Я с беспокойством следил за его блужданиями. Через минуту не выдержал, и пошел к нему, стараясь наступать на сухие участки. К сожалению, было их не очень много…

— Вы что-то нащупали? — спросил я тихонько, подойдя к шефу вплотную. Я знал, что у оборотней великолепный слух, но всё равно казалось, что говоря шепотом, мы обеспечиваем себе подобие приватности.

— Знаешь, кадет, — ответил он, посмотрев на меня круглыми, немного шальными глазами. — А проклятие всё-таки есть.

— Вы говорите о проклятье, от которого умерли рабочие? — осторожно спросил я.

— Не совсем, — поморщился шеф. — Точнее, совсем нет. Тут что-то другое.

— Но оно могло повлиять на успех строительства?

Я не заметил, как девушка-пилот подошла к нам. Секунду назад она стояла возле вертолёта, и вдруг…

Алекс посмотрел на неё пустыми глазами, потом моргнул и тряхнул головой.

— Э… простите, как вас зовут?

— Хельга, — она не протянула руки. Только сузила светлые глаза и выставила подбородок.

— Так вот, Хельга…

Я не услышал, что сказал Алекс девушке. На меня опять накатило.

Это было не так, как в Питере. Не было муторной, вымораживающей тоски, не было ощущения тонкого моста под ногами… Был взгляд. Пристальный, внимательный, отчасти враждебный.

От этого взгляда заболела кожа, затылок наполнился тяжестью, а под сводом черепа раздалось мерное жужжание.

Жужжание складывалось в слова неведомого языка. Я напрягся, пытаясь распознать знакомые фонемы, как-то идентифицировать, расшифровать, но — безуспешно. Слова лились непрерывно, сплошным потоком, вызывая чувство бессилия.

Я разозлился.

Язык — моя сильная сторона. Я всегда гордился тем, что мог уловить смысл речи на лету, даже не зная самих слов. Это было на уровне интуиции, догадок, которые оказывались верными…

Здесь и сейчас я не мог ничего. Я слышал голос в своей голове, я знал, что это — осмысленная речь, но не мог понять ни слова.

— Кадет, что с тобой? Эй, Сашхен, посмотри на меня!.. Посмотри на меня, это я, Алекс…

Знакомый голос пробился сквозь жужжание, и я уцепился за него, как за спасительную соломинку. Тряхнул головой, отгоняя наваждение, протёр глаза…

Оказалось, я стою на опушке леса, по колено в канаве с водой. Холодная жижа уже проникла в кроссовки, намочила штанины, и ноги сковало холодом.

Я наклонился, и в тёмной воде отразилось моё лицо. Щёки запали, нос заострился, как у мертвеца. Сквозь натянувшуюся кожу угадывались зубы — широкий оскал скелета. Глаза представляли два тёмных провала.

Встретившись взглядом со своим отражением, я дёрнулся, будто получил пощечину.

И выпрямился.

Алекс возвышался рядом, на холмике рыхлой земли. Он протягивал мне руку.

— Выбирайся, — приказал он.

— Что это было?

Схватившись за его крепкую, тёплую и живую ладонь, я сразу почувствовал себя лучше. Вытащив из грязи одну ногу — ледяная жижа отпускать не хотела, и подошва кроссовка издала чавкающий стон — я упёрся в скос канавы, извлёк вторую ногу, и наконец выбрался на сухую землю.

— У тебя надо спросить, — Алекс с беспокойством заглянул мне в глаза. — Как себя чувствуешь? Голова не болит? Зелёные гоблины не мерещатся?

— Я что-то услышал, — сплошная стена леса стояла прямо перед лицом. Меж светлых стволов берёз вились плети колючего шиповника, дикой малины, создавая совершенно непроходимый барьер. — Точнее, почувствовал. Мне показалось, оттуда, — я указал подбородком на лес. — На нас кто-то смотрит.

Про голос в голове я решил пока не сообщать. Так и до палаты номер шесть докатиться можно…

— Ну мало ли, кто может смотреть, — пожал плечами шеф. — Места ведь заповедные, глухие. Волки, лоси. Медведи.

— Это был осмысленный взгляд, — перебил я.

— Я ничего не чувствую, — Хельга оказалась рядом вновь, как по волшебству. — Поза её напоминала стойку гончей, которая пытается взять след: тело вытянуто в струну, ноги готовы к броску. Нос, скулы, глаза — устремлены вперёд в едином порыве. — Там никого нет. Совсем никого.

Девушка перешла в расслабленное состояние мгновенно. Оглядела нас раздражительно, как досадную помеху.

— Идёмте, — бросила повелительно. — Меня ждут на работе.

В этот момент он и появился.

Здоровый мужик. Накидка, бурым мехом наружу, какая-то совершенно невозможная, похожая на разорённое гнездо лохматая шапка, сивая борода, румяные, как наливные яблочки, щёки и хитрый взгляд мутноватых глаз.

От мужика на километр разило сивухой и какими-то ягодами. Малина, или ежевика…

— Бог в помощь, люди добрые.

Голос у мужика был глубокий. Как колодец, из которого видны звёзды.

— Здравствуй, отец, — откликнулся Алекс.

— Дело пытаете, али от дела лытаете? — продолжил допрос мужик.

— Иди своей дорогой, дед, — встряла Хельга. — Некогда нам тут с тобой лясы точить.

Мужик перевёл взгляд на девушку. Чуть покачнулся, икнул, а потом поднял руки, слепил из воздуха невидимый шар и запустил его в Хельгу.

Когда шар пролетал мимо меня, было ощущение, словно рядом пальнули из огнемёта. Показалось, даже волоски в бровях скручиваются от жара.

А в следующий миг вдоль моего плеча пролетела волчица. Пасть оскалена, лапы нацелены мужику в грудь, хвост вытянулся струной…

Мужик издал губами чмокающий звук. Волчица затормозила прямо в полёте. Не знаю, как она это сделала, не покатившись кубарем в колючий кустарник, но факт налицо: только что громадная зверюга была готова разорвать деду горло, а теперь мирно сидит у его ног, как дрессированная овчарка.

Я невольно принялся её разглядывать.

Масти волчица была необычайно светлой, с небольшими вкраплениями тёмно-рыжих волосков. Морда у неё была очень изящная, аккуратная такая, узкие длинные глаза обведены чёрными стрелками. Уши казались такими мягкими, что рука так и тянулась их погладить…

Грудь волчицы украшал белый воротник, кончики хвоста и ушей тоже был белыми. Таких красивых зверей я ещё не видел.

Мужик властно положил руку на голову волчицы. Та прикрыла глаза и высунула язык. Сначала я подумал, что от удовольствия. Но потом заметил, что всё тело зверя дрожит мелкой дрожью.

Она боялась. Волчица боялась этого пьяного лесного деда.

— Молода исчо, — ласково сказал мужик. — Не перебесилась.

— Кто вы такой? — вырвалось у меня.

Теперь, когда все немного успокоились, я понял, что этот взгляд, это ощущение чужой силы, исходили именно от деда.

— А местный я, — мужичок охотно протянул замурзанную руку Алексу. Тот, не чинясь, пожал.

Когда он протянул руку мне, возникло острое ощущение, что прикасаться к мужику нельзя. Рука моя просто окаменела, не хотела подыматься. Но я пересилил. Сжал зубы, втянул носом прохладный, попахивающий стоялой водой воздух и протянул.

— Молодец, — непонятно одобрил дед.

Рука у него была тёплая, сухая, и одновременно колючая — словно по ней пропустили электрический ток.

На миг я ощутил жажду. Желание впиться ему в горло, проколоть вену и пить, пить горячую кровь…

Я удивился. Нет, во мне проснулось чувство гадливости. Кровь? Из отворённой вены? Бррр…

И в то же время я испытал сладострастную тоску. По её горячей плотности, по металлическому, чуть сладковатому вкусу на языке…

И всё же бррр. Чур меня, чур.

— Опять молодец, — похвалил незнамо за что мужик. — Вот так дальше и держись.

— Что вам от нас нужно? — спросил я. Язык ворочался с трудом, ударяясь об острые зубы. Показалось, я даже поранился.

— Мне? — притворно удивился мужик. — Мне — ничего. Вот что в моём лесу нужно ВАМ?..

— Нас наняли расследовать несколько загадочных смертей, случившихся на стройке, — вступил Алекс.