Казалось, каждая просьба проходила через отца и Робина. Они решали, куда и с кем мне идти. Под руководством Робина охранники передавали мне упакованные конверты с лекарствами и следили за тем, как я их принимаю. Они установили родительский контроль на мой iPhone. Все тщательно проверялось и контролировалось. Все.

Я рано ложилась спать. А потом просыпалась и снова делала то, что они мне говорили. И снова. И снова. Это было похоже на день сурка.

Я делала это в течение тринадцати лет.

Если вы спрашиваете, почему я это делала, то у меня есть одна очень веская причина. Я делала это ради своих детей.

Поскольку я играла по правилам, я воссоединилась со своими мальчиками.

Это был восторженный опыт - снова обнять их. Когда они заснули рядом со мной в ту первую ночь, когда мы снова были вместе, я впервые за несколько месяцев почувствовала себя целой. Я просто смотрела на них и чувствовала, что мне очень, очень повезло.

Чтобы видеть их как можно чаще, я сделала все возможное, чтобы успокоить Кевина. Я оплачивала его судебные счета, алименты и еще тысячи в месяц, чтобы дети могли ездить со мной в турне Circus. За тот же короткий промежуток времени я появилась в программе “Доброе утро, Америка”, зажгла рождественскую елку в Лос-Анджелесе, сняла сегмент для Эллен, гастролировала по Европе и Австралии. Но меня снова мучил вопрос: если я была настолько больна, что не могла принимать самостоятельные решения, то почему они считали, что мне можно улыбаться, махать руками, петь и танцевать в миллионе часовых поясов в неделю?

Я назову вам одну вескую причину.

Circus тур собрал более 130 миллионов долларов.

Компания Лу Тейлор, Tri Star, получила 5 процентов. И я узнала, что даже когда у меня был перерыв в 2019 году и деньги не поступали, мой отец платил им дополнительный минимальный “фиксированный гонорар”, так что они получали на сотни тысяч долларов больше.

Мой отец тоже получал процент, плюс на протяжении всего срока консервации - около 16 000 долларов в месяц, больше, чем он когда-либо зарабатывал раньше. Он извлек огромную выгоду из консервации, став мультимиллионером.

Моя свобода в обмен на сон с моими детьми - это был обмен, на который я была готова пойти. Нет ничего, что я любила бы больше - ничего более важного для меня на этой земле, - чем мои дети. Я готова отдать за них свою жизнь.

Так почему бы мне не отдать свою свободу?

Как уцепиться за надежду? Я решила согласиться на опекунство ради своих сыновей, но находиться в нем было очень тяжело. Я знала, что во мне есть нечто большее, но с каждым днем чувствовала, как оно тускнеет. Со временем огонь внутри меня перегорел. Свет погас в моих глазах. Я знаю, что мои поклонники могли это видеть, хотя и не понимали всего масштаба произошедшего, потому что меня так жестко контролировали.

Я очень сочувствую той женщине, которой я была до того, как меня взяли под опеку, когда я записывала Blackout. Несмотря на то, что меня описывали как такую бунтарку и дикую девчонку, все мои лучшие работы были сделаны именно в это время. В целом, это было ужасное время. У меня родились двое малышей, и я постоянно ссорилась, пытаясь увидеться с ними.

Сейчас я оглядываюсь назад и думаю, что если бы я была мудрой, то не стала бы ничего делать, а сосредоточилась бы на своей жизни дома, как бы тяжело это ни было.

В то время Кевин говорил: “Ну, если ты встретишься со мной в эти выходные, у нас будет двухчасовая встреча, мы сделаем то-то и то-то, и я, возможно, позволю тебе видеться с мальчиками немного больше”. Все было почти как сделка с дьяволом, чтобы я получила то, что хотела.

Да, я бунтовала, но теперь я понимаю, что есть причина, по которой люди проходят через бунтарские времена. И вы должны позволить людям пройти через них. Я не говорю, что я была права, но я думаю, что препятствовать чьему-то духу и так сильно подавлять его, до такой степени, что он перестает чувствовать себя самим собой, - я не думаю, что это здорово. Мы, как люди, должны испытывать мир на прочность. Ты должен проверить свои границы, чтобы понять, кто ты, как ты хочешь жить.

Другие люди - под другими людьми я имею в виду мужчин - получали такую свободу. Рокеры-мужчины опаздывали на вручение наград, и мы считали, что это делает их круче. Мужчины-поп-звезды спали с большим количеством женщин, и это было круто. Кевин оставлял меня одну с двумя малышами, когда хотел покурить травку и записать рэп-песню “Popozão”, что на португальском языке означает “большая задница”. Потом он забрал их у меня, и журнал Details назвал его отцом года. Папарацци, который преследовал и мучил меня месяцами, подал на меня в суд на 230 000 долларов за то, что однажды я переехала ему ногу моей машиной, когда я пыталась от него убежать. Мы договорились, и мне пришлось отдать ему кучу денег.

Когда Джастин изменял мне, а потом вел себя сексуально, это воспринималось мило. Но когда я надела сверкающий боди, Дайана Сойер заставила меня плакать на национальном телевидении, MTV - слушать критику моих костюмов, а жена губернатора сказала, что хочет меня застрелить.

За мной так часто наблюдали в детстве. На меня смотрели свысока, люди говорили мне, что они думают о моем теле, с тех пор как я стала подростком. Бритье головы и агрессивное поведение были моими способами дать отпор. Но под опекой мне дали понять, что те дни уже позади. Я должна была отрастить волосы и вернуться в форму. Я должна была рано ложиться спать и принимать все лекарства, которые мне говорили.

Если я думала, что критика в прессе по поводу моего тела - это плохо, то от собственного отца было еще больнее. Он неоднократно говорил мне, что я выгляжу толстой и что мне нужно что-то с этим делать. Поэтому каждый день я надевала треники и шла в спортзал. Я занималась творчеством то тут, то там, но мое сердце больше не лежало к этому. Что касается моей страсти к пению и танцам, то в тот момент это было почти шуткой.

Чувство, что ты никогда не будешь достаточно хорош, - это душераздирающее состояние для ребенка. Он вдалбливал мне это в детстве, и даже после того, как я многого добилась, он продолжал делать это со мной.

Ты испортил меня как личность, - хотела я сказать отцу. Теперь ты заставляешь меня работать на тебя. Я сделаю это, но будь я проклята, если вложу в это всю свою душу.

Я стала роботом. Но не просто роботом, а роботом-ребенком. Меня так инфантилизировали, что я теряла частички того, что позволяло мне чувствовать себя самой собой. Все, что отец или мать велели мне делать, я отвергала. Моя женская гордость не позволяла мне воспринимать это всерьез. Консервация лишила меня женственности, превратила в ребенка. Я стала больше существом, чем человеком на сцене. Я всегда чувствовала музыку в своих костях и крови; они украли это у меня.

Если бы они позволили мне жить своей жизнью, я знаю, что последовала бы за своим сердцем, выбрала бы правильный путь и все уладила.

Прошло тринадцать лет, в течение которых я чувствовала себя тенью самой себя. Сейчас я вспоминаю, как мой отец и его помощники так долго контролировали мое тело и мои деньги, и мне становится не по себе.

Подумайте, сколько мужчин-артистов просаживали все свои деньги; сколько из них страдали наркоманией или психическими расстройствами. Никто не пытался отнять у них контроль над своим телом и деньгами. Я не заслужила того, что сделала со мной моя семья.

Но дело было в другом: я многого добилась за то время, когда якобы была неспособна позаботиться о себе.

В 2008 году я получила более двадцати наград, включая премию Cosmopolitan Ultimate Woman of the Year. На VMA, всего через год после того, как меня высмеяли за исполнение песни “Gimme More”, я выиграла три “Лунных человека”. Мой клип “Piece of Me” победил во всех номинациях, включая “Видео года”. Я благодарила Бога, своих сыновей и поклонников за то, что они поддерживали меня.