— В общем, нами было принято решение, вас несколько притормозить. Сделать все возможное, чтоб оставшееся до десяти процентов вы набрали плавно и осторожно. Дайте мозгу шанс верно расставить приоритеты. А мы, доктора проекта и ваш нейроимплантант, вам в этом поможем.

— Чип-то тут причем? — удивился я.

— Вы заметили, что процесс развертывания связей искусственного образования в вашей голове, и синхронизация с носителем, в процентном выражении, идентичны?

— Естественно.

— Не задавались вопросом: отчего это так происходит?

— Задавался. А толку? Я ни в нейрочипах, ни в роботах нефига не смыслю.

— Чип имитирует для мозга пребывание в сеансе, — выдал Розенбаум страшную тайну. — Он как бы посредник между мозгом и кибернетическим организмом. Таким образом мы создаем для мозга подмену. Понимаете? Вам подсознательно кажется, что вы управляете чипом, а не реальным кибером.

— Не очень понятно, но верю. Но раз чип эффективно спасает меня от проблем, может, нет нужды как-то ограничивать мои сеансы?

Доктор сурово поджал губы, строга на меня посмотрел и выдал:

— Вы начали говорить, как наркозависимый. Не замечаете?

Я аж дернулся, словно от пощечины. Это было… жестко. Даже жестоко.

В той среде, в которой я вращался последние два десятка лет, наркоманов не любили. Это, мягко говоря. Хуже отношение было только к лицам нетрадиционной ориентации. Причем — а мне довелось общаться и с коллегами по ремеслу из других стран — победное шествие толерантности в той же Европе или Америке только улицами больших городов и ограничивалось. В глубинке, или в старых семьях назвать человека транссексуалом — жестоко оскорбить.

Так вот. Наркоманы слегка до геев не дотягивали. Чуточку. Считались они даже не совсем людьми. Как бы людьми, но не совсем. Вроде того, что хоть они и выглядят, как обычные, на самом деле таковыми не являются. И виной тому — отсутствие воли. Наркоман не волен распоряжаться своей судьбой. Это за него делает вещество. И тогда логичным будет предположить, что вместо человека, именно с веществом и имеешь дело.

Но это что касается наркоманов обычных. Геймеры — люди, страдающие игровыми зависимостями — к таковым относятся опосредованно. Встречались мне такие — способные все до последних трусов в казино оставить. Азартные игры — это ведь тоже подвид игровой зависимости. Рулетка, блэк или игровой автомат — не суть. Так вот, все о такой «увлеченности» этого товарища знали, но не осуждали. Философски подходили, короче. У одного, мол, хобби мотоциклы из старья восстанавливать, другой по бабам известный ходок. А этот все прибыли в казино оставляет. Что тут сделаешь⁈ Охота пуще неволи.

Но о проблеме игровых зависимостей я, как нормальный, современный, человек, конечно знал. К себе только не примерял. Знал, что не азартен. Из-за карточного стола в любой момент мог встать и уйти. Тем более какие-то компьютерные убиватели времени. Не было у меня столько лишних часов в сутках, чтоб еще и в игрушечки играть. Кроме тетриса так ничего из игрового на компах и не освоил…

И слышать обвинение доктора было странно. И даже страшно. Превращаться в наркомана не хотелось. По большому счету, воля — это все, что у меня осталось в жизни. Воля, и страстное, непреодолимое желание жить. Собственно благодаря этим качествам, я здесь, в этом Алтайском центре Компании и оказался.

— Колонизация затягивает, — хрипло выговорил я. Ничего не значащие слова, с трудом протиснутые через сведенное спазмом горло.

— А вы, батенька, зря общественную жизнь игнорируете, — покровительственно укорил меня док. — Ушли в тот мир так, что на этот ни сил, ни желаний не остается. Понимаю. Но и зависимым от сеансов становиться не советую. Всякое может случиться. Представьте на миг, что связь с той планетой пропала. Что вы будете делать без своего ненаглядного робота?

— Да я все понимаю, — поморщился я. — Причем тут только эта ваша общественная жизнь? Я тут никого не знаю. Меня никто не знает. Я и прежде не особо хорошо с людьми сходился, а теперь и подавно…

— Это вы зря. Вас многие знают. Вы, в некотором роде, наша, нашего центра, знаменитость. С вами многие хотели бы познакомиться. Это с одной стороны. С другой, Компания готова оплатить вам участие в серии запланированных на ближайшее время мероприятий. Ничего такого от вас не потребуется. Просто присутствие. Просто свободное общение с другими операторами.

— Капец. Не хватало еще на экраны телевизора попасть, — рыкнул я. — Боюсь, гости, которые повадятся сюда, по моим следам, ездить, вам не понравятся.

— Я в курсе вашей проблемы, — кивнул Розембаум, подтвердив, наконец, мои догадки о причастности его к корпоративной Службе Безопасности. Во всяком случае, я надеялся, что доступ к моему досье не раздают простым докторам. — И Компания это тоже учитывает. Это будут не самые многолюдные акции. И журналисты на них допущены не будут.

— Пф. Так и не понял, зачем это Компании?

— У нас много новичков. А им хочется видеть легендарных операторов. Вот и вся причина. Ну что? Каков будет ваш положительный ответ?

— Да я-то что? — пожал я плечами. — Я, допустим, согласен. Это же вам меня придется получше прятать, если что.

— Спрячем, — кивнул док. — У нас множество вариантов. Как вам, к примеру, возможность пожить на Луне? В тамошнем научном городке тоже есть центр нашей связи.

— На Луне я еще не бывал, — засмеялся я. — Но оттуда трудно будет ездить на встречи с начинающими операторами. Я, правда, до сих пор не понимаю, почему удостоился такого внимания, но если уж Компания готова даже оплатить…

— Готова, — еще раз подтвердил док. — Здесь, валютой любой страны, или там, монетами. И поверьте, вознаграждение вас не разочарует.

— Хорошо, — выдохнул я. — Я согласен, но с одним условием! Мне нужна свободная возможность выхода в глобальную сеть. Неотслеживаемый адрес, или как там это делается. Мне нужно иметь возможность связываться с нужными людьми, писать письма, рыскать по сайтам…

— Я понял, — кивнул врач. — Это можно организовать. Единственное, вам придется подписать несколько дополнительных бумаг… Понимаете⁈ Компания очень щепетильно относится к коммерческой тайне. И если вдруг выяснится, что через вас эта тайна окажется нарушена…

— Я подпишу, — хмыкнул я. — Другие же операторы… Те, кто живет с семьями и ездит на сеансы, как на работу. Они же никак не ограничены. Мы только тут, как в информационной тюрьме…

— Так им и нечего разглашать, — развел руками доктор. — Между тем, само место расположения нашего центра — уже не подлежит разглашению.

— Могу только приветствовать, — засмеялся я. — Целиком и полностью, как говорится. Это только в моих интересах. Так что от меня эти сведения точно никуда не уйдут.

— Логично, — улыбнулся умело замаскированный сотрудник СБ. — Это не в ваших интересах. Нейроинтерфесом тоже не следует хвастаться. Разработка прорывная, но пока на стадии прототипов.

— А мы здесь в роли испытателей? Подопытных?

— Любой вред человеку от имплантирования полностью исключен, — отрезал док. — Иначе сейчас продолжались бы опыты на животных. В этом отношении можете быть спокойны. Но и щеголять устройством не рекомендую. Тем более что после полного развертывания устройства, вы получите ощутимое преимущество.

— Здесь, или в программе?

— Везде. Ваша жизнь уже никогда не станет прежней. И это не громкие слова. Это реалии наших дней, господин Лис. Поверьте. Вы еще спасибо нам говорить будете…

« Синхронизация 8,7%» — напомнило о себе устройство у меня в голове.

— Ну, я пойду? Кушать очень хочется, — вздохнул я, не дав себя отвлечь от действительно важного каким-то тупым нейросеткам.

— До встречи, господин Лис, — улыбнулся док. — К началу следующего сеанса пакет документов будет уже готов. Сможете подписать прямо перед тем, как лечь в капсулу.

Я кивнул и побежал в душ. Есть и правда хотелось немилосердно.

Следующий сеанс я полностью посвятил пристрелке новой винтовки. Это на Земле, пожалуй, не так много специалистов, хотя бы равных мне по искусству обращения с этим видом оружия. А в колонии все было иначе. И винтовка совсем на винтовку не походила, и способ прицеливания существенно отличался.