– Вы с девками моими пообщаться хотите, верно? Я-т давно уже сама там не стою… – рассеянно пробормотала она, накручивая на палец локон. – Созову всех, конечно, кто ведь просит, – она улыбнулась премерзко. – Анна, Грета, Лора, а ну пшли все сюда! – рявкнула владелица в сторону прилавка.

Девки по кличу выстроились в линию. Самая рослая явно волновалась, постоянно оборачиваясь на столы.

– А ну не мельтеши! – владелица дала ей подзатыльник, – чего беспокойная такая? Или ты и виноватая, а?

– Там из этих, лагерных, обещал всю ночь тут сидеть, я его мигом обслужить должна, чтоб захмелел скорей и дальше выпивку просил! – выпалила она, высматривая знакомую фигуру в толпе постояльцев, – пустите, а? Я вот одной ногой тут, одной там, вернусь сразу, а?

Лоренц нахмурился.

– Вы здесь всех чужаков спаиваете до беспамятства? – он ухватил рослую за рукав, не давая ей уйти обратно к столам и подносам. Девица попыталась было вырваться, но тщетно.

– Всех, – буркнула она, отвернувшись, – они деньгу хорошую дают, скучают ведь по девкам и кухне. Были б на нашем месте, тоже б спаивали.

– Ты вчера работала? – прорычал он, притянув девку к себе за рукав, – отвечай! Видала хромого на костыле? Сколько вы ему налили?!

– Работала, мы все, мы каждый день! – захныкала та, – помню хромого, сидел у входа, ворчал, настроение только портил всем! Не пил он, не от меня уж точно!

– Врёшь, мерзавка, – он тряхнул её за руку, – от него водкой за версту несло! Ты знаешь, с кем говоришь?! Знаешь, что по лжи дворянину можно за измену схлопотать?!

Девка всхлипнула.

– Не наливала я ему, Всесветный мне свидетель! У нас и книга по учёту имеется, хозяйка там всё пишет! Я не разумею, но вы-то прочтёте!

Лоренц обернулся к остальным девушкам.

– Можете слова её подтвердить? – он отпустил чужой рукав. Девка всхлипнула последний раз и потёрла руку. Полноватая девушка, усыпанная веснушками, хмуро кивнула.

– Хромого помню, он и правда спокойно сидел, – недовольно сообщила она, – и соседи ему не наливали. Вы не думайте, что выпить только у нас можно. Юс, который на амбаре, варит брагу и пиво. А у Ароновской семьи, они бортниками трудятся, по каждой осени мёд ставится.

– Эй, эй, постой-ка, – пришло время Юлека хмуриться, – Юс, он ведь на складском амбаре-то? Он что, зерно легиона на брагу свою тратит?

Девка пискнула и закрыла рот руками.

– Ох, зря-зря… – быстро зашептала она, – ох, не узнал бы…

Сиятельство медленно выдохнул и опёрся на перила лестницы. Стоять на ногах уже не было никакой мочи.

– Пойдёмте отсюда, – тихо велел он Юлеку, – кажется, здесь ловить нечего.

– Как же нечего! – возмутился тот, послушно развернувшись к двери. – Ох, задам я Юсу!.. а всё думал, откуда у него деньга-то на уже третью овцу пошла?

Они прошли и в амбар к грабителю Юсу, и заглянули к семье бортников. Смотритель амбара тоже вызвал своих помощников – двух братьев и одного недавно прибившегося к деревне одинокого мужика. Прознав, что Юлек знает про воровство зерна, Юс упал ему в ноги и просил прощения; услыхав, однако, что с него теперь будут брать вторую часть за доходы от продажи пива в счёт легиона, заворчал и плюнул ему под ноги – после, впрочем, почтительно поклонившись. Его помощники только гундели за его спиной тихонько. От приёмного несло тем самым пивом, которое и стало причиной споров и задержки; на вопрос о том он смутился, заявил, что вчера перебрал в кабаке и товаром с позволения владельца себе снимал похмелье. От бортников пользы было немногим больше. Арон, отец семейства, на вопрос об Олафе покачал головой, и отвёл Лоренца к себе в погреб – показать запасы медовухи. Там стояло не больше десятка бутылок.

– Не такая она крепкая, чтоб с неё развезло, – сообщил он, – да и запасов, как видите, маловато. Вчера у меня забрали парочку, но этого и ребёнку будет мало.

Конюха они встретили по пути, но и он тоже не сумел сказать ничего полезного. По пути Юлек разговорился с потрёпанного вида женщиной с полной корзиной тряпок в руках – из разговора оказалось, что это прачка из кабака. Она подтвердила, что Олаф вчера заходил: скривилась, вспомнив о запахе от его раны, и пожаловалась, что сегодня всё утро отмывала полотенце, лежавшее на его стуле.

– Я-де и с Марфой увидалась на реке, каково ей в воде ледяной, бедненькой, – вздохнула она, – вы б зашли к ней, раз калеку своего ищете. Они похоже что свиделись тоже вчера. Можт хоть ей сказал, куда отправится? Хотя далеко не уйдёт, не боитесь.

– К Марфуше мы направлялись к концу, – мрачно пробормотал Юлек, сунув женщине медяк в корзину. – Ваше Сиятельство, пойдёмте-ка в храм снова. Только нонче я вас отправлю, чтоб они не выделывались, как передо мной. В кузню и потом успеется.

В кузню Лоренц бы и не заходил, будь его воля. Увидеть знакомые фартуки и молот, но не услышать тихого нежного голоса было бы последним ударом, после которого он свалился б на дорогу и не вставал до самых метелей. Но ведь кузнецы – люди важные, знающие слухи, знакомые со всеми в деревне, сильные и своевольные! Он, верно, был бы хорошим помощником.

– Зайдите, пожалуйста, к нему самостоятельно, если не трудно, – тихо попросил Лоренц, потерев свободной ладонью такую уставшую уже от трости руку. – Кажется, после храма мне нужно будет отдохнуть. Я же почти два месяца лежал. А что за Марфуша?

– Девка, в храме о чистоте заботится, – махнул рукой староста, – её не было, пока я там… ну, понимаете, да. Только монахи, да больно они понимают в наших делах. А я же, – заволновался он, – я ж не спрашивал, видали они его иль нет! Просто спросил, могут ли тело придержать до того, как отвезут!.. ай, дурак, дурак! Пойдёмте скорей!

Лоренц криво улыбнулся.

– Боюсь, с этим будут некоторые…

– Ай, дурак, – хлопнул себя по лбу Юлек, – вы уж простите, ВашСиятельство, всё в голове не упомнишь. Пойдёмте, пойдёмте, давайте помогу вам.

Возвращаться на храмовый двор было невыносимо. Мимо прошли хмурые мужчины в порядком испачканных белых рясах, которые несли закрытые простынёю носилки. Сердце сжалось, когда взгляд упал на выбившуюся из-под простыни руку. Костыль всё лежал в траве у дальней стены.

– Марфа где? – рявкнул Юлек, распахнув дверь храма, – подайте девку! Его Сиятельство требует!

Лоренц шикнул недовольно и, тихо пробормотав слова извинения, коснулся переносицы. Староста собрался было снова кликнуть монахов, но Сиятельство положил тяжёлую руку на его плечо.

– Негоже вести себя так в его доме, – негромко сказал он. – Будьте осторожны, если не хотите, чтобы монахи вас обвинили в неуважении и ереси. Я видал по дороге, что с такими случается.

– Служащие всё равно продолжают оставаться жителями Терновки, – недовольно, но уже куда тише возразил Юлек. – И должны подчиняться старосте, и…

– Вы пока не староста, – прошептал Лоренц, сжав пальцы на его плече, – и, будьте уверены, любая ссора с монахами опустит мнение деревенских о вас ещё ниже. Будьте благоразумны, ведите себя достойно! Вас ведь воспитывали при управе, откуда такие привычки?..

– Были б вы на моём месте… – пробурчал тот, отведя глаза, – сложно вести себя с достоинством,коли другие вас ни во что не ставят. Это вы можете только… ага, вот ты где, – к мужчинам подошла усталая девка лет пятнадцати на вид. Кожа на пальцах была сморщена и бледна, и Марфа старательно растирала замёрзшие после стирки руки.

– Чего изволите, ВашБлагоро… – она перевела взгляд на Лоренца и недоверчиво прищурилась, – ...благородие? Кого привели?

– А ну не дерзи, – Юлек дал ей лёгкий подзатыльник. – Это с семьи Альмонтов, наследник Мерфоса; ты хоть знаешь, к какой вотчине мы относимся, ась? Вот к нему и, так что смотри мне, – пригрозил он, – чтоб уважительно обращалась с господином! У него к тебе дело важное, так что…

Лоренц приподнял руку. Староста замолк.

– К вам заходил вчера хромой мужчина чуть старше меня? С костылём и перевязанной ногой. И на руке… – он покопался в складках у пояса и вынул гербовую повязку. – И на руке вот это. Заходил?