— Погодите, не расстраивайтесь. Может, вы ещё и выиграете. — успокаивал я глупого шулера, зная, что за этим столом он никогда больше не выиграет.
Огорчённый аферист не слушал моих увещеваний: он погрузился в собственные мысли и закрылся от мира, как черепаха в панцирь. Когда я вытащил его карту двадцать шестой, он поначалу и не отвечал мне: даже когда его толкали, Звягинцев сохранял спокойствие удава и только и делал, что мирно перекачивался на скамейке.
— Вы проиграли. И должны мне 237 рублей... Вы слышите меня? — чтобы привлечь внимание к моей персоне, я начал с раздражением постукивать по столу. — Вы проиграли и должны уплатить своим товаром...
Шулер резко выпрыгнул из-за стола и, оттолкнув подельника-полицейского, бросился наутёк. Ожидавшие этого наёмники выбежали из зала, как прокажённые. На улице послышалось нервное ржание лошадей.
— Твою мать! — от охватившей меня ярости я перевернул стол с картами. — Добрые люди, держите его!
Я кинулся за моими деньгами, но уже на выходе понял, что мне надо закурить — магические силы покинули меня в самый неподходящий для этого момент.
— Рука, косяк!
Культя полетела за сумкой. Я же в это время наблюдал, как мой обоз спешно укатывает в закат. Но долго это не продлилось: не дождавшись курева, я бросился на врагов с голыми руками.
Первого наёмника, не успевшего залезть на лошадь, я стянул на землю и отлупил ногами. Второго поймал на мельнице и опрокинул головой об камень, третьего — нокаутировал локтем в челюсть. Четвёртый и пятый поймали меня за руки и бросили в конюшню. Мне повезло: я не полетел в стог сена и упал в конское дерьмо... Шутка, всё было наоборот. Гераган Ибн’cалахэ второй — везучий сын замечательной женщины.
На улицу выбежал демон.
— Фикус, держи их!
Обжора боялся задеть обоз, поэтому старался попасть по людям. Выходило у него из рук вон плохо: он не умел целиться и одним ударом разворотил целую телегу. Оттуда посыпалось разномастные коробочки со всяким хламом.
Культя пролетела сквозь дыру в крыше и вручила мне косяк. Я быстренько его запалил и, вернув себе силы, выбежал из конюшни и подорвал мост через овраг. Делегация бесчестных жадюг застопорилась.
Звягинцев слетел с козел, залез в третью по счёту телегу и, вытащив оттуда маленький ларец, побежал наутёк. Я пустил по его следу ладошку, а сам помчался отбивать обоз. Наёмники не стали играть в героев и побежали кто-куда. Вскоре улица опустела, и на ней остались лишь немногочисленные зеваки произошедшего безобразия.
Я принялся шарить по телегам и к горю своему находил там лишь всякие тряпки, доски для разделки мяса, чашки, глиняные миски и прочую лабуду, продать которую означало бы пройти целое испытание.
Фикус подошёл к обозу, когда я уже исследовал последнюю телегу. В руках у него был кошелёк с пресловутыми шестьюдесятью рублями.
— Здесь восемнадцать рублей мелочью. — Фикус приподнял пузатый кошель и горько хмыкнул. — Эта сволочь нас всё же обманула.
Я закатил глаза и поднял руки к небу.
«Всё же, боги не любят меня, раз не позволили получить выигрыш. Проклятые карты!»
Вскоре к нам вернулась культя. В её пальцах не нашлось ничего интересного, кроме каких-то дамских трусиков. Я покрыл длань дьявола матом и огорчённо сел на козлы телеги.
— Может, станем купцами?
— Если ты ещё раз скажешь что-то подобное, то я буду вынужден отправить тебя обратно.
Демон вздохнул. К нам подошли Микола и чёрный Богдан. Они были ещё пьянее, чем час назад.
— Хозяин, ик! Ловко вы уделали этого гада... ик! Все талдычили нам с Миклой, когда мы садились за стол, что этот гад, ик, шулер, ик, первостатейный! Мол, столько уже долгов людям породил, что и не счесть. А усач тот херов, несмотря на запрет властей вмешиваться в азартные игры, всячески этому потакал. Как правило, ик, обкрадывали они, ик, всякую шелупонь, а вот сегодня за нас взялись...
— А мы не шелупонь? — я поправил украденный персидский халат. — У нас восемнадцать рублей мелочью и бесполезный обоз...
— Позвольте! — послышалось громкое обращение откуда-то со стороны постоялого двора.
Я напряг зрение и усмотрел Лоренца Гелена, пугливо озирающегося по сторонам. Когда он увидел, что опасности поблизости нет, он подошёл к нам и протянул мне какой-то мешочек.
— Знаете, этот обоз потянет на три сотни рублей. Я имею представление, как выгодно продать такого рода груз. Не хотите ли вы его мне отдать?
Я посмотрел на иностранца, как на умалишённого.
— По-вашему, эти доски и ножи можно продать за три сотни? Не смешите!
— Я говорю чистую правду. — немец и вправду был очень серьёзным. Складки на его лбу искривились, как моё лицо при виде содержимого телег. — Здесь три сотни. Ровно.
Гелен приподнял уже раздражающий его кошель на уровень глаз.
— Вы согласны совершить сделку купли-продажи?
«Не нравится мне этот тип» — Фикус стоял позади Лоренца и корчил рожицы. «Какой человек в здравом уме купит такое дерьмо за три сотни рублей?»
«Тот, у которого эти три сотни рублей есть»
— Хорошо, я согласен! Забирайте обоз и продавайте его хоть за тысячу рублей, я не расстроюсь!
Я слез с козел и, пожав глупому иностранцу руку, забрал заслуженные три сотни. Монеты приятно тяготили руку.
— Что ж, на этом я с вами прощаюсь. — Лоренц кивнул и двинулся в начало обоза. Я не представлял, как он собирался выехать с довольно узкой улицы, но ловкач, чёрт бы его побрал, действительно это сделал: развернув обоз, он в гордом одиночестве погнал вереницу телег на выезд из города. Пока мужчина не скрылся из виду, я продолжал смотреть ему в спину. Когда же Лоренц укатил, я похлопал себя по щекам и оповестил моих помощников:
— Готовьтесь, этим вечером у нас много работы!
Солнце клонилось к закату. Но времени до закрытия рынка у нас было ещё много...
არა ცამეტი
Каретный Ряд — небольшая улица в центре Москвы. Как не сложно догадаться, она примечательна тем, что с самого момента ее появления на карте здесь селились люди определенной профессиональной специализации, а именно — изготовители телег, колымаг, возков и прочих передвижных средств.
Одним из самых известных мастеров Ариандровской эпохи, положившим, так сказать, начало современному каретостроению, был выдающийся мастер и, как бы сейчас сказали, талантливый предприниматель — Михаил Распопов.
Ах, какие произведения искусства создавал этот виртуоз! Транспорт его авторства ценился по всей России, и лишь немногие, самые богатые и влиятельные люди империи могли позволить себе карету из его мастерской.
Каждое из колёсных созданий, получившее жизнь благодаря Михаилу, можно было без преувеличения назвать «громким» шедевром и при этом, что очень важно в обществе аристократов, не прослыть неумеренным в выражениях пошляком...
Но, пожалуй, вершиной искусства знаменитого Распопова, венцом всех его дивных творений и квинтэссенцией всех его творческих способностей являлся лишь один экипаж — карета, предназначавшаяся Петру Первому. Она была для Распопова тем же, чем для Микеланджело Буонарроти — розово-мраморная «Пьета».
По легенде, прежде чем прошлый император направился на Север, чтобы основать Санкт-Петербург, он приказал ещё юному тогда Распопову и его учителю изготовить карету удивительной красоты и изящества, покрытую сусальным золотом, белоснежной эмалью и многочисленными, вырезанными из двухсотлетнего дуба вензелями. Сей шедевр должны были обтянуть изнутри красным бархатом, и затем обложить получившиеся кресла вышитыми серебром подушками.
Работа над созданием императорской кареты шла в течение года. Когда один из подмастерьев завистливого соперника, любознательный подлец, по науськиванию старших пробрался в охраняемую мастерскую, где под покровом ночи создавалась карета, и, отбросив тончающий полог, будто фату у прекрасной невесты, увидел результат, то он, по слухам, навсегда ослеп и в тот же день отправился в монастырь, потому как к нему ясно и неотвратимо пришло божественное прозрение: лучшего творения, чем это, ему никогда не суждено будет сделать или хотя бы ещё раз увидеть.
