— Вы с ума сошли?.. Не буду я стрелять в ребенка.

— А ты предпочтёшь гибель всего поезда?

— Но должен же быть выход. Можно попробовать договориться.

— Дети — народ трудный. Парнишка может заартачиться. И тогда…

— Я стрелять по детям не буду, — я затряс головой, как давеча проводник. — Что хотите делайте.

Мальчишка, казалось, ушел в себя. Глаза его бездумно скользили вслед убегающему пейзажу, руки спокойно лежали на коленях. Ногти на пальцах были обкусанные, с траурными каёмками. Джинсы видали лучшие годы, кроссовки — тоже. Шнурки были завязаны кое-как, их концы топорщились размухрёнными нитками. Курточка куцая, из рукавов торчат худые запястья. Стрижка неровная, светлые вихры топорщатся в разные стороны.

— Ладно, стой, где стоишь, — буркнул Алекс. — Всё приходится делать самому…

Вытащив револьвер, Алекс шагнул к мальчишке. Я просто не успел ничего сказать, ничего сделать… Миг — и он сидит рядом в соседнем кресле. Револьвер прячется за полой пиджака.

— Привет, — сказал Алекс. Пацан нехотя, будто его оторвали от важного дела, повернул голову. — Да вот спросить хотел: что это у тебя за музыка?

— А вам-то что?

— Да так… Мелодия понравилась, — шеф небрежно пожал плечами. — Вот, хотел узнать, откуда она у тебя.

— Это мой трек, — буркнул пацан, будто ждал, что сейчас его поднимут на смех. — Я сам придумал. И засемплил тоже сам.

— Круто, — похвалил шеф. — Да у тебя талант…

Три простеньких аккорда впивались в мозг, словно бензопила. От них ныли зубы, свербело в ушах, и в то же время… В то же время их хотелось слышать снова и снова.

— Сколько ты хочешь за свой трек? — вдруг спросил шеф.

— Что? — мальчишка нажал кнопку на динамике. В вагоне повисла звенящая тишина.

Я скорее почувствовал, а не увидел, как пространство развернулось. Спираль поезда выпрямилась, рельсы легли на место, горизонт принял свой обычный плоский вид… И всё сделалось по-прежнему.

В вагон, через окна, ударило солнце. Раньше его не было. Стоял сумрак, словно в аквариуме, словно вагон плыл глубоко под водой… Я этого не замечал, или не придавал значения, но сейчас, когда «Сапсан» словно бы вылетел из воды и в окнах заиграло солнце — понял, насколько сильно всё было не так.

Алекс перевёл дух и словно бы невзначай, словно хотел поправить рюкзачок, провёл рукой по лямке и снял динамик. А потом сунул его в карман.

Чадо в желтом свитере удивлённо моргнуло, повернуло голову — солнце, бьющее в окно, сделало его уши прозрачно-розовыми — и равнодушно вернулось к ковырянию в носу. Раздался строгий окрик, и ребенок нехотя удалился. Его позвала мама.

— А хочешь, я тебя с продюсером познакомлю? — неожиданно спросил шеф. — Он из тебя звезду сделает.

— Не хочу я быть звездой, — угрюмо буркнул мальчишка. — Я хочу денег заработать. Самостоятельным стать.

— Так ведь это оно и есть, — соблазнял шеф.

— А вот и врёте вы всё, — мальчишка упрямо мотнул головой. — Продюсер — это значит контракт на несколько лет, и все бабки уйдут студии, а мне копейки.

— Экий продвинутый нынче пошел малец, — почесал в макушке шеф. — Ладно, хрен с ним, с продюсером. Но тебе учиться надо. Это ты понимаешь?

— В Гнесинку я по возрасту не прохожу. Да и не нужна в наше время эта учёба.

— Но став образованным человеком, ты можешь многого добиться, — увещевал шеф.

— Я и так всего добьюсь, — буркнул пацан. — На учёбу только время тратить. В жопу её.

И он вновь отвернулся к окну. Алекс беспомощно посмотрел на меня — я пожал плечами. Не умею я с детьми. Вот хоть убейте — не умею.

— Ладно, а если я тебе скажу: то, что ты делаешь — это магия?..

Я икнул. Шеф пошел ва-банк. Рискованно.

Пацан медленно повернул голову к Алексу. На щеках его горели красные пятна.

— Вы видели, — сказал он побелевшими губами.

— Да, — кивнул шеф. — Видели. И я тебе скажу: было очень страшно.

— Йес! — мальчишка подпрыгнул на сиденье, в глазах его загорелся победный огонь. — Я знал! Я им говорил! А они…

— Тебе больше нельзя этого делать, — холодно и жестко сказал шеф.

— Но… Почему? — в лице мальчишки появилось что-то от грызуна. Мелкое существо, которое загнали в угол.

— Ты глупый, самонадеянный, и совершенно не представляешь, к каким последствиям может привести твоё баловство. А учиться ты не хочешь, — шеф посмотрел на меня. — Сашхен, выведи его в тамбур, сверни шею и выброси из поезда.

Глаза у пацана стали огромными, чёрными от расширившихся зрачков. Губы вытянулись в ниточку. Он потянулся к динамику на лямке, не нашел, и судорожно принялся дёргать замок. Шеф перехватил его руку и крепко сжал. Другой рукой он подхватил рюкзак, и переложил себе за спину.

— Отдайте, — на пацана было жалко смотреть. Его трясло, бледные лапки сжались в кулачки, но глаза смотрели упрямо и с вызовом.

— Извольте следовать за моим сотрудником, милостивый государь, — всё так же холодно сказал Алекс и бросил предупреждающий взгляд в мою сторону. Я поперхнулся.

Честно: я хотел уже попросить, чтобы он оставил мальца в покое — в крайнем случае, отобрать у него рюкзак… Конечно, это нашему горю не поможет, но сворачивать шею ребенку? Это круто даже для моего шефа.

Он же его просто пугает, — сказал я себе. — Хочет заставить прислушаться…

И я протянул руку.

— Идёмте, молодой человек.

— Я закричу.

— Никто тебя не услышит. Как никто, кроме нас, не слышал твоей музыки, — равнодушно пожал плечами шеф. — Думаешь, ты один такой хитромудрый? — спросил он вдруг совершенно другим тоном. — Тогда хорошенько подумай: а откуда взялись мы?

— Давай, поднимайся, — подтолкнул я.

— Подождите, — сказал пацан. Ни мольбы, ни слёз в его голосе не было. Только решимость. — Если… Если я соглашусь учиться. Если… Не буду… заниматься баловством?..

— Ну не знаю, — шеф положил руку на спинку кресла, пиджак его распахнулся и стала видна рукоять револьвера. Мальчишка сглотнул.

— Пожалуйста, — тихо пискнул он. — Я обещаю.

…Москва встретила неистовым солнцем, отчаянной трескотнёй воробьёв и по-весеннему бодрыми гудками автомобилей.

— Сейчас найдём извозчика, — обнадёжил шеф, выходя с Ленинградского вокзала.

Детский рюкзак с динамиком в виде Пикачу болтался на локте у Алекса, его рука покоилась на плече Миши Седова.

Я шел сзади, неся свою сумку и саквояж шефа.

— Что в Москве никогда не переведётся, так это таксисты, — Алекс поднял руку и к нам тут же подлетела «мазда» вишнёвого цвета.

Открыв переднюю дверцу, шеф назвал адрес и махнул нам садиться. Пацан уже полностью очухался от испуга. В глазах его появился новый блеск: ожидание неведомых приключений, новых возможностей, и главное — уверенности в себе.

Важнее, чем угрозы, для него сейчас был тот факт, что его оценили по достоинству. Поверили в его силы, и даже — немного боятся… А страх смерти для детей — концепция абстрактная. Она где-то далеко, и случается только с другими, незнакомыми людьми.

Миша Седов был счастлив.

— Будешь учиться в спецшколе, — сказал Алекс перед тем, как сойти с поезда. — С матерью договорится директор, за учёбу платить не нужно. Жить будешь там же, так что отчим тебя больше не тронет.

— А прогуляемся по Арбату, — предложил шеф, когда мы оставили пацана знакомиться с новым домом.

Хорошо, что дети быстро привыкают…

Мы пошли по красной брусчатке, мимо лавочек, облюбованных туристами, мимо художников со своими вечными мольбертами, мимо лотков, с которых продавали всякую мелкую всячину, от самодельного мыла до фальшивых кавказских кинжалов.

— Не знал, что существуют такие школы, — заметил я. Мимо прошествовала крупная японская тётенька с громадным объективом на пузе, и нам пришлось разойтись в стороны, чтобы её пропустить.

— Это не в прямом смысле школа, — поморщился Алекс. — Скорее, специнтернат. Для особо опасных малолетних преступников.