Да, да, — кротиха утвердительно кивнула головой. Но думала она теперь не о туннеле, а именно о нем, Брекене. На него еще никогда не смотрели с таким интересом, симпатией, состраданием. Внезапно кротиха подалась вперед и нежно коснулась своей мягкой лапкой его плеча. Эту минуту он запомнил на всю жизнь.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Брекен, — ответил он и, внезапно развернувшись, бросился вверх по тропинке. Свет стал меркнуть. Она попробовала нагнать его. Брекен… Вот он оказывается какой… Маленький, жалкий, беззащитный.

— Я — Ребекка! — кричала она ему вслед. — Меня зовут Ребекка!

Но крота уже и след простыл. она остановилась и, с минуту помедлив, пошла назад, к туннелю. нырнув в нору, она вздохнула с облегчением и заторопилась в глубины главной системы.

У входа в туннель, где она только что так нежно коснулась плеча Брекена, стало тихо, лишь изредка с деревьев срывались крупные капли. Гроза ушла. Данктонский лес погружался в тихие вечерние сумерки. Его возвышенная пустынная часть исполнилась безмолвия Камня.

Нора, в которую с такой радостью нырнула Ребекка, служила верхним входом главной системы Данктона. Она находилась неподалеку от вершины холма. Его юго-восточный склон представлял собой почти отвесную меловую осыпь; западные, пологие, склоны были покрыты пастбищами и лугами, сбегавшими к видневшимся вдалеке долинам.

Известняк подходил здесь к самой поверхности, слой бедной червями почвы был очень тонок, что, в прочем, не мешало расти букам, опавшая листва которых образовывала сухой шуршащий покров. Корни деревьев вились серыми змеями, то тут, то там белели меловые выходы.

Здесь всегда ощущалось присутствие ветра. Он мог нежно шелестеть листвой, а мог и завывать, сотрясая кроны деревьев, реветь зимними бурями, устремлявшимися к вершине для того, чтобы стремительно слететь с мелового откоса, неся с собой жухлую прошлогоднюю листву или ломая сухие ветки.

Самая высокая и самая пустынная часть Данктонского Леса почиталась кротами особо, ибо под сухим шуршащим покровом скрывалась Древняя Система Данктона, покинутая кротами в незапамятные времена.

Здесь же стоял и великий Камень. Возле него буки заметно редели. Он был открыт всем ветрам — северным, южным, восточным и западным. Отсюда кроты могли бы увидеть (или, скорее, почувствовать) уходящий вниз треугольник Данктонского леса, ограниченный с востока меловым откосом, с запада — пастбищами, с севера — болотом, которое кроты предпочитали обходить стороной.

Во время первой встречи Брекена и Ребекки, а также в течении жизни многих предшествовавших им поколений кротов система размещалась на нижних склонах холма, где лес был особенно могуч и пышен. Буки сменялись здесь дубами и ясенями, на поросших раскидистыми папоротниками полянах чувствовалось тепло солнца. Здесь порхали и щебетали птицы, а по ночам пыхтели и попискивали барсуки. Жизнь была сытной и привольной; черная, богатая перегноем, рыхлая почва буквально кишела червями. Сюда, в лесную чащу, не долетал ветер.

В Древней Системе не осталось ни души. Кроты постепенно спускались с пустынных высот, подобно тому, как сползает с крутого склона слепой розовый кротенок. Мягкие коготки его слабых передних лапок не могут впиться в землю, и вот, брюшко его начинает соскальзывать вниз, пока он не останавливает этого скольжения, выгибая задние лапы, после чего какое-то время лежит совершенно неподвижно, боясь даже пошелохнуться. Так, шаг за шагом, поколение за поколением, кроты спускались все ниже и ниже, пока наконец не оказались в благодатном, идеально подходящем для жизни лесу. Они продолжали совершать миграции, но ограничивались переходами из одной части леса в другую и обратно. Каждое новое поколение кротов, покидавшее свои родные норы в середине лета, либо начинало рыть новые, либо занимало опустевшие жилища своих предшественников.

Во времена Брекена сильнейшей группой системы являлись вестсайдцы, чьи норы находились возле той опушки леса, которая граничила с пастбищами. Тамошние богатые земли ценились очень высоко — завоевать нору на западе и защитить ее от посягательств соперников могли только самые сильные кроты. Более того, по соседству с вестсайдцами жили крайне опасные луговые кроты, а потому непомерная агрессивность вестсайдцев была вполне объяснима. Крупные, физически сильные, они без малейших раздумий нападали на чужаков, оставляя все вопросы на потом. Вестсайдцы потешались над физической слабостью и серьезно беспокоились о своих детях, если те начинали драться с той самой минуты, когда их отнимали от груди. Кротам с более нежной конституцией, таким как Брекен (кстати говоря, его отец Буррхед принадлежал к числу самых сильных вестсайдских самцов), приходилось тяжелее всего. Они не желали инее умели драться, и потому над ними постоянно потешались и издевались. Кроты похитрее и поподлее быстро усваивали простую истину: для того чтобы выжить, нужно ловчить, кривить душой и таиться.

Истсайдцы были куда менее агрессивными. Они жили в сухой, плотной почве, которая могла прокормить сравнительно немногих. Небольшие и коренастые кроты славились искусством рытья туннелей и нор. Увидеть или отыскать независимых и, в известной степени, эксцентричных истсайдцев было весьма непросто, поскольку прорытые ими туннели отличались особенной протяжностью и сложностью. Восточной границей их территории являлся меловой откос, южной — круто взмывавшие ввысь склоны холма.

К северу от леса находилось болото. Воздух в этом краю был тяжелым и сырым, над головой странно поскрипывал тростник. Данктонские кроты называли это место болотом, хотя, на деле, речь шла о сырых лугах. Луга питались водой от ручьев, бравших начало на лесной опушке, где почвы были глинистыми. Из-за ужасной сырости ни о каком рытье туннелей не могло идти и речи. Кроты предпочитали вообще не появляться в этом краю — их пугали странные запахи, неведомые растения, необычные жуткие крики птиц и других живых существ. Болото представлялось кротам темным, мокрым, кошмарным местом.

Северная опушка, граничившая с этими гиблыми местами, носила название Болотного края, кроты, жившие здесь, назывались болотными. Их избегали и боялись, считая, что они несут на себе гибельное проклятье. Болотные кроты отличались полным отсутствием морали и могли напасть на одного вдвоем или втроем, чего вестсайдцы не позволили бы себе ни при каких обстоятельствах. Помимо прочего, их отличало и общее нездоровье — если в системе начиналась какая-то болезнь, можно было не сомневаться в том, что пришла она именно из Болотного края. Их грубые, задиристые самки любили помыкать самцами и никогда не прощали им поражений.

На склонах, находившихся над главной системой, кротов было совсем немного, и определенной группы они не составляли. Несколько видавших виды старых самцов, любивших рассказывать истории о стародавних временах, влачили на этих скудных известковых землях достаточно безрадостное существование. Весной многие из них оставались без пары, и потому в апреле здесь практически не слышалось детского писка.

Ни один крот не знал всей системы — для этого она была слишком велика, — но все знали и любили ее центральную часть — Бэрроу-Вэйл, или Долину Нор, в которой находились норы старейшин. Ранней весной между деревьями вспыхивали белоснежные анемоны, затем на их месте появлялся голубой ковер колокольчиков, казавшийся отражением яркого весеннего неба.

На каменистой почве Бэрроу-Вэйла дубы заметно редели. Летом прогалина хорошо прогревалась солнцем, зимой ее заносило толстым слоем снега, по ночам же она была самым светлым местом во всем лесу. Что до червей, то в здешних скудных почвах они встречались крайне редко. Со временем туннели Бэрроу-Вэйла стали коммунальными, и потому все кроты чувствовали себя здесь спокойно и вольготно. Сюда приходили специально для того, чтобы посудачить и посплетничать; именно в Бэрроу-Вэйле многие юные кроты отваживались впервые в жизни выбраться на поверхность. хищников здесь можно было особо не опасаться — отсюда шли туннели во все части системы, и потому о приближающейся опасности можно было узнать заранее.