– Подходил один, – негромко ответил тот. – Иан-мельник. Вы с ним, вроде, свидеться хотели?

Лоренц устало прикрыл лицо руками. Лоб до сих пор был в болотной грязи, но из смирения никто ему не говорил.

– Анешка, подай полотенце, – велел он. – Не до того было, признаюсь, – обернулся он к Юлеку с лёгким раздражением. – И как же, помог вам мельник?

С улицы раздался удар и крик. Девка вздрогнула и протянула висевшую до того на её поясе тряпку.

– Помог… – проворчал Юлек, – если б помог, мы бы сейчас не смотрели на то, – он махнул рукой в сторону окна. – Он утверждал, что на его дочь напал жених её за неверность, требовал поймать и повесить. Жених клялся, что не при чём, а девку его сам отец-то и прибил по-пьяни. Едва до смертоубийства в управе не дошло. Да вот только скажу я вам, Ваше Сиятельство, что они-то оба невиновны в том были, – он вздохнул. – Девка и правда гуляла, да и батька её тот ещё пьянчуга. Но нехорошей смертью она умерла. Не нашей. Её нашли без пальцев и языка в подвале с крысами. Наш люд-то до такого не додумается. Это всё эти чудища, вот клянусь, всё они, проклятые!.. да и вот, честно признаться…

Он смущённо замолчал. Анешка, не выдержав очередного вопля боли с улицы, подбежала и захлопнула ставни. Комната опустилась во мрак.

– Продолжайте, – повелел Лоренц.

– ...честно признаться, – сглотнув, прошептал Юлек, – пока с вашего лагеря-то не стали этими месяцами вояки приходить, у нас куда тише было.

– Вы на что намекаете! – вскипел Сиятельство. – Что солдаты легиона здесь натворили больше бед, чем ваши неучи?! Или что сами легионеры и виноваты в том, что у вас творилось, а?! Или, может, – он подошёл ближе к стулу старосты, – в тишине и с убийцами-чужаками вам проще было жить, чем по флоосским законам? – повысил он голос. – Так за то вас судить надо, а не солдат!

Юлек чуть задрожал.

– Не велите наказывать за то, Ваше Сиятельство, – пробормотал он, – слишком много всего произошло за последние дни. Нет уже сил. Не велите, прошу.

– Если вы не заметили, – всё больше распалялся Лоренц, – мы и сами пострадали с того, что у вас творится! Думаете, нам приносит радость отсиживаться за вашими стенами?! Или, может быть, считаете, что мне в счастье одному разбираться с виновниками в смерти моего оруженосца и вашего… – он осёкся. Юлек выглядел несчастным, будто сейчас снова заплачет.

– Не велите… – растерянно повторил он.

– Да будьте вы прокляты, – плюнул Лоренц и отвернулся к закрытому окну, – и вы, и ваше наследство, и деревня, и все эти жители!.. вы, кажется, и сотой части той боли не испытываете, которая свалилась на меня за эти три дня!..

– Первый есть, ВашСиятельство! – в комнату ввалился караульный, за шкирку он держал растрёпанного парня в потасканной одежде. – У Алека служит, нашли праздничные сапоги вот-де как вы и говорили! А ну покажь! – рявкнул служилый. Парень покосился на него и выудил из-за пазухи потёртый замшевый сапог.

– В подвалы его, – бросил Лоренц, – поставьте двух человек следить. И продолжайте.

В управу то и дело заходили караульные, ведя то капризного зажиточного мужика, не желавшего по доброй воле пускать вояк в дом, то потерянных парней, не сумевших оправдаться за прошлые ночи. Один мужчина выделялся из остальных более смуглой кожейи теми самыми каблуками. Некоторые лица были знакомы: бортник, один из караульных, подмастерье с амбара. Один мужчина был одет неожиданно богато и явно брезговал прикосновениями стражи. Но разговор был со всеми короткий: связать руки, за шкирку и в подвал под стражу. Гул драк и стуки дверей отдалялись по дороге, постовые заходили в управу всё реже. Юлек тихо сидел на своём табурете, уже прекратил плакать и теперь безучастно глядел на тот самый стол. Анешка открыла вновь ставни и, забрав полотенце, начала осторожно обтирать лицо Фрола от грязи и земли. Увидав его грудь, она взвыла и зашлась слезами.

– Хватит, – сдавленно прошептал Лоренц, не отрывая глаз от проходивших по улице караульных. – Сходи в лекарский дом, позови Марту. Пусть посмотрит, пусть… подготовит.

– Как его хоронить, Ваше Сиятельство? – староста наконец поднял взгляд. – Кажется, сегодня службу и ужин на всю Терновку ставить не стоит?

– Как хотите, – бросил юноша, не глядя в его сторону, – ваш брат, вам решать. Я ему сказал уже всё, что мог. Теперь ваш черёд.

Снова раздался крик, снова кого-то потащили по дороге. На улице начало мести мелкими твёрдыми снежными крупицами. Небо начало темнеть – то ли с непогоды, то ли от заходящего солнца.

– Эдак у нас скоро и подвалы закончатся, Ваше Сиятельство, – мрачно произнёс Юлек, наблюдая за происходящим на улице. – Мы же на границе. Тут у каждого второго трофеи с боёв.

– Значит, мы допросим каждого второго, – равнодушно ответил Лоренц. – И вы пойдёте со мной, и будете запоминать всё, что они скажут.

Марта зашла в управу вместе с хмурым постовым. Знахарка прошла к столу, на котором лежало тело, и принялась раскладывать на нём свои бесконечные склянки, лоскуты ткани и полотенца. Караульный отрывисто поклонился и доложил, что они осмотрели все дома деревни вплоть до храма и оспенных кварталов.

– Хорошо, – прошептал юноша. – Проводите нас к ним.

В запертой камере подвала управы сидело не меньше двух десятков мужчин. Все они были угрюмы и беспокойны. Лоренц попытался было определить по взгляду, кто был взволнованней всех; но по итогу решил, что боится больше всего Юлек и молодой постовой, стоящий прямо около решёток.

Допрос шёл не быстро. Мужиков по очереди под стражей провожали в дальнюю камеру подвала: Лоренцу она приглянулась из-за кандалов на стенах и старой запылённой дыбы в углу. Он не планировал использовать их в деле, но взгляд пришедших сразу становился нервным и бегающим.

– Чего делал ночью? – сурово спрашивал он, сверля взглядом почерневшие колодки в углу.

– Хозяин пришёл спать после ужина у Благородия, – первый паренёк, помощник Алека на фуражном складу, явно робел перед дворянином. – Так и нас заставил, вот сразу заставил, вот вам слово! Принёс, нам, канеш, выпить там, закусить, за упокоенную госпожу, ну так и всё, и легли все, мы ж в одном доме все!..– Откуда сапоги?

– Дочь вышла замуж за сына купеческого, – хмурился бортник, – он нам на свадьбу всем новую обувь притащил. Да мне неудобно, в грязи вязнет, работать не выходит. Надевал вон только на свадьбу к Розочке, да на службы иной раз приходится, бывает, если обувь грязная слишком для того, чтоб в храм в ней ступать.

– Помнишь родных своих? Кто с юга?

– Бабка.

– Не дед? – изумился Лоренц. Смуглый парень покачал головой.

– Он бабку забрал от них и привёз трофеем. Отца, говорил, прятали в доме, пока не выучился говорить и молиться Всесветному. А бабку так со света и сжили… нравом резкая очень была. Не полюбилась нашим. А я вот… – он пожал плечами. – Бледнее батьки, на том и спасибо. Не знаю языка. Не знаю, кому кланяются. Мать с папкой-то здешние, праведные, и меня так же растили.

– Знаешь, что это? – Сиятельство протянул ему медальон с трупа. Парень покрутил его в пальцах и снова пожал плечами.

– Леший его разберёт. Постовые у меня дом весь вверх дном перерыли на радостях. Ничего у меня нет. Бабку похоронили со всеми вещами, в которых была. Ничего не оставили, чтоб не смотрели на нас косо.

– Откуда кружева южные?

– От вояк ваших, – богато разодетый мужчина хмуро глядел Лоренцу в глаза. – Мы с супругой кабак держим. От деревенских толком ничего не возьмёшь, хорошо если на десяток медяков напьются или шапку в залог дадут. А солдатня шалеет от девок наших, и половину награбленного с Фратании у нас так и оседает.

– Значит, – тихо произнёс юноша, не отрывая взгляда от его глаз, – у вас не только кабак?

Мужчина усмехнулся.

– Для кого надо – кабак, а для гостей капризнее и другие услуги оказываем. Да и кабак… одно название. Суп, пиво, мёд и каша. Водку, вон, только у Юса можно найти. Нам не продаёт, скотина, цену задрал и ждёт, что на коленях приползём.