Бунин передает разговор между красноармейцами в Одессе 1919 года: «Вся беда от жидов, они все коммунисты, а большевики все русские».

Этот взгляд был распространен очень широко в самых разных слоях, и невозможно указать какой-либо его определенный и единственный источник. Скорее всего он возник стихийно. Это признавал Троцкий, сказав как-то, что мужик «попытался принять большевика и отвергнуть коммуниста». Но это был не только мужик.

С коммунистами связывали имена Троцкого и Зиновьева, но не Ленина. Это убеждение незаметно преобразуется в один из основных принципов национал-большевизма. Возникает миф о «большевике» Ленине как о пленнике евреев, от которого коммунисты скрывают правду. В Кронштадте уничтожались портреты лишь Грецкого и Зиновьева, но не Ленина. При этом Троцкого называли убийцей, а Зиновьева — мерзавцем. Их отождествляли с интернационалистским крылом партии, а не с Россией. Эмигрант Дзогаев предложил даже следующую версию смерти Ленина. Тот будто бы понимал задачи русской революции иначе, чем его «махровые друзья не большевистской, а марксистской еврейской революции», которые пустили «русскую революцию по еврейским рельсам экспрессом... Посыпались приказы и декреты, совершенно чуждые ленинским идеям... В 1923 г. Ленин выпалил: «К русскому коммунистическому движению присосалось 90% жидовской сволочи». После этого Ленин якобы был умерщвлен[8].

Формирование национал-большевизма не обошлось без немецкого влияния. Влияние Германии всегда чувствовалось в русской общественной мысли, как левой, так и правой, и русский национализм дореволюционного периода испытал на себе глубокое немецкое влияние. Национал-большевизм не был исключением из этого правила.

В 1918 году в Германии, испытывавшей шок под впечатлением поражения, возникла идея сотрудничества между коммунистами и правыми националистами, целью которого была борьба против Антанты. Инициаторами сотрудничества были немецкие коммунисты Генрих Лауфенберг и Фриц Вольфгейм — основатели второй коммунистической партии в Германии — «Германской коммунистической рабочей партии», известной как Гамбургская. Лауфенберг и Вольфгейм призывали к национальной защите Германии революционными средствами против империалистических стран Запада. Они также призывали к немедленной народной войне в союзе со всеми патриотическими силами.

Наиболее видный представитель немецкого правого национализма граф фон Ревентлов утверждает, однако, что национал-большевизм родился впервые не среди коммунистов, а в «национальных слоях». Он пишет, что «большое число бывших немецких офицеров, большей частью молодого поколения, придерживались этого направления. К этому примкнул целый ряд людей с академической подготовкой, которые по законам логики и по аналогиям с точностью знали и утверждали, что этот путь безусловно ведет к исцелению».

По словам Ревентлова, национал-большевизм в Германии не имел успеха лишь из-за отсутствия соответствующего лидерства.

О более поздних немецких сталинистах нацистский историк Герман Грайфе писал, что они большей частью принадлежали к тем людям, «которые в первую очередь ценили военный порядок и централизированное хозяйство».

Патрон тогдашнего немецкого коммунизма Карл Радек осудил это течение. Обосновывая обвинение, Радек пишет, что уже во время Версальских переговоров в буржуазных кругах Германии можно было различить определенную тенденцию к присоединению к Советской России из чисто национальных причин. Немецкие правые утверждали тогда, говорит Радек, что ради со­противления Антанте можно было пойти на союз с самим дьяволом, но так как договор с Вельзевулом защищать было не так легко, немецкие националисты доказывали, что он не так уж плох и что диктатура пролетариата может быть поддержана приличными людьми.

Радек замечает, что поскольку это стремление было честным, немецкие коммунисты не могли просто оттолкнуть националистов. Но, по словам Радека, обвинявшего Лауфенберга и Вольфгейма, коммунисты должны были указать им, что ни в коем случае не могут являться зонтиком, который можно использовать во время дождя, а затем снова убрать по ненадобности. Коммунизм, продолжал Радек, — это не просто лечебная ванна. Он обвинил гамбургских коммунистов в «национал-большевизме», и этот термин оказался весьма долговечным. Летом 1920 года им уже пользуется Ленин в своей брошюре «Детская болезнь левизны в коммунизме», и это еще более сообщает ему популярность.

Так или иначе, но осенью 1920 года он становится известным и в кругах русской эмиграции, причем не только сам термин, но и то движение, которое он отражал.

Это совпадает с окончательным поражением белых и попыток иностранной интервенции.

15 октября 1920 г. министр иностранных дел правительства Врангеля известный русский философ и один из лидеров партии кадетов Петр Струве получил в Крыму письмо с Дальнего Востока. Оно было послано председателем ЦК Восточного бюро, молодым профессором Николаем Устряловым. В нем говорилось, что после поражения Колчака в январе 1920 г. Устрялов стал проповедовать в Сибири «национал-большевизм», ссылаясь на пример Гамбурга. В письме высказывалось сомнение в правильности вооруженного сопротивления большевикам, и в особенности в необходимости какой бы то ни было координации вооруженных действий с Польшей.

Вряд ли Устрялов тогда получил ответ от Струве. Через месяц Крым был захвачен большевиками. Маловероятно, что Устрялов спрашивал тогда у Струве совета. В том же месяце (быть может, письмо просто сопровождало книгу) в Харбине вышел сборник устряловских статей, которые он написал в этом китайском городе, начиная с февраля 1920 г. Сразу после падения Колчака Устрялов призывает белых прекратить вооруженную борьбу против большевиков, так как национальные причины этой борьбы отпали. «Противобольшевистское движение, — говорит он, — силою вещей слишком связало себя с иностранными элементами и поэтому невольно окружило большевизм известным национальным ореолом». Советская власть, по словам Устрялова, стала «национальным фактором современной русской жизни». Устрялов категорически осуждает всякую иностранную интервенцию против Советской России. Он идет гораздо дальше Шульгина, утверждая, что «интересы Советской власти будут фатально совпадать с государственными интересами России» и что «большевизм логикой вещей от якобинизма будет эволюционировать к наполеонизму».

Сборник статей Устрялова — первая четко выраженная программа русского национал-большевизма, и он исходит в ней из совершенно других принципов, чем скифство.

Что предшествовало его появлению?

Устрялов был молодым профессором-правоведом, незадолго до революции окончившим Московский университет. Февральскую революцию он встречает активным кадетом. Но в отличие от основной части своей партии Устрялов явно начинает тяготеть к идее сильной власти. В мае 1917 г. он указывает на необходимость твердой, сильной и единой власти.

Но пока еще он остается в рамках общего кадетского энтузиазма, Февральская революция — это не просто победа одной какой-либо группы над другой или же одного класса над другим. «Она есть победа истины над ложью, добра над злом!»

Про готовящееся же Учредительное собрание он говорит как о кличе победившего народа. Видимо в конце 1917 г. он избирается председателем Калужского губернского комитета партии. В начале 1918 г. он вместе с молодыми кадетами Ю. Ключниковым и Ю. Потехиным начинает издавать еженедельник «Накануне», в котором выступают такие авторы, как Бердяев, Кизеветтер, Струве, Белоруссов и, кажется, даже Брюсов. К сожалению, журнал «Накануне» нам пока недоступен, но можно высказать предположение, что именно в его атмосфере была подготовлена будущая позиция Устрялова, Ключникова и Потехина, ставших впоследствии основателями сменовеховства. О том, с какими идеями они тогда соприкасались, свидетельствует беседа Устрялова с одним, как он говорит, «крупным русским человеком» (уж не Бердяев ли?), который сказал ему: «Я от всей души желаю мировой революции, которая потрясла бы в корне жизнь всех цивилизованных народов. Желаю потому, что она повлечет за собой глубочайшую всемирную реакцию духа, которая одна лишь способна оздоровить нынешнее человечество».