— Милорадушка, невестушка моя, — он сплел костлявые пальцы и осторожно шагнул к девушке. — Что так тебя огорчило? Как же так, что не нравится тебе твое приданое?

— Да разве это приданое! — надула губы девица. — С таким приданым даже доярка замуж не пойдет. Эх, хорош жених!

— Но тут же и золото, и серебро… — стучал зубами жених, вмиг ссутулившийся.

— «Золото и серебро», — передразнила невеста. — А что мне с того! Зачем оно мне нужно? Тут и так одни камни кругом, какая разница, блестят они или нет?

— Что же ты хочешь, любимая моя? Чем мне порадовать твое милое сердечко?

Милорада подняла заинтересованный взгляд на Кощея. В глазах мелькнули зеленоватые искорки.

— Сад хочу. С цветами алыми, как рассвет.

— Какой сад? — Кощей аж воздухом поперхнулся. — Здесь отродясь садов не было, душа моя. Здесь и солнца-то не бывает, а земля — сплошь снег да камень.

— Ты что же, не хочешь, чтоб я тебе женой становилась? Так и знала, решил воспользоваться наивностью девичьей, — и зашлась громкими рыданиями. Кощей тут же всполошился.

— Будет тебе сад, Милорада. Будет все, что ты попросишь, невестушка моя прекрасная.

Слезы тут же высохли. Милорада улыбнулась.

— Тогда хочу его увидать не позже, чем через три дня.

Кощей поник и покинул покои молодой невесты. Собравшиеся за дверью слуги тут же кинулись врассыпную. При виде их горящих любопытством глаз хозяин черного дворца приосанился, расправил впалую грудь, набрал побольше воздуха и, что было мочи, гаркнул.

— Чего расселись, бездельники! А ну быстро полоть, копать, чтоб был у госпожи Милорады сад через три дня! И найдите эти… саженцы!

Слуги тут же склонили головы и бросились врассыпную. Все, кроме одной девицы, одетой в черный мужской кафтан. Черные ее, как смоль, волосы свободно ниспадали на плечи, а зеленые глаза горели осуждением.

— Веревки она из тебя вьет, батюшка. Зачем тебе такая невеста?

— Не учи меня, Ольга, — хмыкнул Кощей. — Ничего ты в любви не понимаешь. Иди вон, лучше, в колдовстве поупражняйся. Или поищи, как живые цветы тут вырастить.

Девица поджала губы и, сдержанно кивнув, отправилась прочь, а Кощей раздраженно сжал кулаки и направился в свою башенку.

— Одного я понять не могу, — задумчиво проговорил Святослав. Милорада и Влас, разморенные сытным ужином, уже дремали на лавке, и только они с Ягой все сидели без сна.

— Лишь одного, княжич? — хитро блеснула глазами лесная хозяйка.

— Дана ведь знала о доле кощеевой невесты. Зачем же она…?

— А ты подумай. Он ее на вечную жизнь обрек, наказал за то, в чем она считала себя правой. Она долгие годы до него добраться пыталась.

— Затем и жизнь со смертью женила?

— Верно соображаешь, Святослав, именно затем. А тут выяснилось, что у нее под боком та, за кем Кощей и сам непременно бы явился, — Яга сдавленно усмехнулась. — Сдается мне, что теперь и сам Кощей в большой опасности.

— Что же она, убьет его?

— Ну, не так сразу. Сперва помучает.

— И что будет, если это случится? — насторожился юноша.

— О, — закатила глаза Яга. — Кощей — сама смерть. Не станет его — начнется неразбериха. Что есть жизнь без смерти?

— Не знаю.

— Конечно, не знаешь. На человеческую долю немало смертей выпадает, вы смертями свою жизнь и меряете. Вот, матушка умерла, вот — отец, вот — жена в родах. А там и собственная смерть не за горами. Главное, между этими смертями всласть нажиться.

— Но это же значит, что никто и не умрет. Это же хорошо.

— А жить тогда как? — спросила Яга. — Жизнь смертью кормится и наоборот. Зола с погребальных костров землю питает. А если нечего ей есть будет, что тогда? Ни жизни, ни смерти, ничего не останется.

Свят с мольбой посмотрел на старуху.

— Помоги нам. Отправляйся с нами к Кощею, ты ведь знаешь, как с ним сладить.

Старуха покачала головой.

— Не могу. Каждый из нас своим делом занят и мешать другому не смеет. Ну, своими руками, — ехидно улыбнулась она. — А пока спи, князь. Твое дело маленькое — уму-разуму понабраться, да как можно скорее.

— Так я…

— Много я разумников видела, они либо великими становятся, но в чаще всего — круглые дураки. Нехорошо будет, если тебя запомнят, как Святослава Дурака.

— А как дела у Доли и Недоли? — спросил Святослав, отрываясь от пряной каши, которой потчивала их Яга поутру. Хозяйка отвлеклась от рассматривания рисунка жилок на рябиновых листьях, выложенных на столе перед ней.

Она подняла на Свята вопросительный взгляд, и на долю секунды юноша стушевался, как будто весь его голос в пятки ушел.

— Мы же… освободили их. Верно? Веретенца вернули.

— Вернули, — сухо кивнула Яга. — Девицы вернулись в свой терем. Пряжи там набилось выше крыши, они ее распутывают. Дана как знала, держала их, пока нити судьбы в колтун не собьются.

— Чтоб даже самое невозможное стало возможным, — закончила за нее Милорада. Пользуясь своим кошачьим обличием или же идя на поводу у него, невеста всюду совала свой любопытный нос, а стоило ей оказаться замеченной — с отсутствующим видом обнимала себя хвостом.

— Верно. Хитра Дана, долгая жизнь научила ее думать наперед, — с укором проговорила Яга. — Надеюсь, освободив сестриц, ты попросил у них что-то толковое.

— Ничего не попросил, — признался юноша.

— Силы лесные, за что мне все это? — устало потерла глаза Яга.

— А что?

— А то, — передразнила лесная хозяйка. — Народ наш не любит в долгу ходить. И коли ты их от этого долга не освободить, они из кожи вон вылезут, лишь бы тебя принудить попросить об услуге.

— Да мне же не надо ничего, — отпирался Свят, но Яга только глядела на него с укоризной.

Вступилась Милорада. Она выгнула дугой спинку, а затем, осторожно переставляя лапки, потерлась о бабушку шершавым носом. На секунду Яга нахмурилась, но тут же ее лицо подобрело.

— А ты его не выгораживай, — беззлобно проговорила она.

— Бабушка, ну не сердись. Ты же сама говорила, что всякое решение, даже злое, все равно приведет к добру. Кто знает, может, Святославу в кощеевом царстве и пригодится присмотр от сестриц?

— Ой, лучше б не пригождался, — помотала головой Яга и сгребла листики в кучу. — Слушай меня внимательно, княжич. И ты, волчонок. Научу вас, как к Кощею короткой дорожкой пройти. Но сперва вам придется восвояси вернуться. Из Дола путь будет ближе всего.

Прощаться с ними Яга отказалась. Махнула рукой, мол, ещё вернетесь, и захлопнула за собой дверь, стоило только гостям на шаг отойти от ее порога. В дорогу дала только небольшой отрез ткани, серебряную иглу и нитку бус. Кивнула на Милораду, сказала, что разберется, а если сама не сдюжит, найдет того, кто узнает.

— И запомните, не ешьте и не пейте ничего в кощеевом царстве, иначе обратную дорогу забудете, — такими были ее последние слова перед хлопком двери, а затем повисла тяжелая тишина.

Все трое остались стоять в тяжелом молчании. Каждый получил наставление от Яги, шепотом, на ухо, и каждый знал, что делиться им не стоит с остальными. Даже если хотелось, слова сами собой застревали в горле и не смели сорваться с языка. Особенно это мучило Милораду, которая до последнего надеялась услышать хоть одно доброе слово от своей наставницы, а в итоге удостоилась лишь скупого: «До последнего из кошачьей шкуры не вылезай, может, чему полезному научишься». А ей вовсе не хотелось отправляться за тридевять земель под боком у любимого в маленьком покрытом шерстью теле. Она скучала по своему отражению, по тонким запястьям с зеленоватыми венами, проступающими под кожей, по нежной коже, отзывавшейся на каждое прикосновение любимых рук. Сейчас же Святослав мог чесать ее за ухом, как обычную дворовую кошку, а она только и могла, что мурлыкать, да держать в себе копившуюся в груди тоску. Ей всего-то и нужно было — прижаться кожа к коже, уснуть, вдыхая запах знакомого тела. Так тосковала она по этому, но примешивалось к тоске и новое чувство, впервые всколыхнувшееся в душе, когда они глядели в подаренную Водяным водицу. Ярость. Ненависть. Почти так же сильно, как она желала Святослава, Милорада хотела собственными когтями снять с Даны свою кожу. Отомстить и за матушку, что себя в Алой топи потеряла, и за себя, сиротой оставшейся. О, сколько способов расправы промелькнули в ее голове, пока она неслась по коридорам княжеского терема. И все они рассыпались прахом, стоило Дане завязать узелок на тонком медном волоске, что она держала в своих бледных пальцах.