– Сдавайся, птенец, – сквозь зубы бросил он противнику, – будет, наигрались. Я не убийца.

Годелот отрывисто рассмеялся:

– Сущий рыцарь! Сейчас принципы на прилавок мечешь, а через час… будешь прочих веселить… мол, я у тебя в ногах валялся… и пощады просил.

Клименте зарычал:

– Двое свидетелей, дурень. Все по чести.

Юнец отбил очередной выпад:

– О… честь – это прекрасно. Только худо верится. Вы две недели… впятером у меня за спиной шепчетесь. Что ж не подойдете да в глаза не скажете, чем я вам… не угодил? По чести…

Годелот резко пригнулся, пропуская над собой клинок, поэтому не заметил, как в глазах Клименте мелькнула растерянность. Но отповедь чужака лишь доказала солдату: поединок нужно закончить немедленно. Перехватив эфес обеими руками, он отклонил клинок Годелота к земле, рванулся вперед и ударил юнца в челюсть тыльной стороной сложенных кистей. Шотландец откинулся назад и навзничь рухнул наземь, так и не выпустив скьявоны.

Несколько секунд во дворе было тихо, а затем Морит громко выдохнул: «Вот черт!», бросаясь к упавшему. Клименте же, утирая пот с багрового лица, наклонился над Годелотом:

– Не суетись, Морит, жив малец, скоро очнется. Надо было угомонить, больно в землю ему не терпелось.

Но тосканец уже зачерпывал из бочки воду, а мрачный Марцино высвобождал эфес из руки шотландца. Клименте, отдуваясь, сел на бочонок и принялся протирать клинок. В разгар этих хлопот никто не услышал негромкого скрипа двери, и во дворе, будто прямо из воздуха, материализовался полковник Орсо.

Морит, отиравший кровь с лица Годелота, вскинул голову, замер, слегка побледнев под слоем все еще обагрявшего его винного налета. И тут же вскочил, вытягиваясь в струну. Но кондотьер, сразу оценив обстановку, обратился к Клименте:

– Что за дьявольщина тут происходит?

Солдат поклонился:

– Мой полковник, я давал новобранцу урок фехтования. Юнец показал себя весьма способным бойцом, однако не выдержан и горяч без меры. Мы малость увлеклись, моя вина. Но сейчас мы мигом парня на ноги поставим, не извольте беспокоиться.

Морит, изнывая от осознания, как по-дурацки он выглядит, тоже отвесил командиру поклон и снова утопил полотняный лоскут в ковше с водой. Орсо же несколько секунд помолчал и отрезал:

– Что ж, наставлять новобранцев – дело похвальное. Я вычту из жалованья мальчишки за твою испорченную камизу, Клименте.

Солдат поперхнулся:

– Мой полковник, покорно благодарю, но не стоит. За свои пожитки я сам в ответе. Ему куда хлеще пришлось.

– Тебе виднее, – равнодушно пожал плечами кондотьер. – Навести тут порядок, живо! А Мак-Рорка, как очнется, немедля отправить ко мне.

С этими словами полковник покинул место поединка, а Морит бросил быстрый взгляд в командирскую спину и прикусил губу: похоже, близился час истины. Сейчас кондотьер расспросит чужака, как было дело… И тосканец не мог бы сказать определенно, чего больше опасается. Если чужак действительно доносчик командира – то личность зачинщика свары мгновенно станет известна, и тогда Мориту не избежать наказания. Но если за дуэль накажут самого Мак-Рорка, то роль Морита в этой истории станет уж вовсе неприглядной.

Молодой солдат досадливо поморщился – сокрушаться о собственном скудоумии было поздно, но где-то на самом дне души копошилось чувство, что попорченная спина все же куда предпочтительнее попорченной репутации.

Меж тем Годелот коротко вздохнул и открыл глаза. При виде Морита, стоявшего около него на коленях с тряпицей в руке, шотландец едва не выбранился вслух. Но только приподнялся на локтях, мрачно воззрившись на недруга и ожидая новых нападок. Тот, против ожидания, молчал, глядя на Годелота со странным хмуро-сконфуженным выражением. Эта гримаса в узоре винных потеков неожиданно показалась Мак-Рорку забавной, и он усмехнулся:

– Несколько дней, как рубашку сшили. Жалко.

Морит покачал головой и подал Годелоту руку, помогая подняться:

– Ты не о рубашке сейчас думай. Тебя полковник видеть желает. Клименте наплел, что фехтовать тебя учил, да не рассчитал силы. Но все равно командиру неймется, въедливый он.

Шотландец отряхнул пыль и огляделся в поисках снятого колета.

– Спасибо, что привел меня в чувство, – ровно проговорил он. – Чем раньше явлюсь, тем скорее свое получу.

Натягивая колет на истерзанную рубашку, Годелот уже не видел, как по лицу Морита пробежала тень. Фраза прозвучала двусмысленно, и солдат не понял, что именно услышал в ней. Благодарность? Иронию? Угрозу? Но чужак твердым шагом уходил прочь, не оглядываясь, словно давая понять, что принял положение вещей: его никто не поддержит, и поэтому он оставляет за собой право печься лишь о себе.

Полковник ждал его в своей клетушке, на сей раз сидя в кресле и глядя на Годелота едва ли не с любопытством.

– Входите, Мак-Рорк, – негромко окликнул Орсо, и шотландец вытянулся перед командиром. – Итак, через десять дней после поступления на службу – драка. Через две недели – дуэль. Скажите, Мак-Рорк, чего мне ожидать в грядущий вторник? Вы убьете капрала Фарро?

Годелот вдохнул, собираясь что-то ответить, но полковник вдруг оглушительно ударил ладонью по столу.

– Даже не думайте, Мак-Рорк. – Орсо почти не повысил голоса, но шотландец отчетливо ощутил, как внутренности свиваются мерзким холодным узлом. – Клименте может нести все, что угодно. Этот человек несколько лет сражался плечом к плечу со мной, и ему простительны некоторые вольности. Но дайте себе труд не забывать первое, что я сказал вам: не считайте меня болваном. Вы дрались на дуэли, что категорически запрещено в моем полку, и, что еще хуже, дрались прямо у господского порога. Не заливайтесь краской, я охотно поверю, что зачинщик – не вы. Но о смутьяне я позабочусь в иное время. Сейчас же речь о вас. Еще несколько дней назад я предупреждал: новая выходка повлечет за собой последствия старой. Вы не вняли моим словам. Однако я знаю: вы не ладите с однополчанами, и вас наверняка спровоцировали. А посему, назначая вам наказание, я даю вам право выбора: пятнадцать плетей и четыре дня ареста или еще три недели без отпуска. Минута на раздумья.

Но Годелоту не нужно было и пяти секунд:

– Плети и арест, мой полковник!

Лицо Орсо осталось бесстрастным, но на дне глаз мелькнула усмешка.

– Вам так тягостно в этом доме, что вы рады даже порке? – спросил он чуть саркастично, но шотландец не смутился:

– Я из провинции и всегда был стеснен в средствах, мой полковник, а на днях получил жалованье. У меня никогда не было столько денег, да еще в городе, а я и гроша потратить не смог. Ну а порка мне не в новинку.

Полковник кивнул:

– Резонно. Ну что ж, извольте.

Быстро набросав на листке бумаги несколько слов, он протянул записку Годелоту:

– Приказ капралу о вашей экзекуции. Помощь врача вы сможете получить только завтра, доктор Бениньо дежурит при особе синьоры. Свободны.

Шотландец принял документ, поклонился и двинулся к двери.

Кондотьер подождал, пока поступь подчиненного не затихла, а потом встал и подошел к окну.

Все шло словно по нотам. Будь благословенна ничтожная людская предсказуемость! Вовремя брошенная фраза, разнесенная по дому болтливой прачкой, дала пышные всходы, словно бурьян в мокрой золе… В этом мрачном замке не держали случайных людей. Каждый был проверен, отобран по важному набору личных качеств, будто в королевскую свиту. И все же, стоило пронестись слушку о том, что в особняке появился доносчик, – и двор ее сиятельства затрепетал. У каждого, оказывается, есть что скрывать. А может, людская натура чужда честности как таковой, поэтому боится разоблачения, даже не имея за душой существенных грехов?

Однако все это неважно. Намного важней иное. Своевременная сплетня, непонятный однополчанам фавор новобранца и его незаслуженные привилегии сделали свое дело: Мак-Рорк стал изгоем. Прежде одинокий в силу обстоятельств, теперь он еще более одинок, всеми отвергаемый.