— Я… примерно предполагаю, зачем мужчины ходят сюда… — Сяо Тай отводит взгляд в сторону. Вот же, думает она, в стране слепых и одноглазый король, все познается в сравнении. Ходили бы они все тут голые, и не было бы у нее такой реакции, подумаешь кусочек кожи увидела. Но когда везде одежда, даже такой крохотный намек на обнажение бьет по мозгам. Тем временем Госпожа Вэйлинг смеется. У нее приятный, мелодичный смех и ее грудь подрагивает в такт ее смеху.

— Ну… — говорит она, успокаиваясь и утирая слезы: — я совру, если скажу, что этого нет. Конечно же, очень многие приходят сюда чтобы «сплести ноги в сладостном единении» и чтобы «тучка пролилась дождиком». По крайней мере они себе так говорят. Однако очень быстро понимают, что их сюда влечет не колыхание белой плоти в полумраке спальных комнат. Посмотри… — она обводит рукой зал: — каждый из твоих друзей мог бы взять девушку подешевле и уединиться с ней. Однако никто так не делает. Почему? Да потому, что мужчина — это больше чем животное. Большая часть нашей работы — это общение. Разговоры, вроде тех, что я веду с тобой. Философские диспуты, в которых так сильна сестренка Бэйхуа, тебе надо будет обязательно с ней поговорить. Или — восхищение и похвалы, которыми так щедро награждают господина Чжан Хэя наши «Юные Лепестки».

— Некоторым людям удивительно мало нужно для счастья, — ворчит себе под нос Сяо Тай, глядя как Яростный Кабан Чжан Хэй хохочет, запрокидывая голову, пока одна девушка подливает ему вина, вторая держит в руке виноградную кисть, скармливая ему по ягоде, а третья уже устроилась у него на коленях.

— А что же нужно для счастья этому молодому господину Тай? — спрашивает Госпожа Вэйлинг: — если одной скромной меня ему недостаточно этим вечером?

— Может быть юный господин желает насладится и моим обществом? — рядом с ними опускается на подушки Госпожа Фэнхуа, Утренний Ветер В Цветочном Саду. Она пристраивается к Сяо Тай, с другой стороны, наливая ей вина в чашу и на какой-то миг ее охватывает легкая паника — окружили! Но она быстро берет себя в руки. В самом деле, чего тут боятся? Ну, да, девушки явно ближе к ней, чем полагается по этикету и вообще, вторжение в личное пространство, но ведь это высокооплачиваемые проститутки. Никто ее тут насиловать не будет, за это вообще отдельная плата положена, да и ухаживать за ними придется. Это просто кокетство, легкий флирт. Опять-таки, ну даже если какая-то из Богинь Персикового Сада и возжелает «возлечь на ложе» и там «сплестись ногами», то ничего страшного тут нет. Сильного сексуального желания у себя она не наблюдает, видимо особенности женского, фактически подросткового организма. Так что гормонального шторма от присутствия так рядом столь красивых девушек нет, скорее неловкость от ситуации в целом. Она просто откажет и все. Насколько Сяо Тай понимает, в публичных домах не принято насиловать клиентов, разве что они об этом попросят и заплатят дополнительно. Так что она тут в безопасности, можно выдохнуть. Это она в лагере разбойников не в безопасности, а тут… здешние девушки пока им серебра не отсыплешь — пальцем не пошевелят.

— Для меня большая честь познакомиться с Госпожой Утренний Ветер лично, — говорит Сяо Тай, беря себя в руки: — ваше пение тронуло меня до глубины души. Голос подобный вашему я слышал в своей жизни только один раз.

— Голос подобный голосу Госпожи Фэнхуа? — бровь у Госпожи Вэйлинг, Богини Персикового Сада — изогнулась словно гибкий лук кочевников: — и кто же это был? Все-таки у юного господина есть девушка?

— Трудновато будет назвать ее девушкой. — хмыкает Сяо Тай, вспоминая пение Гу Тин, как она стояла в обтрепанном и грязном рубище в бамбуковой клетке и пела. В тот раз она видимо надорвала горло и больше не пела, берегла связки, разве что напевала себе под нос. Однако ту ее песню Сяо Тай помнила до сих пор.

— Как там? — припоминает она и начинает напевать: — Даже если мир повернулся против тебя, где-то есть дом, в котором горит теплый свет, где тебя ждут…

— А! Песня Одинокого Путника! — хлопает в ладоши Госпожа Вэйлинг и поворачивается к своей подружке: — Сестрица Вэй! Сможешь ее спеть?

— Песня Одинокого Путника? Конечно. Юный господин не против? — спрашивает Богиня Персикового сада и получив уверения что юный господин не против — встает и удаляется к сидящим у сцены девушкам с музыкальными инструментами. После короткого разговора девушки рассаживаются и начинают играть. Госпожа Фэнхуа, Утренний Ветер В Саду — выходит на сцену и наклоняет голову, поднимая руки. Второй Брат отвлекается от своей игры и они, вдвоем с Госпожой Бэйхуа — поворачиваются к сцене. Затихает смех трех девушек рядом с Чжан Хэем и Третий Брат облокачивается поудобнее, чтобы видеть что происходит.

Госпожа Фэнхуа, Утренний Ветер В Цветочном Саду — взмахивает руками и открывает рот…

— Утреннее солнце встает на востоке… даже если день твой тяжкий и долгий — не теряй надежду, путник, где-то есть дом, где тебя ждут… — раздается чарующий голос и Сяо Тай думает о том, что госпожа Фэнхуа, Богиня Персикового Сада — невероятно талантлива. Ее голос звучит словно серебряный колокольчик, она одета в красивейшие шелка, ее запястья украшают нефритовые браслеты, а уши оттягивают вниз тяжелые золотые сережки. Но даже так… госпоже Фэнхуа не сравниться с пением одной голодной и одетой в рубище, стоящей на ногах из последних сил девушки. Она вспоминает как Гу Тин стояла в своей клетке и пела и на глаза у нее наворачиваются слезы. Все-таки бывают в мире чудеса, думает она, и эти чудеса не в управлении своей Ци и не в том, чтобы вбить человека в землю головой вниз. Когда такой голос звучит среди лагеря разбойников, звучит из самой глубины души, казалось бы, уже сломленной девушки… это и есть чудо.

— Как я и говорила. — вздыхает рядом Госпожа Вэйлинг: — у юного господина уже есть любимая. Что же… мне остается только завидовать.

— Давай-ка я подведу итоги твоего веселого рейда по провинции Чаньюэнь. — наклоняется вперед Первый Брат, фактический глава Братства Справедливости горы Тянь Ша. Он зол. Это ясно без всяких слов, у него налились кровью глаза, его брови сдвинуты вместе, он словно живое воплощение Жамсаран-дхамапалы, бога войны и крови у кочевников — такое же багровое и яростное лицо, разве что ожерелья из человеческих черепов не хватает.

Сяо Тай беспомощно оглядывается. Сегодня на Совете Братства присутствуют еще трое Старших Братьев, которых она до сих пор не видела. И отсутствует Чжан Хэй, который остался в «Персиковом Саду», потому как перебрал рисовой водки. Руководство «Персикового Сада» уверило что до той поры, пока уважаемый Чжан Хэй не проснется и не отправится в путь, ему будет предоставлен кров, а также еда и развлечения… за счет Второго Брата. Как и подозревала Сяо Тай, у самого Третьего Брата Чжан Хэя, Яростного Кабана Братства, все ценное имущество заключалось в алебарде и красных штанах. Так что можно смело сказать, что Чжан Хэй не нуждался в деньгах, как истинный монах. Он попросту отбирал то, что ему было очень нужно. Как говорили в Европе — кормился с меча, правда в этом конкретном случае — с алебарды.

И все бы ничего, пусть себе спит, заслужил, беднягу Чжу Туна в землю вбил, потом еще двенадцать разбойников туда же, потом много рисовой водки и несколько девиц из состава «Юных Лепестков Персикового Сада», который после едва ноги вместе могли свести… однако сейчас он был ей очень нужен! Ведь она искренне полагала, что Совет Братства у нее под контролем, ни Второй Брат, ни Третий уже не пойдут против нее, однако на раздел продовольствия приехали Старшие Братья из Зимнего Лагеря, чуть восточнее и выше по склону. Четвертый Брат Лэй Хэн, Пятый Брат Юань Сяо-ту и Шестой Брат Ван Лун. Голосование в Совете Братство считалось просто по принципу «один человек — один голос». И прямо сейчас ей очень не нравилось то, что происходило в Совете. Уж больно мрачная атмосфера тут сгустилась.

— Ты взяла и втравила все Братство в свою личную войну с Кланом Лазурных Фениксов! — говорит наконец Первый Брат и каждое его слово падает на плечи Сяо Тай как тяжелый камень: — ты вообще представляешь, что ты наделала? Обычно кланы заклинателей и культиваторов не вмешиваются в наши дела, а мы не вмешиваемся в политику. Все очень просто. Но теперь… и ты, куда ты смотрел, Второй?