— Я не дам надеть на себя ошейник.
Слова вырвались сами собой. Я в этот момент думал о чём-то другом… Ладно, я думал о Мириам. О том, что она скажет, если я позволю превратить себя в бессловесную подъярёмную скотину. Я знаю свою девушку и уверен, что она будет против такого чудовищного насилия над личностью.
— Сашхен, ты не понимаешь…
— Я могу себя контролировать, — я завёлся. Кровь прихлынула к щекам, в кончиках пальцев появился незнакомый зуд.
— Вот ты прямо сейчас это делаешь, да? — слова шефа были полны сарказма. Оглядевшись, я понял, почему: несколько урн было опрокинуто, открытые по летнему времени двери и окна домов в едином порыве захлопнулись, а с уличного столба, шипя и плюясь искрами, сорвался электрический провод…
— Я научусь, — если бы в душе моей было столько же уверенности, как в голосе.
— А если нет?
Я представил, как за малейшее действие, за мысль, промелькнувшую в голове, горло сжимает невидимая удавка…
— Я умру. Покончу с собой. Но ошейник носить не буду.
— Ты же помнишь, что стало с Серёжей? — тревожно спросил Алекс. — Сашхен, ты же не хочешь такой участи…
— Всегда есть кремационная печь, — как можно равнодушнее пожал я плечами. — Надеюсь, что из пепла я восставать всё-таки не умею.
— Вы забыли об одной мелочи, — вдруг сказал Владимир.
Небо посветлело. Свет фонарей стал прозрачным и зыбким, словно размытая водой акварель. И гуляк на улицах заметно поубавилось — я даже не заметил, как это случилось.
— Бал уже сегодня, — сказал московский дознаватель.
— У нас есть обломки артефакта, — вспомнил я. — Я сам слышал, как вы говорили, что по ним можно найти хозяина. Того, кто его сотворил. Может быть, за день мы успеем отыскать…
— Мы сделаем это на балу, — заявил Алекс. — На бал съезжаются все, кто имеет отношение к миру сверхъестественного. И если маг, который сделал «Гнев Везувия» будет там — мы его отыщем. Остальное сделает Гончее Заклятие.
— Заклятие? — переспросил я.
— Это разновидность того же ошейника, — сказал Владимир. — То же самое Слово. Стоит прицепить его к какой-нибудь вещи, которая принадлежала преступнику — и того отыщут хоть за тридевять земель. Слово не спит, не нуждается в еде — оно упорно ищет. А когда находит…
— Срабатывает, как строгий ошейник, — закончил Алекс. — Отыскав реципиента, оно начинает душить. И тогда преступник сам, со всех ног бросается к Совету.
— А иногда и не успевает добежать… — мрачно добавил московский дознаватель.
Алекс не отрываясь смотрел на дорогу. Не глядя он протянул руку и дёрнул Владимира за рукав. Тот оглянулся, осёкся и остался стоять столбом, глядя туда же, куда и шеф.
Предметом их любопытства был лимузин, который неторопливо ехал по пустому шоссе. Был он чёрным, очень породистым — хотя марки я так и не узнал; и выглядел устрашающе.
В последнее время Парки, что вечно плетут нити моей судьбы, понаделали в полотне множество узлов, а некоторые петли вообще спустили. Так что я приготовился к худшему.
— Неужели Сам пожаловал? — тихо спросил Алекс.
— Похоже на то, — уголком рта буркнул Владимир.
— Да что происходит-то?
— Стой смирно, кадет, — приказал шеф. — Не чешись, не лови мух, не суй рук в карманы… Говори, только если тебя спросят, и будь, чёрт тебя побери, вежлив. А ещё лучше — молчи. Прикинься ветошью. Я сам буду говорить.
Лимузин тем временем остановился.
Он даже не потрудился подрулить к обочине — просто остановился в центре полосы, как будто так и надо.
Стёкла были настолько тёмными, что в них отражался мир — как в кривом зеркале.
Вот и наши вытянувшиеся физиономии отразились, когда Алекс, подгоняя меня толчками, шагнул с тротуара на проезжую часть.
Что характерно: немногие автомобили беззвучно обтекали чёрного кита слева, ни одним звуком не выражая недовольства. И даже полицейская «шкода», как серая акула беззвучно проплыла мимо, лишь в последний момент униженно пискнув в знак приветствия.
Дверь лимузина беззвучно распахнулась, открывая сумрачные недра. В них угадывались высокие, с начищенными до блеска голенищами сапоги, рядом — тяжелая трость, дальше шел чёрный с серебряным позументом бархатный камзол, а ещё выше — бледное, почти призрачное лицо. Бесцветные волосы были убраны назад и стянуты то ли в косицу, то ли в хвост, в ухе покачивалась серьга с редким, грушевидной огранки бриллиантом.
Но не это главное. По особенной неподвижности, бескровности черт можно было сказать, что незнакомец ужасно, невообразимо стар.
Из салона пахло дорогим парфюмом, горячими щипцами для завивки волос и коньяком. Сам же пришелец не пах почти ничем. Немного пыли, немного сухой кожи. Как старинный пергамент, который хранится в музее, в специальном, заполненном вакуумом ящике.
— Князь.
Не обращая внимания на возможных свидетелей, Алекс упал на одно колено, прижав правую руку к сердцу.
— Князь.
Владимир сделал то же самое, с одним отличием: правой рукой он опирался на молот.
Почувствовав, нежели услышав, немой приказ шефа, я повторил действия дознавателей.
Вышло у меня не так ловко и непринуждённо, как у них. Но я старался: незнакомец произвёл на меня впечатление. И запахом древних забытых эпох, и надменной осанкой, а более всего — глазами.
Такие же бесцветные, как мои, они таили в себе невероятную мощь. Казалось, если их хозяин разозлится — запросто выпустят лазерные лучи, как в старых комиксах про Супермена.
— Ну и затеяли вы бучу, — голос князя шелестел, как чешуя рептилии по холодным камням. — Взбаламутили наш тихий пруд. Не на то я рассчитывал.
— У нас всё под контролем, — наконец тихо, словно бы себе под нос, сказал Алекс. — У меня есть план.
— Добро. Делай, что должно, — слова упали веско, как гири на прилавок продовольственного магазина. — Время тебе — до полуночи.
Дверь лимузина беззвучно закрылась и тот сразу двинулся с места — я не услышал даже шепота двигателя. Словно бы автомобиль, содержащий в себе загадочного незнакомца, и вправду был призраком.
Господа дознаватели ещё секунд тридцать оставались в тех же подчинённых позах, и лишь потом разогнулись.
— Что это такое было? — отряхнув изрядно помятые брюки, я с удивлением поглядел на шефа.
— Явление Великого князя Скопина-Шуйского простому народу.
Когда Алекс называл Светлым князем стригоя Неясыть, в его голосе слышались нотки иронии. Чуть заметной снисходительности — словно бы мы, все, согласились играть в детскую игру, и он лишь придерживается правил.
Сейчас в его голосе было неподдельное уважение и восхищение, а иронические слова должны были скрыть трепет, который Алекс — Алекс! — испытал перед дряхлым призраком в лимузине.
— Но что это значит?
— Нужно выпить, — обратился шеф к Владимиру, игнорируя мой вопрос.
— Я знаю одно местечко, — кивнул тот. — Здесь недалеко.
Мы свернули в небольшой переулок, прошли мимо старушек, занимавших ранние посты на скамейках — Владимир церемонно раскланялся; вошли в пахнущий детьми и собаками подъезд многоквартирной хрущевки, поднялись на третий этаж, где московский дознаватель открыл бронированную дверь своим ключом.
— Конспиративная квартира, — пояснил он на наши недоумённые взгляды, закрывая вторую, внутреннюю дверь и защелкивая по очереди четыре замка. — Стараюсь в каждом районе иметь подобное логово — мало ли, что может случиться… Проходите, чувствуйте себя, как дома.
— Но не забывайте, что в гостях, — пробормотал Алекс. Я понял, что он тоже находится под впечатлением.
— Тут шесть комнат, — продолжал Владимир, идя перед нами по коридору и распахивая, одну за другой, двустворчатые двери. — Я выкупил весь этаж. Остальные двери на площадке, разумеется, фальшивые.
