Процент евреев среди студентов был еще выше. В РСФСР, где до революции евреи были малочисленны, этот процент в 1976 г. составлял: индустриально-технические вузы — 14,7%, сельскохозяйственные — 4,2%, социально-экономические — 17,3%, педагогические — 11,3%, медицинские — 15,3% художественные — 21,3%.

Евреи будто бы насчитывали 8% всех служащих, однако эта цифра не дает нужного представления, ибо она усреднена по всем районам, включая сельские.

Евреи составили также очень высокий процент среди нэпманов. К 16 декабря 1926 г. в Москве насчитывалось 24 126 нэпманов, из которых евреев было 3437, а в категории крупных нэпманов они составили 810 из 2469, т. е. примерно 25%. Совершенно очевидно, что огромный приток еврейского населения в крупные города и вообще в РСФСР, не говоря уже об исключительно высоком удельном весе евреев в партии, противоречили всем привычным представлениям коренного русского населения. Никого не интересовало разъяснение, что евреи в среднем составляют небольшой процент управляющего аппарата, хотя и этот процент в несколько раз превышал удельный вес еврейского населения.

В ряде жизненно важных областей государственной, экономической, социальной жизни появилось такое большое число евреев, что население не только не могло привыкнуть к этому, но, напротив, его реакция непрерывно обострялась.

Евреи в глазах населения стали значительной частью правящего класса, его элиты.

Все эти изменения охватывали лишь ту часть, которая переселилась из бывшей черты оседлости в крупные города. Большая же часть евреев продолжала жить в черте оседлости, нисколько не выделяясь из общего населения. Но решали дело демографические сдвиги в крупных городах, прежде всего в Москве и Ленинграде, где евреи раньше жили лишь относительно небольшими группами.

Исключительно необычным был также приток большого количества латышей. Часть из них была эвакуирована во время войны вместе с рижскими военными заводами. Другая часть влилась в Красную Армию из состава мобилизованных во время войны солдат. В упоминавшейся беседе с Диманштейном Ленин особо выделял их, говоря, что рабочие-латыши помогли еще во время войны организовать среди русских рабочих широкую сеть партячеек. Что же касается латышских стрелков, они во многом, как признавал Ленин, решали судьбу революции. В особенности это относится к подавлению левоэсеровского мятежа летом 1918 г., когда латышские стрелки оказались единственными верными большевикам в московском гарнизоне.

Латыши во время гражданской войны и после нее, вплоть до чисток 1936-1938 гг., активно работали в органах ЧК и ГПУ, занимая там многие ключевые посты. Они выдвинули таких выдающихся руководителей партии, как Ян Рудзутак, Ивар Смилга, Петр Стучка, Роберт Эйхе, Вильгельм Кнорин и многих других.

Не менее знаменательным оказалось широкое участие в государственном управлении представителей кавказских нацменьшинств, и в особенности армян. Официальные сведения о проценте армян в партии мало что дают, ибо неизвестно, какой процент армян оставался в Армении или же в других районах Кавказа с большим удельным весом армянского населения и какой процент рассеялся за пределами Кавказа. Некоторое представление о присутствии армян в партийно-государственном аппарате страны и ее элите дают сведения, приводимые А. Микояном о выпускниках Тифлисской армянской духовной семинарии «Нерсесян», занявших впоследствии видные посты за пределами Армении. Среди них, кроме самого Микояна, герой гражданской войны Г. Гай, зав. отдела Коминтерна Г. Алиханян; секретарь Профинтерна А. Костанян, член бюро МК ВКП(б) Н. Андреасян, секретарь Вятского горкома партии, а затем инспектор ЦК ВКП(б) С. Акопян, сотрудник орготдела ЦК ВКП(б) А. Стамбольцян, руководящий работник РПУ и НКВД С. Маркарян, руководящие партийные и профсоюзные работники в Москве А. Шахгальдян, Т. Мандалян, Г. Восканян, ответственные работники НКПС в Москве В. Бальян и Ш. Амирханян. В числе тех же выпускников семинарии «Нерсесян» мы видим будущего руководителя Союза архитекторов СССР К. Алабяна, директора Института мозга С. Саркисова. И это только выпускники семинарии «Нерсесян»!

Активную роль в гражданской войне сыграли и китайцы, в больших количествах завезенные в Россию во время Первой мировой войны из-за нехватки рабочей силы. Они почти все влились в Красную Армию, в ос­новном как наемники, требуя за свою службу деньги, как об этом, в частности, сообщает И. Якир. Число китайцев оценить трудно, но, по-видимому, речь идет о десятках тысяч людей. Те, кто выжил, почти все покинули Россию после окончания гражданской войны.

Меир Михаэлис недавно опубликовал сведения из немецких архивов, касающиеся деятельности бывшего советского дипломата Сергея Дмитриевского, который в апреле 1930 года запросил политическое убежище на Западе и впоследствии пытался заручиться поддержкой нацистов в организации массового русского национал-социалистического движения для совершения в СССР «русской национальной революции». Это было, в частности, содержанием беседы Дмитриевского с сотрудником германского посольства в Стокгольме в 1933 году. В 1940 году Дмитриевский обратился к Рейнхарду Гейдриху — на сей раз с призывом не препятствовать естественному развитию СССР в национал-социалистический режим. Это вызвало подозрения Гейдриха в том, не является ли Дмитриевский советским агентом, цель которого предотвратить военные действия Германии против СССР. В своей статье о Дмитриевском Михаэлис называет его человеком, который, порвав со Сталиным, опубликовал несколько книг, памфлетов и статей в поддержку Гитлера и его движения. Но это, к сожалению, не дает правильного представления о Дмитриевском, ибо основной пафос его деятельности (по крайней мере, публичной) был в прославлении Сталина и его сподвижников как героев трудной и опасной русской национальной борьбы против вредоносного засилья еврейской интернационалистской клики. Возникает вопрос: какова была мотивация деятельности Дмитриевского? Действительно ли его версия отражает сознательную националистическую деятельность сталинского окружения уже в двадцатые годы? Или же это некая рационализация, составленная в загадочных политических целях? Наконец, можно сделать то же предположение, которое сделал Гейдрих, а именно: не был ли Дмитриевский агентом, задачей которого было действовать в интересах Сталина в правых русских эмигрантских кругах и зондировать почву среди нацистов? Иначе говоря, не был ли Дмитриевский просто провокатором?

Дмитриевский учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. В феврале 1917 г. он работал в военно-промышленном комитете, как известно, занимавшемся организацией русской военной промышленности. Дмитриевский утверждает, что был членом партии эсеров, близким к Савинкову. В 1918 г. он участвует в антибольшевистской подпольной организации и уходит на юг, где принимает участие в Союзе возрождения России, направленном на свержение большевиков.

Дмитриевский сообщает, что был арестован и сидел в Смольном, но не указывает, когда именно это было. Дмитриевский называет себя националистом уже в этот период. Осенью 1918 г. он выходит из Союза возрождения России, причем объясняет это нежеланием помогать иностранной интервенции. В 1919 г. Дмитриевские вступает в большевистскую партию. После окончания гражданской войны он редактирует «Библиотеку научного социализма», является директором Народного университета в Петрограде. Затем он назначается комиссаром Высшего военного училища, а вскоре после этого заместителем начальника ВВС СССР, тогда еще очень малочисленных.

Затем Дмитриевский направляется в Наркомат транспорта, которым тогда руководит Троцкий. В 1923 г. он переводится на дипломатическую работу и назначается генеральным секретарем торгового представительства СССР в Берлине. В 1924 г. он первый секретарь советского посольства в Афинах. В том же году он назначается на должность управляющего делами Народного комиссариата иностранных дел, что, несомненно, означает наличие у него связей в аппарате. Но в 1927 г. он заметно понижается и направляется советником советского посольства в Стокгольм, где в 1930 г. и просит политическое убежище.