— Откуда они узнали, что Гордей убит? — прокричал я на ухо шефу.

— Я им позвонил, — ответил тот.

Я думал, нас разорвут. Учитывая обстоятельства — это было бы только справедливо. Вервольфы, как хищники, вполне имели право выразить своё горе, покарав убийц их вожака… Вообще-то, они были просто обязаны это сделать.

Но нет. Только четверо волков, в том числе тот, с седой головой и усами, что организовал бой в клетке, взяли Гордея и Митрофана, как-то пристроили мёртвые тела на чопперы и увезли…

— Вы действительно собираетесь завтра идти на бал? — спросил я, немного придя в себя.

Мы сидели у самой воды, на ступенях. Алекс меланхолично смотрел на реку. Та была пуста: ни прогулочных пароходов, ни катеров.

Накатило почти неодолимое желание броситься в чёрную воду и поплыть. Резать плечом холодные волны, окунать лицо, и самое главное — смыть, смыть с себя тяжёлый запах волчьей шерсти.

Наклонившись, я зачерпнул полную горсть и плеснул себе в лицо. Вода отдавала сырой нефтью и тиной, но я решил, что для стригоя несколько проглоченных головастиков — не помеха.

— Я никогда не даю пустых обещаний, — наконец сказал шеф. Сунув руку в карман, он достал трубку, набил её свежим табаком и принялся раскуривать.

— Но вы же знаете, что Гордей невиновен.

— Это не доказано, — бросил шеф между двумя затяжками.

— Я думал, что нужно доказывать вину, а не наоборот.

Быть злым на шефа — не свойственное мне состояние. Я привык доверять его поступкам, его суждениям. И убийство невиновного, на мой взгляд, было вопиющим, из ряда вон выходящим событием.

— Всему своё время, кадет.

— То есть, на бал мы идём, — уточнил я. — Несмотря на то, что вы совершили убийство и не имеете доказательств правомочности своих действий.

— Даже я не мог бы выразиться лучше, — невозмутимо ответил шеф.

До рассвета было далеко, но улицы города кипели, словно в час пик. К этому я привык: в Питере тоже любят гулять по ночам, но у нас хотя бы светло. Здесь же, если нет луны, свет фонарей теряется в густых потёмках подворотен, в тенях деревьев, в обрывистых кручах высотных домов… Надо сказать, никому это не мешает.

По тротуарам бродят весёлые подвыпившие компании, из многочисленных клубов доносится глухой ритмичный бит, и хотя по дорогам, как безмолвные акулы, курсируют полицейские, никого это особо не волнует.

Мы в этой весёлой праздной толпе затерялись свободно. Я даже немного расслабился.

Пропало ощущение, что на меня смотрит недобрый глаз, а спину сверлит прицел — и пуля вот-вот полетит в цель…

Возможно, я себя накручивал — убийство вервольфов, неожиданное, последовавшее сразу после спасения одного из них — не добавляло спокойствия моим истрёпанным нервам. Я привык, что Алекс может всё. Что нет такой задачи, с которой он бы не справился, иногда — походя, одной левой, иногда — приложив толику усилий…

Но сейчас казалось, что он переборщил.

Владимир тоже так думал. Во всяком случае, я надеюсь. После смерти Гордея с сыном он не сказал ни слова. Молчал, темнел лицом, и иногда поигрывал своим молотом…

Вот и сейчас он шел позади нас, никак не участвуя в беседе.

— Почему я обязан иметь лицензию, когда другие стригои живут спокойно и так? — этот вопрос возник не вдруг. Я думал о нём всё время, и решил, что сейчас — отличная возможность его задать. Объяснять свои действия Алекс не хотел, так пусть хотя бы ответит на парочку вопросов.

— Потому что ты, кадет, состоишь на государственной службе, — не замедляя шага, Алекс приветливо кивнул компании ярко накрашенных девчонок, с хохотом выкатившейся из дверей кафешки. — А стригои, которых ты видел в «Астарте» — маргиналы. Теневой бизнес. Казино, ночные клубы, словом — сфера сомнительных услуг. Никого из них не возьмут воспитателем в детский сад.

— А с лицензией, возьмут что ли?

Я представил, что меня окружают детишки… К горлу подскочил комок, в животе завязался набитый рыболовными крючками узел.

— С лицензией ты можешь работать хоть хирургом, — пожал плечами Алекс.

— Но где гарантия, что я не буду питаться… на работе? Дети, больные в клинике — хожу себе, здороваюсь, щупаю пульс… И пью.

— Лицензия — тому гарантия, — пояснил Алекс, словно я забыл эту прописную истину.

— Да объясните толком! — от избытка чувств я повысил голос. Холодный порыв ветра сбил шляпу с парня, и тот оглянулся с недоумением.

— Осторожнее, Сашхен, не надо привлекать к себе внимание полиции, — мимо как раз проезжал автомобиль с выключенными мигалками, и Алекс как бы невзначай загородил меня собой.

— Простите шеф, погорячился. А что, полицейские могут отличить стригоя от… человека?

— Не могут, — неожиданно сказал Владимир. — Но они обязаны проверять всех подозрительных личностей.

— Ясно, — я разозлился. — Просто я ничего не понимаю. С тех пор, как мы в Москве, меня то и дело грозят сослать на соляные копи, а то и вовсе убить. Но зато маргиналы принимают на «ура». И даже оказывают знаки внимания… — я вспомнил, как припадал на одно колено князь Неясыть.

— Лицензия тоже является Словом, — Владимир догнал нас и я оказался зажат между двумя дознавателями. — Магическим ошейником. Как только стригой совершает противоправное — с её точки зрения — действие, ошейник сжимается. От степени нарушения зависит, насколько сильно сдавит тебе горло.

— Это гарантирует беспрекословное подчинение носителя Слова, — мрачно кивнул Алекс.

Я вспомнил, что в день нашего приезда, когда мы встретили ведьму Матрёну, бабка что-то такое говорила.

— Но это же… — я поискал подходящие слова. — Это же бесчеловечно — лишать людей достоинства. Низводить до уровня дикого зверья. Как собаку, которую наказывают электрическим разрядом, если та слишком громко лает.

— Электроошейники запрещены мировой конвенцией защиты животных, — нравоучительно сказал Владимир. Я фыркнул.

Получается, даже у животных есть защитники и какие-никакие права…

— Я знал, что тебе это не понравится, — поморщился Алекс. — Поэтому и не хотел заострять внимание.

— Закон очень старый, — сказал Владимир. — В шестнадцатом веке, когда только образовывался Совет, он действительно казался приемлемой альтернативой.

— Чему?

— Казни, — Владимир говорил так тихо, что даже я, с своим обострённым слухом его еле услышал. — Тогда было много… таких, как ты.

— Ты хотел сказать: чудовищ, — вставил шеф. — Называй вещи своими именами, Володенька. В те времена таких, как Сашхен, считали монстрами. Упырями. И поступали соответственно. Да и наша с тобой должность, кстати сказать, называлась совсем по-другому.

— И как? — спросил я.

— Инквизиторы. Таких, как мы, тогда называли инквизиторами. Ловцы ведьм, колдунов — и таких, как ты. Их посылали на костёр.

— У них были веские причины, — пожал могучими плечами Владимир. — Вурдалаки губили городские кварталы, вервольфы уничтожали все поселения людей, которые не находились за крепкими стенами, маги подчиняли себе города и заставляли платить дань… О тушинской осаде слышал?

— Это когда Лжедмитрий? — неуверенно спросил я.

— Он самый. Калужский царёк… — Владимир фыркнул. — Осадил Москву, требовал, чтобы его признали правителем. А и мажонок был так, серединка на половинку. Но какова наглость!.. Совет — это лучшее, что произошло с нами со времён Крестовых походов. Он дал нам закон. А закон — это возможность жить, не боясь, что тебя разорвёт толпа с факелами.

— Ты говоришь о том же Совете, что применил против нас «Гнев Везувия»? — ядовито спросил шеф.

— В любом деле бывают перегибы, — буркнул Владимир. — Но ты знаешь, что я прав. Если бы не Совет — не было бы никакой компании «Семаргл». Вервольфов до сих пор бы травили по лесам, а те в ответ вырезали бы целые деревни…