Причину своего перехода на сторону большевиков Дмитриевский объясняет от лица некоей анонимной группы, которая пришла к выводу, что «интернациональный коммунизм постепенно перерождается в учение, близкое к народническому максимализму, но с более националистической окраской». Дмитриевский нигде не указывает ни на кого, с кем был лично связан в СССР как с единомышленником или другом, но это вполне может объясняться его нежеланием ставить этих людей в трудное положение.
Первая книга Дмитриевского является самой умеренной, хотя в ней просматриваются все идеи, развитые им впоследствии. Неясно, было ли это следствием преднамеренной осторожности автора, или же его идеология развивалась по мере жизни на Западе.
Основная мысль Дмитриевского в том, что в СССР быстро усиливается русский национализм и что в советской действительности есть много положительных политических аспектов, отражающих русскую специфику большевистской революции. Уже здесь обращает внимание, что Дмитриевский, по существу, выступает апологетом Сталина, хотя время от времени и делает критические замечания по адресу советского режима, в общем контексте являющиеся второстепенными. Впоследствии еврейский вопрос превращается в один из центральных в писаниях Дмитриевского, но в первой книге он присутствует скорее имплицитно, поскольку в ней обсуждаются вопросы русского национализма.
«Настанет время, — говорит Дмитриевский, — когда русская революция, уложившись в естественные национальные рамки, скажется не только отрицательными, но и положительными результатами» (с. 8). Он утверждает, что «советская власть... вообще национальная власть, вышедшая из потребностей народной жизни» (с. 40). Ленин для Дмитриевского не только революционный, но и русский национальный вождь. «Ленин, — пишет он, — был большим русским патриотом. Он страстно любил Россию» (с. 116). Говоря об усилении русского национализма, Дмитриевский в основном (имеется в виду первая его книга) характеризует эту тенденцию как стихийную. Так, говоря о молодежи, он утверждает, что комсомольцы, «поющие с увлечением гимн «Интернационал», гораздо больше националисты, чем многие другие, сами того не сознавая» (с. 176). Дмитриевский подчеркивает, что одним из органических источников этого национализма является ненависть к Западу. «Страшным ядом ненависти и недоверия ко всему западному напитывают уже десятки лет русский народ» (с. 11), — говорит он. С одной стороны, Дмитриевский утверждает, что в СССР постоянно усиливается антикоммунизм, но с другой — замечает, что он не сулит Западу ничего хорошего. «Страна сейчас антикоммунистична, — говорит Дмитриевский, — антикоммунистично и большинство членов коммунистической партии; страна проникнута духом все больше крепнущего национализма — национализмом проникнута и партия» (с. 181). Народ ненавидит власть. «Но она все-таки своя, русская... И народ наш не пораженец — и не был им никогда... Он ненавидит, повторяю, сегодняшнюю власть. Но заграницу сейчас ненавидит еще больше» (с. 199). Далее следуют похвалы Сталину, в этой книге еще умеренные, но Сталин уже и здесь недвусмысленно противопоставляется Троцкому как русский националист. «Сталин крупнее всех соперников в борьбе за власть. Сталин был и есть сильнее Троцкого: волей и умом... Говорят, что лично он очень порядочный человек» (с. 191). Дмитриевский приписывает Сталину исключительную скромность, говоря, что тот всегда предпочитает оставаться в тени. «Сталин искренне стремится к народному благу», — утверждает он (с. 200).
Все же Дмитриевскому не удается скрыть антисемитский подтекст, который открыто выступает у него лишь в следующих книгах и статьях. Признавая сильный рост антисемитизма в СССР («значительнейшая часть партии антисемиты»; с. 181), Дмитриевский называет это явление «нездоровыми инстинктами», но, признавая Сталина «большим националистом», он в то же время характеризует Троцкого как «чужого России человека», причем России нынешней и будущей. «Для нынешней он слишком европеец, для будущей — слишком коммунист и люмпен-пролетарий», «Как для Троцкого Россия и русский народ — только объект и только пушечное мясо, так то же для Сталина Европа и европейские массы» (с. 197). Дмитриевский как будто бы осуждает за это Сталина, но это осуждение выглядит очень двусмысленным. Так, по его словам, «основная, коренная неправильность политики Сталина заключается именно в противопоставлении России как особого мира, духовного и физического. Западу» (с. 201). Но это обвинение звучит для русского националиста скорее комплиментом, и Дмитриевский это хорошо понимал. Он создает вокруг личности Сталина трагический ореол. Тот, оказывается, окружен хищными врагами, он обреченный человек, «он умрет вместе со своим делом» (с. 201). Все это можно было бы воспринять как одностороннюю похвалу, но есть место, казалось бы, заставляющее в этом усомниться. Дмитриевский здесь говорит о Сталине как о «гениально-ограниченном человеке, гениальной посредственности» (с. 193). Впрочем, слово «гениальный» здесь присутствует, и поэтому вся оценка личности Сталина также очень двусмысленная.
Но настоящим апофеозом Сталину оказывается вторая книга Дмитриевского. Здесь утверждается, что карикатурное представление о Сталине как о моральном уроде и идейном ничтожестве создано в основном Троцким. На самом деле Сталин выдающийся государственный деятель, стойкий и мужественный борец за русское национальное дело, возглавивший едва ли еще не до революции ту часть большевистской партии, которая никогда не отрывалась от родной почвы в противоположность эмигрантской части партии, которая и по своему национальному составу не была русской. «Задолго до революции, — говорит Дмитриевский, — начался спор меж аристократами движения и его черной костью» (с. 89). Ленин, по словам Дмитриевского, ценил Сталина выше всех, а тот был его верным учеником, хотя отнюдь не слепым последователем. Далее с большой похвалой говорится об участии Сталина в гражданской войне, особенно в обороне Царицына. Интересно, что Дмитриевский всячески старается подчеркнуть русское происхождение ленинизма, говоря, что его традиции восходят к Ткачеву и Нечаеву. Марксизм же в ленинизме не более чем методология. Интересно, что Дмитриевский подчеркивает то, что он называет «русско-азиатским мессианизмом» Сталина. Здесь, по-видимому, чувствуется влияние евразийства. На сей раз Дмитриевский выступает как открытый антисемит. Повторяя свои резкие нападки на Троцкого, он замечает, что вокруг него «группировалась не русская и не азиатская часть партии» (с. 267). «Троцкому на Россию как таковую было наплевать... Троцкий был и есть западный империалист наизнанку» (с. 268). Но далее следует гораздо более недвусмысленная характеристика этой «не русской и не азиатской части партии». (Дмитриевский считал Красина и Луначарского евреями.) «И Красин, и Зиновьев, и Луначарский, и Губельман, и тысячи других служили режиму Октябрьской революции. Они налипли на тело новой государственности, как мухи налипают на сладкий пирог. Не верили, ненавидели — и все-таки служили. Ибо ненавистная революция ненавистного народа дала им жирные куски, почетные места» (с. 271). Однако отношение к евреям у Дмитриевского как будто бы не носит погромного характера. Он защищает идею утилитарного использования евреев и критикует белое движение (которое в целом очень хвалит) за еврейские погромы. Его вожди, по словам Дмитриевского, «не понимали... что большая часть евреев, особенно еврейской буржуазии, являлась и является при умелом и либеральном к ним подходе очень полезным и важным для русского национального дела слоем» (с. 199). И здесь Дмитриевский создает вокруг Сталина трагическую картину обреченности. Ему, говорит он, «не дано войти в будущее. Он падет на его пороге... Он обречен, как был обречен Робеспьер» (с. 24-25). «Сталинская система есть переходный этап... сталинская система есть полная подготовка цезаризма» (с. 15).
Быть может, наиболее интересной частью данной книги является ее предисловие. Это настоящая программа русского национал-большевизма с призывом создания новой тоталитарной партии и с резкими, хотя и слегка прикрытыми нападками на мировое еврейство, которое символически называется то «мировым мещанством», то «антинациональными кругами капитала», то носителями «антинациональной мысли». «Это они, — говорит Дмитриевский, — пытаются угасить все национальное — стереть лицо каждого народа, заменить его плоской маской интернационализма. Это они пролагают дорогу коммунизму-марксизму» (с. 17).
