Иные кроты шутили, что родной норой Босвелла была именно библиотека. Его испещренная седыми волосками, перепачканная мелом библиотечных стен шкура казалась такой же старой, как сами древние книги. Скоро летописцы уже привыкли к тому, что рядом с ними работает хрупкое создание, пытающееся совладать с огромными — больше его самого — книгами и при этом отказывающееся от их помощи. Вид Босвелла вызывал у них неизменную улыбку.

Освоив искусство летописцев в очень юном возрасте, он вызвал всеобщее уважение своими работами с целым рядом самых почитаемых священных текстов. Скажем, «Книга Земли» в ее нынешнем, исправленном виде, по сути, является творением Босвелла; «Книга Света», остававшаяся в течение долгого времени маловразумительным, понятным всего нескольким кротам текстом, была переведена и истолкована им же. А ведь он был еще совсем молод и видел всего одну Самую Долгую Ночь.

Весною же — той самой весною, когда родился Брекен, — Босвелл стал меняться. У него было сразу несколько наставников, но только Скит смог понять, что изменения, происходившие с ним, как-то связаны с текстом, на который Босвелл наткнулся в одном из самых темных уголков библиотеки. Манускрипт этот представлял собой кусок коры, спрятанный здесь, вероятно, не без некоего тайного умысла. Он имел на себе самую священную из всех печатей — белую бересту — знак Белого Крота.

Босвелл показал находку Скиту, своему главному наставнику, который тут же отнес ее к самому Святому Кроту, открывшему текст в присутствии одного Скита. Текст был написан на древнем языке и начинался такими словами: «Седам камени заветни и книг седморица...» В переводе на современный язык он звучал так:

Семь Заветных Камней и Книг седьмерица.

Шесть явилось — седьмая должна появиться.

Первый Камень — Земля для живых,

Камень второй — Страданья кротовьи,

Третий — Бранный, явленный кровью,

Камень Мрака — четвертый, в смерти берет он начало,

Пятый — Камень-Целитель, касаньем рожденный,

Свет чистой любви — Камень шестой.

Мы же взыскуем

Седьмого, последнего, Камня,

Что замкнет их кольцо,

И седьмой,

Утраченной некогда Книги

Благословений.

Книгу вернуть помоги,

Камень последний пошли

Во Аффингтонские земли.

Двое придут: он — воплощенье отваги,

Она — состраданья.

Третий исполнит их

Теплого света любви.

Песнь тишины,

Незримого танец...

Любовью рожденный

Будет владеть Безмолвием Камня —

Камень обрящет

и Книгу.

И Святой Крот и Скит тут же поняли, что текст этот крайне важен. Он мог служить подтверждением поверья, передававшегося летописцами из уст в уста, от одного поколения к другому. Согласно сему поверью священных книг было не шесть — именно столько книг хранилось в Аффингтоне, — а семь. Если же существовала седьмая Книга, должен был существовать и седьмой Заветный Камень, поскольку каждая из шести аффингтонских книг имела связь с одним из так называемых Заветных Камней — особых камней, находившихся в глубинной части Аффингтона, причем точное их местонахождение было известно только Святому Кроту и наставникам. Святой Крот и Скит попытались разобраться с тем, можно ли почерпнуть из этого текста ответ на два главнейших вопроса, касавшихся утраченной Книги: где она находится и чему она посвящена. Разумеется, они говорили и о седьмом Камне. Впрочем, как это нередко случается с учеными, они так и не пришли к определенному мнению.

Когда в системе прослышали о найденном тексте и его содержании, поднялось невиданное возбуждение — событие это было воспринято как некий знак. Естественно — это можно было предположить с самого начала, — появилось немало охотников (особенно среди молодых кротов, мечтавших о высоком призвании) отправиться на поиски Заветного Камня и потерянной Книги.

Босвелла, разумеется, наставники даже не стали слушать — разве можно выпускать за аффингтонские пределы беззащитного калеку? Тогда Босвелл решил полностью посвятить себя библиотечной работе, понимая, что ему суждено разыскивать седьмую Книгу только таким образом. Он приступил к кропотливым и обстоятельным исследованиям тех текстов, которые имели сходную графику и стилистику. Эти изыскания достаточно подробно описаны в его трудах, нас же сейчас должно интересовать другое. К Середине Лета того года, когда и было совершено открытие первого текста, он нашел в одном из «Системных Реестров» — книг, описывавших далекие системы, которые посещались одними лишь странствующими летописцами, — весьма любопытную ссылку, выполненную тем же почерком, что и исходный текст. В ней говорилось следующее: «Данктонская система отделена от мира реками, текущими с трех ее сторон. Туннели ее выполнены весьма мудро и искусно».

Ничего необычного в этих словах не было, но они, пусть это кому-то и покажется странным, буквально потрясли его. Читая их, он вдруг почувствовал нечто вроде зова, исходившего из недр этой затерянной в необъятности мира системы, — старый-престарый крот, явно тяготившийся тем, что он не может покинуть родного Данктона, звал его туда.

Он усомнился в истинности зова, решив, что в нем заговорили гордыня и непреодолимое желание покинуть систему. Но в течение нескольких недель зов этот то и дело повторялся, что вынудило Босвелла обратиться к самому Святому Кроту с просьбой отпустить его в путешествие, конечной целью которого была известная летописцам Данктонская система, которую они, впрочем, не посещали вот уже не одно поколение.

С этой просьбой он обращался к Святому Кроту трижды и каждый раз получал отрицательный ответ. В сентябре — когда Брекен и Ребекка впервые увидели друг друга — Босвелл спустился к Поющему Камню и приступил к бдению, желая услышать от него правду. Так уж случилось, что свет истины ему даровала буря — по милости Камня Босвелл принял верное решение, пусть он и нарушал данные им прежде обеты. Говорят, что после этого он опять испрашивал благословения у Святого Крота и тот даровал его, сказав Босвеллу следующее:

— Отпускаю тебя за все то, что ты сделал для Аффингтона, и ради того, что — волею Камня — тебе надлежит совершить во внешнем мире.

Рассказывают — хотя никаких письменных свидетельств этого не сохранилось, — что сам Скит сопровождал своего ученика и друга до восточной границы Аффингтонского Холма и долго смотрел ему вслед, снедаемый печалью и тревогой.

Засим мы предоставим его самому себе, ибо путешествие Босвелла было не только опасным, но и крайне долгим. Мы еще не раз услышим о нем, но произойдет это нескоро — путь до Данктона неблизок...

В начале же этого пути повторим вслед за Скитом древнее напутствие уходящим в странствие, которым кроты провожают своих близких, моля Камень о милости и снисхождении:

Миром силы твоей да направь его.

И да пребудет с ним милость Белого Крота,

Дабы целым и здравым в родную вернулся нору.

Желание отомстить, гнавшее Кеана вслед за Руном, вскоре сменилось здравомыслием. Чем глубже он заходил в лес, тем сильнее подавлял его вид огромных деревьев, ибо он привык к открытому небу, свежему ветру и редкой сети туннелей, пахнувших сухостью.

Он долго не мог решить — возвращаться ему или нет. Его брат Стоункроп некогда сказал ему: «Никогда не бросай схватку на середине». Кеан понимал это так: если уж затеял бой, убей неприятеля, иначе он будет представлять для тебя угрозу и в будущем.

В то же время Кеан чувствовал, что Руна нельзя считать побежденным, — он понимал, что от него можно ждать любого подвоха. Например, он мог позвать на помощь других данктонских кротов, встречаться с которыми Кеану в любом случае не хотелось. Он мог бы одолеть Руна, но только одного, а не двух и не трех кротов. Подумав об этом, Кеан прекратил преследование и поспешил назад, надеясь отыскать Ребекку.