Я понятливо хмыкнул.

— Мне нужен именно этот банк. У меня дело к вашему хозяину, сударю Ватичелли.

Гномы мне не поверили и попросили удалиться повторно. Тогда я щёлкнул пальцами, и с их доспехов слетели защитные амулеты третьего уровня, защищающие от аналогичных атакующих заклинаний. Бородачи пораскрывали рты.

— И что мне с вами делать?

— Охра... — я схватил крикуна за горло возникшей из пустоты фиолетовой рукой и прижал его к воротам. Второй охранник попытался убежать вглубь банка, но был схвачен ещё на пороге — я связал его невидимой нитью и перенёс в стог сена, стоящий рядом с конюшней. Стрелков в бойницах на втором этаже я предварительно усыпил.

«Вполне ожидаемо, что эти зажравшиеся карлики не захотят пустить на порог якобы уважаемого дома какого-то проходимца. Но что поделать — мне не захотелось являться в банк в украшениях — с ними на меня напали»

Я вошёл в банк. Внутреннее убранство показалось мне вполне соответствующим заявленному Ватичелли статусу: вплотную к стенам прилегали мягкие, выделанные из кожи диваны, на поул лежал выразительный, с прожилками мрамор, стены были увешаны нейтральными, богато выполненными картинами, в которых проглядывалось мастерство художников, а по углам расположились небольшие садики с вечно цветущими растениями.

На первом этаже почти не было дверей, да и самих коридоров было немного — раз-два и обчёлся. Наверняка, основная сумма денег хранилась не в этом здании.

Я присел на один из свободных диванов и поинтересовался у соседа о том, где мне модно отыскать Ватичелли. Замученный справками и документами мужчина указал мне на второй этаж, перед этим предупредив: «Сударь Ватичелли никого обычно не принимает, а если и принимает, то запутывает ещё больше. Выудить деньги из его банка почти так же сложно, как освободиться из лап инквизиции».

Я предпочёл не спорить со скептиком и поднялся на второй этаж. Очередь на нём была изрядная, я бы даже сказал — слишком.

Не имея такой дурной привычки как следование общепринятым нормам и ожиданиям, я притворился слепым и внаглую побрёл к нужному мне кабинету. Выходило очень славно — я мастерски натыкался на людей и сбивал их с ног. Правда, одному благородному мужчине, в соболиной шубе, это не очень понравилось, поэтому он схватил меня за халат и начал ожесточённо трясти, приговаривая: «А ну, в конец очереди, холоп! Перед тобой сам Князь Питербургск-ой!».

У меня не было никакого желания спорить, поэтому я признал титул уважаемого человека и, как и все слепые — свернул ему руку.

— Проклятье! Мои пальцы, ах, мои пальцы! — актёришка свалился на пол и начал во всю махать искривлённой ручкой. Люди вокруг нас расступились, и проход к кабинету оказался открытым. Я единым махом покрыл многометровое расстояние и оказался у двери Ватичелли.

— Стойте, ирод! Я уже жду три дня!

— Вы не имеете права!

— Свинья!

— Иуда!

Я посчитал, что мы обмениваемся оскорблениями, и в свою очередь прокричал:

— Уроды! Негодяи! Воры! — после чего настежь отворил дверь раздора и праздно вошёл в кабинет.

За столом из слоновой кости и морёного дуба сидел всеми почитаемый банкир. Напротив него восседал грузный старик с кипой бумажек.

— Вы задержались. — я стащил нерадивого посетителя со стула и под осудительные охи толпы выкинул его за пределы кабинета. Богач распластался на паркете и тихо застонал.

Ватичелли потерял дар речи и вцепился в своё матово-бежевое кресло. Он почти не дышал — словно боялся навлечь на себя гнев Богов.

— Ах, забыл! — я забрал многочисленные бумаги и выкинул их куда-то в коридор — авось, тот толстяк их когда-нибудь соберёт. После этого я любезно прикрыл за собой дверь и аккуратно присел на освободившееся место.

— Здраствуйте.

Гном сглотнул подступивший к горлу ком и прощебетал — дрожащим, заунывным голосом:

— Это... Это... Это был генерал-майор...

Я поспешил его успокоить:

— Нет, это обычный старый брюзга в растянутой одежде. Вы, должно быть, приняли его не за того.

Ватичелли смиренно закивал, прикрываясь какими-то бланками.

— Да-да, не за того, не за того... Простите меня за всё! — и, вдруг, зарыдал...

Я не знал, что делать, поэтому достал из кармана гнома платочек, и всучил эту ткань ему же в руки. Бедолага смачно высморкался и, не помня себя от горя, принялся свистеть, хрюкать и молить о прощении.

Я поспешил уверить господина гнома, что пришёл сугубо по деловому вопросу, но он ещё долго продолжал хныкать и не верить мне, и лишь моё благородное поведение убедило его в обратном: я заварил чай с помощью огня на пальцах и развёл в камине огонь с помощью молний, чтобы нам было тепло.

— Итак, сударь Ватичелли: мне нужна информация.

— Всё, что угодно! — хозяин банка склонился в уважительном поклоне. Правда вот, сквозь треск поленьев из камина я всё же расслышал, как он после этого пробурчал под нос что-то на подобии: «Треклятый сукин сын».

Левитирующий чайник над моим указательным пальцем засвистел, и я приказал ему разлить нам двоим по кружечке чаю.

— Вы знаете Разумовского?

Бородая кукла задумалась.

— Пожалуй. А вам нужно что-то конкретное? — и, подув на чай, разом выхлебала полкружки. Наверное, от нервов.

— Кто этот граф такой? И его дружок, Лоренц.

— Насчёт Лоренца не знаю, я о нём раньше никогда не слышал... Но вот про Разумовского могу рассказать, если вам интересно.

— Валяй.

И тут сударь Ватичелли поведал мне красочную историю милой любви и великого позора...

В году эдак в 21 стоял на тракте между Москвой и Воронежем один малопримечательный двор, в котором останавливались проезжие купцы. Всем он нравился, наверное, исключительно из-за того, что по хозяйству там работала очень славная девушка, столь привлекательная и яркая, что сам Бог решил ниспослать ей имя Эстель, как всем доподлинно известно, для подобных мест — крайне редкое.

Пусть девушка и не была дворянского рода, но она всё же привлекла к себе внимание очень доброго и хорошего человека, учёного и поэта — Разумовского. Мужчина влюбился в работницу постоялого двора без памяти и, ни во что не ставя ни мнение друзей, ни родственников, женился и даже успел завести от неё ребёнка — Алексея. Правда, годом позже деятель науки внезапно скончался. Говорят, от сердечного приступа.

Эстель досталось малое наследство: две десятка душ и домик под Москвой. Чтобы прокормить сына, ей пришлось открыть постоялый двор и самой готовить на кухне. В приличное общество чету Разумовских больше не пускали.

Юный Алексей вырос среди крестьянских детей и получил жалкое домашнее образование. Молодому человеку светило будущее матери — стряпать на кухне своего же постоялого двора, но от этой незавидной участи его неожиданно спас друг отца, профессор первого Московского университета, основанного на эльфийских руинах, сударь Ринальди, к сожалению, ныне трагично помешавшийся. Он помог молодому человеку поступить и направил его на стезю отца — изучение древних манускриптов.

В университете молодой человек столкнулся с Дженин Орловой — прекрасный молодой особой, обучающейся на факультете магии. Её отец — граф Орлов, — к сожалению, ныне почивший, — а также вся его семья, некогда были очень важными клиентами для банка Ватичелли.

Нищий безродный негодник с завидной регулярностью стал наведываться на направление магических боевых искусств и, невзирая на тумаки от одногруппников девушки, дарил ей цветы, конфеты и прочие бесполезные, но приятные подарки. Дама, как ни странно, отвечала на его ухаживания взаимностью, хотя у неё, к слову, уже был жених, весьма привлекательный маг с целительского направления. Всё закончилось тем, что под конец третьего курса дама сообщила богатому жениху, что не может связать с ним свою судьбу, и сбежала к Разумовскому.

Для отца девушки это стало непоправимым ударом — узнав о решении дочери, великий граф Орлов скончался. Его сыновья, убитые горем, не стали терпеть выходку сестры и забрали её у Алексея силой, а его самого знатно обсмеяли и с позором выставили из университета благодаря связям. Сударь Ринальди уже не мог им помешать — в то время он уже потерял рассудок и заперся у себя в поместье, где-то под Москвой.