Я - нет. Первые два или три года у меня хорошо получалось, и это было прекрасно, но каково мое настоящее “я”? В школе я была баскетболисткой. Я не была болельщицей, я не хотела быть на виду. Я играла в мяч. Это то, что я любила.

Но известность? Тот мир не реален, друзья мои. Это. Не. Реальность. Ты идешь в ногу с этим, потому что, конечно же, это оплатит счета семьи и все остальное. Но для меня в нем отсутствовала суть настоящей жизни. Думаю, поэтому у меня появились дети.

Получение наград и вся эта слава? Мне это очень нравилось. Но для меня в этом нет ничего долговечного. Что я люблю, так это потеть на полу во время репетиций или просто играть в мяч и делать броски. Мне нравится работа. Мне нравится тренироваться. В этом больше подлинности и ценности, чем во всем остальном.

Я завидую людям, которые умеют заставить славу работать на них, потому что я прячусь от нее. Я становлюсь очень застенчивой. Например, Дженнифер Лопес с самого начала показалась мне человеком, который очень хорошо умеет быть знаменитым - потакать интересу людей к ней, но при этом знать, где провести черту. Она всегда хорошо держала себя в руках. Она всегда держалась с достоинством.

Кевин не умел делать ничего подобного. Признаюсь, у меня тоже не очень получается. Я нервный человек. С возрастом я убегаю от любого внимания, возможно, потому, что меня очень сильно обижали.

Во время той тяжелой поездки в Нью-Йорк я должна была понять, что мой брак закончен, но все еще думала, что его можно спасти. Позже Кевин перешел в другую студию, в Лас-Вегасе. И я отправилась туда, надеясь поговорить с ним.

Когда я нашла его, у него была выбрита голова. Он готовился к съемкам обложки для своего альбома. Он постоянно находился в студии. Он действительно думал, что теперь он рэпер. Благослови его сердце, потому что он действительно относился к этому так серьезно.

И вот я появилась в Вегасе с Шоном Престоном, все еще беременная Джейденом Джеймсом, полная сочувствия к ситуации Кевина. Он пытался что-то сделать для себя, а все, казалось, сомневались в нем. Я знала, каково это. Страшно выставлять себя на всеобщее обозрение. Нужно верить в себя, даже когда мир заставляет тебя сомневаться, есть ли у тебя то, что нужно. Но я также чувствовала, что он должен был чаще заходить в гости и проводить время со мной. Наша маленькая семья была моим сердцем. Я очень долго носила в себе его детей и многим пожертвовала. Я практически забросила свою карьеру. Я сделала все, чтобы наша жизнь стала возможной.

Я оставила Шона Престона в отеле с няней, а сама явилась на съемочную площадку. Мне снова сказали, что он не хочет меня видеть. С тех пор он говорит, что это неправда, что он никогда бы так не поступил. Все, что я знаю, это то, что я испытала: охранники, которые работали в моем доме, стояли у двери и не пускали меня. Казалось, что все на съемочной площадке сторонятся меня.

Я заглянула в окно и увидела кучу молодых людей, которые веселились. Съемочная площадка была превращена в ночной клуб. Кевин и другие актеры курили травку и выглядели счастливыми.

Я чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. Некоторое время я наблюдала за происходящим, не замечая никого внутри. Затем я сказала охраннику: “Отлично”, развернулась и пошла обратно в отель.

Я была в отеле, опустошенная, когда раздался стук в дверь.

Я ответила, и это был один из старых друзей моего брата - Джейсон Травик. Он уже слышал о случившемся.

“Как дела?” - спросил он. Казалось, его искренне волновало, как я отвечу.

Когда в последний раз кто-то спрашивал меня об этом? Я задумалась.

Около первого дня рождения Шона Престона, 12 сентября 2006 года, появился Джейден Джеймс. Он был таким счастливым ребенком с самого рождения.

Как только я родила обоих мальчиков, я почувствовала себя такой легкой - такой легкой, словно я была птицей или перышком, словно я могла парить.

Мое тело казалось мне невероятным. Так вот каково это - снова стать тринадцатилетней? - подумала я. У меня больше не было живота.

Одна из моих подруг подошла и сказала: “Ого, ты выглядишь такой худой!”

“Ну, я была беременна два года подряд”, - ответила я.

После рождения детей я чувствовала себя совершенно другим человеком. Это сбивало с толку.

С одной стороны, я вдруг снова влезла в свою одежду. Когда я примеряла вещи, они выглядели хорошо! Снова полюбить одежду было откровением. Я подумала: “Вот дерьмо! Мое тело!”

С другой стороны, я была так счастлива, чувствуя, как эти малыши защищены внутри меня. Я немного приуныла, когда перестала оберегать их в своем теле. Они казались такими незащищенными в мире, где крутятся папарацци и таблоиды. Я хотела вернуть их обратно в себя, чтобы мир не мог до них добраться.

“Почему Бритни так стесняется камеры с Джейденом?” - гласил один из заголовков.

После рождения Джейдена мы с Кевином стали лучше скрывать детей, так что люди удивлялись, почему не было опубликовано ни одной его фотографии. Думаю, если бы кто-нибудь задумался над этим вопросом на секунду, то смог бы выдвинуть несколько предположений. Но никто не задавался этим вопросом. Они просто продолжали вести себя так, будто я обязана позволить людям, которые постоянно пытались поймать меня на том, что я выгляжу толстой, сфотографировать моих младенцев-сыновей.

После каждых родов я первым делом выглядывала в окно, чтобы подсчитать количество вражеских бойцов на парковке. Казалось, что их число просто умножалось каждый раз, когда я проверяла. Машин всегда было больше, чем казалось безопасным. Видеть столько мужчин, собравшихся, чтобы сфотографировать моих малышей, - от этого у меня кровь стыла в жилах. Поскольку на кону стояли огромные деньги за фотосъемку, их задачей было получить снимки мальчиков любой ценой.

А мои мальчики - они были такими крошечными. Моя работа заключалась в том, чтобы обеспечить их безопасность. Я беспокоилась, что мигающие огни и крики напугают их. Нам с Кевином пришлось придумывать стратегии, как укрыть их одеялами и при этом убедиться, что они могут дышать. Даже без одеяла я едва могла дышать.

В тот год мне не очень хотелось работать с прессой, но я дала одно интервью Мэтту Лауэру для программы Dateline. Он сказал, что люди задавали вопросы обо мне, в том числе: “Является ли Бритни плохой матерью?”. Он так и не сказал, кто их задает. По всей видимости, все. И он спросил меня, что, по моему мнению, нужно сделать, чтобы папарацци оставили меня в покое. Мне хотелось, чтобы он спросил их, чтобы, что бы это ни было, я могла сделать именно это.

К счастью, мой дом был надежным убежищем. У нас были проблемы в отношениях, но мы с Кевином построили потрясающий дом в Лос-Анджелесе, прямо рядом с домом Мела Гибсона. Сэнди из “Бриолина” тоже жила неподалеку. Я видела ее и кричала: “Привет, Оливия Ньютон-Джон! Как дела, Оливия Ньютон-Джон?”.

Для нас это был дом мечты. Там была горка, которая спускалась в бассейн. Там была песочница, полная игрушек, чтобы дети могли строить замки из песка. У нас был миниатюрный игровой домик со ступеньками, лестницей и миниатюрным крыльцом. И мы все время дополняли его.

Мне не нравились деревянные полы, поэтому я добавила везде мрамор - и, конечно, это должен был быть белый мрамор.

Дизайнер интерьера был категорически против. Он сказал: “Мраморные полы очень скользкие и жесткие, если вы упадете”.

“Я хочу мрамор!” кричала я. “Мне нужен мрамор”.

Это был мой дом и мое гнездо. Он был чертовски красив. Но, думаю, тогда я поняла, что стала странной.

У меня было двое детей. Мои гормоны были на пределе. Я была злее черта и такой властной. Для меня было очень важно иметь детей. Пытаясь сделать наш дом идеальным, я перегнула палку. Сейчас я оглядываюсь назад и думаю: Боже, это было плохо. Простите меня, подрядчики. Думаю, я слишком сильно переживала.

Я пригласила художника и нарисовала фрески в комнатах мальчиков: фантастические картины с маленькими мальчиками на Луне. Я просто выложилась по полной.