– Этого-то я и боюсь… – пробормотал Лоренц. – К чему может привести его назначение на роль главы? Он ведь не образован. Насколько я знаю, в детстве его отдали нянькам, и до самой свадьбы родителей он не знал, чей он сын… и какой титул мог бы носить.

– Мне, право, не совсем ясно, к чему вы клоните… – мягко ответил оруженосец. Лоренц выпрямился в седле, взгляд его стал жёстким.

– Буду честен с вами, я часто мечтаю о его смерти. Когда думаю о том, к каким бедам он может привести меня или сестёр… то кажется, что только его похороны могут избавить нашу семью от такой незавидной судьбы. Даже жаль, – как-то едко добавил он, – что он не дворянин, и потому я не могу вызвать его на дуэль, чтобы своими руками вернуть справедливость, отнятую моим батюшкой.

Олаф вздохнул.

– Меня пугают ваши намерения, господин. В нём течёт та же кровь, что и в вас. Нельзя причинять вред родным, вы понимаете это не хуже меня.

– Вы прекрасно знаете, что я всё равно на это не способен, – покачал головой Лоренц, – уж эти-то правила мне внушили ещё в детстве… но будьте уверены – если когда-то передо мной встанет выбор, кого спасать при пожаре – единокровного брата или дворового кобеля, я выберу собаку.

– По долгу службы я всегда буду поддерживать любые ваши решения, – негромко ответил оруженосец, – даже если считаю их неверными. И да, в письмах вашему батюшке об этом разговоре не будет ни слова.

Они молча пересекли небольшую речушку: переход оказался долгим; хлипкий мост опасно скрипел и грозился упасть под весом людей, и пришлось растянуться в длинную вереницу. Олаф поехал замыкающим, и Лоренц с тоской смотрел на сотню мужчин, следовавших за ним. Они вели себя уверенно, держались бодро и расслабленно болтали друг с другом. Если бы хоть кого-то из них приставили к нему для учёбы!.. он снова взглянул на свои пальцы, держащие поводья: они всё ещё чуть дрожали, но уже куда меньше, чем утром. Похоже, поездка верхом смогла хоть немного его успокоить. Что же будет после вынужденного привала? Сейчас идея об остановке в деревне уже не казалась ему столь же разумной. Солнце уже давно поползло вниз, но до заката ещё было много времени. С тоской Лоренц смотрел вдаль, когда отряд вновь построился и двинулся вперёд; едва на горизонте показались забор и смотровая башенка, сердце его ухнуло куда-то в пятки.

– Езжайте вперёд, – велел он Олафу, стараясь скрыть дрожь в голосе, – езжайте вперёд, объявите о нашем визите. Пусть подготовят места для людей и лошадей. Завтра с рассветом выдвинемся дальше.

Оруженосец чуть поклонился и пришпорил лошадь; та заржала и поскакала вперёд, вздымая пыль копытами.

– Не останавливаемся! – прикрикнул Лоренц, натянув поводья, – чем быстрее мы приедем в Кальгинку, тем раньше сможем выехать поутру!

Сзади раздалось было недовольное ворчание одного из пехотинцев, но его оборвал резкий голос пятидесятника. Верно говорил Олаф – люди пешком и правда устали. Трава под ногами была сырой и спутанной, осенний ветер с гор приносил холод и морось, и даже привычным к походам воякам было уже тяжело.

Ворота к их приезду уже были открыты. С городскими, конечно, не сравнить – иная лошадь с разбегу могла бы перепрыгнуть то недоразумение, которое стояло здесь вместо забора. Верный оруженосец стоял на земле у открытых дверей, какой-то мальчонка уводил его коня, а рядом стоял высокий статный мужчина с окладистой бородой и тревожным взглядом.

– Не представляете, Ваше Сиятельство, как мы рады вас здесь видеть, – мужчина глубоко поклонился, – до нас лихо ещё не дошло, но все понимают, что это только вопрос времени. Надолго ли к нам? Оставите ли часть войск?

Лоренц спешился и похлопал по шее свою кобылку. Та всхрапнула и покосилась на него умным карим глазом. Ему было странно слышать это обращение. Сиятельство… от сиятельства его отделяли только батюшкины лекари. И волею Всесветного сиятельством он станет ещё нескоро.

Пожалуйста. Лишь бы ещё было время.

– Мы переждём здесь ночь, – он чуть кивнул в знак уважения, – и выйдем отсюда на рассвете. Увы, оставить даже часть солдат я здесь не могу – вы, верно, и сами знаете, почему.

– Конечно… конечно, – мужчина жестом подозвал того же мальчишку, и тот подошёл забрать вторую лошадь. – Мы вас разместим со всеми удобствами. Не беспокойтесь о плате. Я буду рад хоть как-то поучаствовать в общем деле, раз уж моими силами не пожелали воспользоваться…

– Не поделитесь? – Лоренц с любопытством взглянул на него. Мальчишки уже носились вокруг отряда и обозов, пытаясь направить людей по нужным улицам. Некоторые восхищенно вздыхали, глядя на оружие, знамя и животных. – Напомните ваше имя, пожалуйста. Я редко выезжал за пределы своего дома.

– Ян Унград, подручник, глава Кальгинки, – бородач опять поклонился.

– Лоренц Альмонт, сын вотчинника Филиппа Альмонта, да будет он в добром здравии, – юноша снова чуть склонил голову, – наследник управы Мерфоса. Вы сказали, что князь Фернетт не обратился к вам?

Подручник скис.

– Увы. Он забрал часть караульных, но сказал, что в моих услугах нынче не нуждается. Я, признаться, не в очень добром здравии, сила не та, что была пару лет назад… а родил только девочек, они, конечно, не могут отправиться вместо меня. Но и вы сюда попали случайно, верно? – он жестом пригласил следовать за ним, и Лоренц с готовностью откликнулся на предложение. – Не беспокойтесь, мы разместим всех наилучшим образом, вы сможете после всё проверить.

– Да… да, – пробормотал юноша, – благодарю вас. Мой батюшка сильно болен, и потому не смог поехать сам. Могу лишь надеяться, что не посрамлю его имя, – он улыбнулся. – Были ли какие-то новости, которые до города ещё не дошли?

Ян задумался.

– У нас происшествий ещё не было. А вот в Терновке, говорят, на днях снова нашли тело, на сей раз – девки-мельничихи. Думаю, вы посетите деревню – там живут несколько лекарей, и поэтому в Терновку часто справляют раненых от границ.

– Теперь – девку… – задумчиво повторил Лоренц, оглядываясь по сторонам. – Раньше, кажется, только мужики были?

– Мужики и военные, – кивнул Ян, – и странствующий монах. На дороге нашли… – он вздохнул, – бывают же нелюди, а… потому и жаль, что не могу поехать с вами, – он тоскливо посмотрел на Лоренца, – чем могу вас снарядить в дорогу? Может, хоть еды с собой от нас возьмёте?..

– Стойте, – вдруг перебил тот, подняв руку. Впереди по улице была странная пара – женщина, укутанная в платок, и рядом – рослый юноша, кудрявый и смуглее своей спутницы. – Кто это? – негромко спросил Лоренц.

Юноша обернулся к нему. Лицо его было загорелым, глаза – чёрными, а в кудрях у лица просвечивала серебром ранняя седина.

Подручник негромко вздохнул и махнул рукой. Парень поклонился и повернулся обратно, вернувшись к делам.

– Женщину зовут Эрика. Её лет пятнадцать назад украли фратейцы… вы же знаете, наверное – они пытаются обставить насилие над нашими женщинами, как дар и благо. На месте никого не трогают, но забирают с собой и зовут своими жёнами. Кто-то остаётся, соблазнившись красивой жизнью, а кто-то, как Эрика, сбегает, не в силах жить с чужаками. Родила она уже здесь. Сынка своего она воспитывала в нашей вере, он даже языка своего отца не знает. Но ему всё равно приходится туго, – признал Ян, – по всем проступкам сначала думают на него. Так и не приняли его деревенские… она ведь не одна такая. Но редко кто оставляет своих детей в живых. Многие убивают и их, и себя, не в силах выдержать позора.

– Это позор для наших мужчин, а не женщин! – выпалил Лоренц, проводив Эрику сочувственным взглядом, – что они не смогли защитить своих жён! Почему они сами должны за это расплачиваться?!

Ему снова вспомнилась Аннет, плачущая у окна. Я бы защитил тебя. Ценой своей жизни бы защитил. И, если бы не смог, вечность бы отвечал за своё малодушие и бессилие.

– Вы рассуждаете, как аристократ, – негромко ответил староста, – а здесь живут люди простые. Они видят женщину, не сопротивлявшуюся чужакам. И её ребёнка – с орлиным носом и чёрными кудрями. Им не важно, кто в этом виноват. А мы, тем временем, пришли, – он открыл тяжёлую дверь таверны. – Вам устроят ночлег, все люди будут спать в домах, а не под открытым небом. Я могу сделать для вас ещё что-то?