силу отраженных звуков. Им вдруг овладело легкое, игривое настроение, соответственным стало и эхо, хоть оно и звучало донельзя странно. Брекен почувствовал, что стена может в любой момент ошеломить его чем-то совершенно неожиданным или ужасным, и почел за лучшее замолчать. Настроение его постоянно менялось, и это было как-то связано с тем, что он движется относительно стены. Покрывавшие ее непонятные спирали и петли поднимались от самого пола и доходили до уровня его плеча, а порой еще выше.

Он вновь попробовал замычать, но тут же пожалел об этом. Раздавшийся в ответ на его робкое мычание звук был исполнен темной, мрачной силы. Он доносился откуда-то сверху, из-за стены, и сначала казался страшно далеким. Продолжая мычать, Брекен двинулся дальше. Темный мрачный звук с каждым мгновением становился все страшнее и громче, прочие — легкие и радостные — созвучия остались где-то позади. Черное давящее звучание наполнило все клеточки его тела, он продвигался вперед с немыслимым трудом, борясь с напором неведомой темной стихии. Он совершенно потерял чувство направления и теперь боролся с самим собой, пытаясь замолчать, ибо страшный отзвук его собственного голоса грозил вобрать в себя всю его жизнь, все его существо.

Внезапно Брекен увидел огромный черный кремневый зубец, торчавший из земли. Его острие было таким острым и тонким, что слегка просвечивало. Возле такого камня ничего не стоило остаться если и не без головы, то уж во всяком случае без усов. Потом Брекен увидел еще один кремневый зуб еще больших размеров, острие которого было направлено прямо на него. Он двинулся дальше, подвывая от страха. Звуки становились все ужаснее, при этом они все больше и больше походили на крик совы. Брекен изо всех сил старался замолчать, затыкая себе лапами пасть, он пытался побороть панику, сделавшую его тело почти неуправляемым... Кремневые зубья остались позади, теперь можно было вздохнуть спокойнее...

Вскоре Брекен увидел неподалеку еще несколько острых кремневых зубьев, таких же, как и те, мимо которых ему с таким трудом удалось проскользнуть. Они начинались у самой стены. Брекен поднял глаза и увидел над ними огромный, холодно поблескивавший кремневый клюв, по обе стороны от которого тускло мерцали круглые массивные серебристо-черные глаза. Это была голова колоссальных размеров совы. Черные кремни, казалось, излучали странный сумеречный свет.

Отзвуки его мычания все еще гуляли по гроту, сгущаясь где-то между ним и стеной. Брекену представилось, что он оказался в кремневых острых когтях, которые влекли его к центру стены... Он перевел взгляд на ту часть стены, которая находилась под громадным каменным клювом, и ахнул.

Прямо перед ним находился вход в последний, седьмой, туннель, который он и пытался отыскать. Перед самым входом в него лежал скелет крупного крота, черные пустые глазницы которого немо взирали на Брекена.

Из туннеля доносились странные звуки, так поразившие его в тот момент, когда он вошел в грот. Скрип, скрежет, стон изогнувшихся, напряженных корней — можно было подумать, что ты оказался в лесу, где свирепствует буря.

И тут Брекен понял, что означают эти звуки, — их издавали корни буков-великанов, окружавших прогалину, на которой стоял Камень. Седьмой туннель вел именно к нему. Казалось, что звуки эти исходят от пустых глазниц и острых плотно сжатых зубов кротовьего черепа. У Брекена возникло жуткое ощущение, что скелет хочет заглотить его, заключить его теплое живое тело в клетку белых холодных ребер.

Впрочем, в данный момент он даже и не помышлял о седьмом туннеле. Страхи, с которыми он боролся все это время, взяли свое, и он припустил прочь от страшного скелета и таинственной стены. Брекен инстинктивно нырнул в туннель, ведущий на северо-восток, там чувствовался запах дубов и червей — запах нынешней жизни.

В Данктонском Лесу август далеко не самый красивый месяц. В эту пору листва теряет июньскую девственную свежесть и июльскую упругую зрелость. Лучшее время зелени уже позади. Августовские дожди порой срывают с ветки листочек, который еще не пожелтел, но уже слаб, и бросают его на бурый лесной ковер, где ему и суждено будет завянуть, а растрепанный папоротник и наглый плющ даже не заметят этого.

Птичье пение звучит в августе куда реже. На лесных опушках и полянках слышится беспокойное щебетание овсянок и зеленушек, а в лесу раздается разве что крик грачей, то и дело принимающихся хлопать своими широкими крыльями.

В жаркие дни, когда солнце щедро одаривает золотом лучей зелень подлеска, можно услышать низкое жужжание жука-оленя, летящего неведомо откуда и неведомо куда, беспрестанный шорох и шелест, создаваемые неуемными муравьями, и монотонное гудение ос.

Глядя на розоватые лепестки ежевики, освещенные странствующим по небосводу светилом, выбравшийся на поверхность земли крот может принять их за цветы дикой вишни и решить, что в лес вновь пришла весна. Но длиться это будет недолго. Едва громоздящиеся друг на друга облака затянут солнце, кусты ежевики с беспорядочно спутанными колючими побегами вновь станут похожи на самих себя. Впрочем, какое это имеет значение? Какому кроту есть до этого дело? Есть вещи и поинтересней...

Сплетни. Слухи. Молва. Три спутника августа. Один — для ленивых, другой — для праздных, третий — для скучающих.

Для старших обитателей Данктона, успевших пережить хотя бы одну Самую Долгую Ночь, одна из излюбленных тем для сплетен — поступки юных кротов. Они уже давным-давно покинули родные норы и после месяца-другого скитаний, во время которых у них не было не то что дома, но даже постоянного места для ночлега, стали обустраивать свою жизнь. Следует заметить, что дожить до этого момента удается далеко не всем кротышам. Кого-то унесли совы, кто-то потерпел поражение в борьбе за жизненное пространство и, не сумев обеспечить себя пропитанием, умер медленной мучительной смертью в один из знойных июльских дней, после чего его расклевали вороны или выели изнутри трупные мухи и жуки.

Все это происходит примерно до середину августа. Многие кроты Бэрроу-Вэйла, удовлетворенные тем, что им удалось и на сей раз сохранить за собой свои норы (до которых вестсайдская молодежь весьма охоча), проводят дни в разговорах, которые, как правило, начинаются словами: «А вы слышали, что произошло с...?» или «Один из болотных жителей набрался наглости и...» И так далее, и тому подобное.

К третьей неделе августа, когда все территориальные споры стихают, а пищи кругом в избытке, кроты начинают скучать. Именно в это время по системе и начинают расползаться всевозможные слухи. Кто знает, откуда они берут свое начало и почему одни истории предпочитаются другим? Одни слухи несут надежду — они радуют сердца кротов; другие, исполненные яда, передаются совсем с иным чувством — если в них и заключена какая-то радость, то эта радость вызвана тем, что нечто плохое произошло не с тобой, а с каким-то другим кротом, которого при случае можно и пожалеть.

Порой — но подобное случается гораздо реже — слухи возвещают начало изменений, которые должны затронуть всех и каждого.