Любопытно, как Троцкий развивает идею Иванова-Разумника о Петре 1 как русском государственном деятеле, предвосхитившем некоторые стороны большевизма. Если главный идеолог скифства утверждал, что Петр 1 был в тысячи раз более взыскующим Града Нового, чем девяносто из ста староверов, то лидер большевиков передает ту же мысль следующим образом: «Варвар Петр был национальное всего бородатого и разузоренного прошлого».

Естественно, что и Ленина Троцкий представляет как высший пример русского национального характера. Чтобы вести такую революцию, беспрецедентную в истории народов, доказывает Троцкий, Ленину было необходимо иметь неразрывные связи с основными силами народной жизни, что должно было исходить из глубинных корней русского народа. В отличие от Луначарского Троцкий так характеризовал русские национальные черты Ленина, свойственные, по его словам, всему русскому рабочему классу: отсутствие привычной рутины, конформизма и соглашательства, решительность в мышлении, дерзание. Он не противопоставлял эти черты Западу, как это делал Луначарский, замечая, однако, что Ленин не только внешне напоминал русского крестьянина, но даже его психология во многом была крестьянской.

Но Троцкий впадал в явное противоречие, настаивая на том, что в ходе революции происходит переплавка русского национального характера. Если русский рабочий класс, русский народ во главе со своим национальным вождем Лениным добился таких успехов, имея столь выдающиеся национальные черты, зачем еще ему их менять? От добра, добра не ищут!

Карл Радек, прибывший в Россию из Германии, не имея никаких корней в партии, также стремится играть на струнах красного патриотизма. Так, он обвинял лорда Керзона в том, что тот ненавидит Россию независимо от класса, господствующего в ней. «Он ненавидит русский народ!» — восклицал Радек.

К периферическим, маргинальным группам, способствовавшим укреплению красного патриотизма, несомненно, принадлежали и бывшие эсеры, примкнувшие к партии большевиков, о чем говорилось выше. Они были особенно благодатной для него почвой, раз этот патриотизм принимался самими большевистскими руководителями и не рассматривался как криминальный.

Особенно резкий подъем красного патриотизма вызвала война с Польшей в 1920 г. и военные действия Японии на Дальнем Востоке в 1920-1922 гг. Война с Польшей и Японией рассматривалась как национально русская, несмотря на все коммунистические лозунги. Один из организаторов партизанской борьбы на Дальнем Востоке, Петр Парфенов, впоследствии председатель Госплана РСФСР, утверждал, что «военные действия партизан на Дальнем Востоке носили характер «русско-японской» войны! Это не случайная оговорка для Парфенова. Позднее он отождествляет себя с т. н. русской группой в партии.

Как мы уже видели на примере Сталина, Троцкого, Лозовского, Радека, красный патриотизм был присущ отнюдь не одним лишь русским. Еще в большей мере он привлекал представителей некоторых русифицированных меньшинств, потерявших связи со своей национальной средой. Неуверенность людей, неожиданно оказавшихся в руководстве страной, доселе в принципе отвергавшей участие инородцев в политическом управлении, они вполне могли компенсировать красным патриотизмом, при котором их деятельность оказывалась не антинациональной, а напротив — приведшей к возвеличению России. Красный патриотизм снимал с них широко распространенное обвинение в преследовании русских, в стремлении уничтожить Россию как таковую. Если склонности к красному патриотизму способствовала личная неукорененность в партии большевиков, как в случае Луначарского, то тем более такая склонность должна была усиливаться у людей, не чувствовавших себя достаточно укорененными в национальном отношении. Красный патриотизм и для них оказывался той компромиссной идеологией, которая давала им возможность сохраниться в качестве привилегированной группы.

С ним были связаны их социальные преимущества.

В этой ситуации, в частности, находились многие латыши, евреи, грузины, армяне, оказавшиеся во главе партии и государства.

Участие национальных меньшинств в укреплении идеологии красного патриотизма является зеркальным отражением участия русифицированной нерусской интеллигенции в русском национал-большевизме.

В самом деле, факты показывают, что в поощрении этой идеологии, равно как и в поощрении появившегося национал-большевизма, ведущую роль играют некоторые лидеры партии нерусского происхождения, но преимущественно те, которые чувствовали себя также и партийными аутсайдерами.

Не одни русифицированные евреи способствуют укреплению красного патриотизма. Не меньшую, а потом и значительно большую роль в этом процессе играют представители других национальных меньшинств, порвавших со своей национальной средой. К ним в первую очередь принадлежат русифицированные кавказцы, грузины и армяне, такие, как Сталин, Орджоникидзе, Енукидзе, Микоян, Карахан, Мясников (Мясникян) и др. Именно грузин Сталин возглавил советскую национальную политику, именно он был душой создания СССР в 1922 г., именно он способствовал подавлению всех признаков национального сепаратизма, начиная с родной ему Грузии. Именно он первым в партии, еще до большевистской революции, о чем уже говорилось, провозгласил возможность независимого от Запада социалистического развития для России. Именно ему суждено было стать тем человеком, который, опираясь на красный патриотизм, примет национал-большевизм как политическую программу и воплотит его в жизнь, уничтожив полностью все старое поколение интерна­ционально ориентированных большевиков. И это не случайно. Интернационализм как принцип, несмотря на все фактические отклонения от него, был настолько силен и неоспорим в партии, что любая попытка со стороны русского нарушить его именно как принцип, любая попытка провозгласить любую форму русского национализма тоже как принцип, а не как тактическое средство в политической игре встретили бы неизбежное сопротивление. Сталин как грузин не мог вызвать таких подозрений, и поэтому ему удалось в критический период сделать то, что не удалось бы другим.

На Сталина как именно на русифицированного грузина настойчиво указывает Роберт Таккер. Он настаивает на том, что Сталина ни в коем случае нельзя считать безличным государственным деятелем, действовавшим лишь в силу обстоятельств. По мнению Таккера, невозможно понять советскую историю, не осознав, что Сталин имел собственные политические взгляды или же предпочтения и даже, вероятно, собственную идеологию, весьма существенно отличающуюся от высказываемой им официально.

Но он не прокладывал путь по целине. Он шел в широком течении, возникшем сразу после революции, а если уже говорить о том, какой вклад в него внесли другие большевистские лидеры, то вряд ли кому Сталин обязан стольким, как Троцкому, Луначарскому и Радеку.

Ключевая роль национальных меньшинств в национальных течениях других народов наблюдается часто. Многие национальные течения возглавлялись людьми, не принадлежавшими по происхождению к той национальной группе, с которой они себя отождествляли.

В формировании немецкого национал-большевизма вначале первостепенную роль играет еврей Вольфгейм, а позже, начиная с 1923 г., Радек. Лидером румынской фашистской партии «Железная гвардия» оказался полуполяк Кодряну, лидером венгерского движения «Скрещенные стрелы» — армянин Салаши, а среди крайне правого движения в России можно насчитать много лидеров нерусского происхождения: В. Грингмут, Г. Бутми-де-Кацман, Л. Доррер, П. Крушеван, П. Булацель.

Это связано с особым социальным положением ас­симилированных инородцев, которые в отождествлении с коренным национализмом часто ищут своего рода универсализм, которого они лишены в силу своей исключительности как меньшинства. Кроме того, такие ассимилированные элементы обладают в силу своего происхождения повышенной социальной мобильностью, которая позволяет им занимать господствующее положение в более инертной среде доминирующей группы населения.

Давление русской национальной среды на большевизм и желание приспособиться к реальным условиям страны, сохраняя в ней господствующее положение, начинает проявляться не только в форме красного патриотизма. Вопреки всем программным заявлениям большевиков оно быстро обнаруживается в отношениях русских и русифицированных нацменьшинств в партии к национальным окраинам. Это было вначале стихийным явлением, простым следствием доминирующего положения русских в стране, где русский язык, центральность русских, единство страны было чем-то само собой разумеющимся, результатом всех жизненных навыков, от которых отказываться можно было лишь усилием воли, постоянной напряженностью. Кроме того, сама функция русского языка как языка — посредника Российской империи сохранилась и в новых условиях. Это невольно вело к централизации всей жизни на русском языке несмотря на то, что формально все национальные культуры были уравнены.