Юлек смутился. У Фрола заинтересованно загорелись глаза.

– Будешь искать, будешь, да, Сиятельство? А мне тоже можно, а? А я смогу помочь?

– Д-да, я передам вам полномочия для управления караульными, – наконец признал староста, отодвинув младшего в сторону, – вдвоём всяко будет проще. У меня ж вон ещё и дома беда, мачеха, будь она неладна, при смерти… прости, прости, Фрол. Ну она правда не вовремя, – он поморщился. – Давайте я вас провожу. Вы быстро не сможете, наверное?

Они медленно побрели по центральной дороге деревни. Фрол скакал вокруг них, постоянно перебегал то на одну сторону, то на другую. Юлек терпеливо рассказывал о том, что они видели вокруг.

– Вот это фуражный склад, нам свозят для армии из мелких деревень, чтоб мы уже передавали. У нас из-за знахарей же часто ваши крутятся. Вон там, правее – кабак, можно и поесть-выпить, и ночь провести. Так-с, это у нас управа виднеется. Вы ведь к знахарям не вернётесь? У нас будете ночевать, в кабак не советую, там в последний месяц муравьёв просто не счесть. А вон там за двором амбар, он тоже складской, хлеб со всех окрестных полей. Ну что ж, а вот мы и подошли почти.

Впереди возвышались острые деревянные башенки храма. Сквозь стрельчатые витражные окна пробивался мерцающий огонь свечей, внутри двигались несколько силуэтов. В воздухе резко пахнуло пылью и затхлой влажностью.

– Вот тут осторожно, вот здесь ступайте на доску, так-с, ага… ну что ж, – Юлек остановился. – Что вы хотели здесь осмотреть?

Лоренц чуть выдвинулся вперёд. Храм стоял на высоком отвесном утёсе, двор позади был длиной всего в пару саженей, а за ними был резкий обрыв. При взгляде вниз его замутило – далеко на траве лежало изломанное тело с такими знакомыми растрёпанными волосами и повязкой семьи Альмонтов.

– Как можно спуститься вниз? – выдавил он, оглядывая двор. Пожухлая трава была смята. Около храмовых стен лежал такой знакомый костыль, чуть обломанный и испачканный в крови. Похоже, опёрся случайно на ногу и упал, потеряв равновесие… такая глупая смерть для такого храброго человека!..

– Пойдёмте за мной, – велел Юлек, – а ты, мелкий, тут стой, и ни шагу в сторону! – пригрозил он. – Ежели потеряешься, мне голову за тебя оторвут! Пойдёмте, Ваше Сиятельство, – он повёл их чуть в сторону, к более пологому склону. – Получится у вас спуститься? Я помогу, ежели что, но может и так, ну сами понимаете, н-да…

На спуск ушло много времени. Повторить судьбу своего слуги Лоренц не хотел, и потому одной рукой опирался на трость, а второй – на Юлека. Едва нога ступила с камня на траву, он тихо вздохнул и отпустил своего попутчика. Нельзя отводить глаза. Нужно завершить дело.

Трава вокруг была измята, будто Олаф после падения тщетно пытался подняться и выползти с оврага. Еле совладав с дрожью, Лоренц присел около тела и закрыл его глаза.

– Видишь, как вышло… – тихо сказал он, снимая с него повязку, – ты хотел стать учителем для моего сына, а сам не смог совладать с собственным страхом... я добьюсь праведных похорон. Я тебя не посрамлю.

Он сложил в ровную позу сломанные ноги, от которых несло сгнившей плотью, и перекрученные в суставах руки с торчащими из плеч осколками белых костей. От тела за версту несло алкоголем.

– Уж прости, – продолжил Лоренц тихо, – что я не смогу унести тебя сам. Ты бы меня унёс, я знаю, – он чуть подвинул тело, чтобы снять его с муравейника, и на траве под ним разлилось пятно крови.

– Ну что, Ваше Сиятельство? – тоскливо спросил Юлек. – Что повелите? Оставить, убрать?

– Уберите, – тихо велел Лоренц, – и несите в храм. Он должен быть похоронен дома.

– В храмах не принимают самоубийц, – холодно возразил тот, – вы извиняйте уж мою прямоту, но я и так тут на птичьих правах, и спорить с церковниками не собираюсь.

– ...под мою ответственность, – Лоренц вновь склонился над телом Олафа. – Мне нужно в управу. И в кабак, и в храм. И караульные, – он резко обернулся к Юлеку. – Дайте мне полдюжины дней. Я сделаю всё возможное, чтоб доказать праведность моего слуги. Если за шесть суток не найду доказательств, что он умер не по своей воле – будь по-вашему, жгите, как самоубивца. Но яма для костра должна быть достойна моего оруженосца, – прошептал он, не сводя глаз с перепуганного лица старосты. – Вы же не хотите меня оскорбить, верно?..

Разговор с монахами Юлек взял на себя. Лоренц слышал крики, стук и шум из окон, но сил, чтоб зайти и сказать последнее слово, у него не было. Фрол стоял рядом, держался за его штанину и тихо сопел. Спуститься в овраг ему не разрешили, и мальчишка перепугался ещё сильней, услышав ссору монахов с братом.

– Тихо, тихо, – бормотал Лоренц, поглаживая его по непослушным вихрам, – он всё уладит.

Днём пара служащих перенесла его вещи из знахарского дома в управу. Один из них заикнулся было о том, чтоб забрать его припасы и одежду из лагеря; Сиятельство рассвирепел и едва не разбил ему лицо. Уж еда-то с вещами точно сейчас нужнее там, в холодных мокрых шатрах и ранних побудках! Иржи, передавая им последний свёрток с одеждой здоровой рукой, только усмехнулся, глядя на неожиданную ссору.

Всего полдюжины дней. Что можно успеть за такой короткий срок?.. ещё и трость! Если б можно было бегать, как раньше, или хотя бы объехать деревню на лошади!..

– Ох, конечно, Ваше Сиятельство, я вас провожу, – махнул рукой Юлек, – вроде я сегодня пока что не был нужен, нда, так что можем-с пройти, отчего бы и нет… вы ж тут никого не знаете, окромя своих лекарей? Пойдёмте, да хоть вот сейчас же, коли тоже не заняты. Нет, мелкий, тебя не возьмём, – пригрозил он брату, который сидел рядом с Лоренцем всё то время, которое он провёл в управе. Фрол надулся. – Взрослые дела, не мельтеши под ногами.

Вдвоём они направились по центральной улице – именно там, где вместе прошли сегодня утром. Но, если с утра Юлек просто беспечно рассказывал, где что стоит, то нынче они упорно заходили в каждый двор и вызывали хозяев на разговор.

– Мы так-то с каждым уже беседовали, Ваше Сиятельство, но вы ж познакомиться хотели, – оправдывался голова. – Так, Люсьена, кто у вас главный по фуражу? Алек? Тащи сюда этого прохиндея!

Алек оказался уставшим мужиком лет пятидесяти с натруженными руками и сеном в волосах. На вопрос Юлека он только плюнул на иссохшую траву.

– Вот делать нам с ребятами больше нечего, Вашество, только калек добивать. Сыновья мои уже третий день как в степь уехали. А помощнички-то вон они, – он махнул рукой в сторону двух крепких парней, ворошивших вилами траву, – глаз с них не спускаю, вы ж знаете по себе, один раз поблажку сделаешь, и всё, ни в медяк не ставят тебя. Они даж спят у меня в доме, чтоб не вздумали по ночам колобродить.

– Вас, кажется, не все с подобострастием встречают, – тихо произнёс Лоренц, когда перед носом захлопнулась дверь. Юлек вздохнул.

– Я ж сказал, я тут на птичьих правах. Думаете, много кто рад мне подчиняться? Пф, да как бы не так. Думаете, не знаю я, что обо мне в кабаках толкуют?

– В кабаках так о всех толкуют. Много они понимают! Вы будете старостой ближайшие девять лет, так ведите себя с достоинством!

– А вы, я смотрю, мачеху мою уже похоронили, – грустно усмехнулся староста. – Сложно с достоинством ходить, ВашСиятельство, коли в глазах уважения не видно. Иногда грешным делом и сам думаю, что место занимаю не по праву. Куда дальше – в амбар или кабак? Там конюшенка ещё и кузница по пути к храму стоят.

Лоренц помрачнел. Упоминание кузницы некстати напомнило о сорвавшемся свидании с Аннет. Обижается, верно; решила, что совсем важным стал, что её больше к себе не пускает. Приедет ли снова?..

– Давайте сначала кабак. Водки от Олафа не мог бы учуять только безносый. Надо поговорить с теми, кто её продал.

Владельцем таверны оказалась полноватая женщина в нарочито дорогом безвкусном платье. Она, охая, спустилась с лестницы, поклонилась и Лоренцу, и Олафу, и вела себя крайним образом наигранно и почтительно.