На практике нашим девизом был Верлен/Пастернак: Не церемонься с языком, Но выбирай слова с оплошкой — Всех лучше песни, где немножко И точность точно под хмельком. наша антология Леонид Чертков Среди ночи выползу за овин И солому стряхну с бороды — И тупо осклабится лунный блин С небесной сковороды. Под ногами, привыкшими к жесткости нар, Шар земной повернется вспять, Мне небес не откроет лунный швейцар И пиджак не поможет снять. Мне условную каторгу даст Страшный суд, Я забуду свои чердаки. Мою душу бреднями растрясут Звездные рыбаки. По дорогам уснувшей смешной страны, Где собор, как ночной колпак, Я уйду поискать иной тишины, И с горы просвистит мне рак. Маяки метеоров на лунном стекле И полночное уханье сов Проведут меня темным путем по земле И откроют лазейки миров. Там не будет ни стен, ни дверей, ни око́н, А поля, канавы, кусты — И меня никогда не отыщет закон За пределами лунной черты. * * * Вот и все. Последняя ночь уходит, Я еще на свободе, хоть пуст кошелек. Я могу говорить о кино, о погоде, — А бумаги свои я вчера еще сжег. Я уверен в себе. У меня хватит наглости Прокурору смеяться в глаза, Я не стану просить заседательской жалости И найду, что в последнем слове сказать. Наплевать. Я давно в летаргической зоне, Мне на что-то надеяться было бы зря: У меня цыганка прочла на ладони Концентрационные лагеря. А другие? Один в потемках читает, Этот ходит и курит, и так же она, Да и что там гадать, откуда я знаю, Может, каждый вот так же стоит у окна. И никто, наверное, не ждет перемены, И опять синяком затекает восток, И я вижу, как незаметный военный Подшивает мне в папку последний листок. 1955 Андрей Сергеев Летние строфы Под луной столбенели до́ неба голые сосны, Птицы не уставали монетки в воде толочь. Отшатываясь от заборов, пьяные пели косно, Спешили со станции люди и пропадали в ночь. До ближней звезды тянулась белого лая тропинка, Свет на соседних дачах падал, желтел и чах. А я играл втихомолку кукольным словом Нинка, И руки спокойно спали на ее умытых плечах. Учила верить в удачу замкнутая дорога, Учила верить в мечту непроходимая темь — В добрых горбатых деревьях скрыта фигура Бога, Который пасет ночами своих влюбленных детей. Гонит на запад тучи непостоянное лето, Последние тучные нивы, плывущие через тьму. Милые, дорогие, не вечно же лезть в поэты, Когда ты с хорошей девчонкой, поэзия ни к чему. Я снял очки и тут же споткнулся о чью-то руку. В небе Большой Медведицей лег пешеходный мост, И мимо деревьев, слившихся в одну сплошную разруху, Невыразимо расейская фигура брела на пост. Взывающий к вечной дружбе звал друга Борей и Витей, Кто-то от нас в полметре калитку не мог никак Осилить, и в этом мире, предельно лишенном событий, Терпкая тривиальность перерастала в факт. Дальние звуки радио из лагерей доносило, Парочки шли за нами и падали под обрыв, – Не видели тут гусенка? – неожиданно вопросила Дымчатая старуха, выскочив, как нарыв. В каждый атом поэзии лезла житейская проза. С засученными рукавами, по пыльным путям земли Луна не спеша месила зеленые сдобы навоза, И в них ступали влюбленные, воры и патрули. Где-то там, за горами день еще теплит хвою, И холод чуть подымается из грустной сырой травы. Речная зеркальная нечисть овладевает ольхою, И тянется над водою воинство без головы. Теперь мы были у речки. Плыла по воде копейка, Луна своим круглым глазом мешала из-за угла. А мы сидели на нашей, на чьей-то старой скамейке, И грелись остатками за день растраченного тепла. Мы узнавали ночь, где тени шагают по две… ………………………………………… ………………………………………… ………………………………………… 12–17/vii—55 Валентин Хромов
* * * Сперва всего пою отчизну: О слава, слава, слава, Петя… Как много слав в моей стране! А наши радостные дети — За них мы гибли на войне. Эх-эх! Махорка, табачок— Станцуем – и в окопчики! Война, ребята, пустячок — И танцевали хлопчики. Пускай пижоны ходят в брючках — А мы по-русски, как-нибудь… О родина, возьми на ючки, Чтоб под лицом к тебе прильнуть И обнимать поля и рощи, Твои дубовые леса, Где вышел из народной толщи Изобретатель колеса. 1956 |
