Я его не слышу, а просто знаю, что он кричит. Звук проносится за долю секунды и, по опыту, звучит совсем не так, а скорее как «хумрл!»

Чёткий квадрат со стороной на полметра, остальное в серой хмари. Память урывками.

У того, что с обломанным полуторником, меч ещё раз хрустнул почти у самой гарды. Клинок подвёл его, и неклассический левый скат не спас его голову. Фальшион застрял в черепе, дойдя до челюсти. К чёрту клинок!

Провал в памяти.

Валяюсь в обнимку с кем-то. Бью его! Бью! Бью!

Чем бью? Откуда в руке нож?!

Провал в памяти.

Какая размытая, медленная тень. Почему она так медленно движется?! Он медленный, но я и сам не могу двигаться быстрее. Просто видишь, как по тебе летит, но не можешь ускориться. Хрясь по телу. Ты крутишься, уходя от удара, но слишком заторможенно.

Провал в памяти.

Опасно! Медленный. Рот раскрыт – он что, что-то кричит? Летит полоска света. Медленно летит. Глаза пустые…

Провал в памяти.

Сквозь звон в ушах прорвался тихий шёпот: «Свой!!!»

Кто-то дёргается ко мне. Плавно, но я и сам не двигаюсь быстрее, просто могу быстрее замечать. Полоска света. Потом он упал. Что-то ему в спину прилетело и сбило его с ног.

Почему всё такое плоское?! Плоское[56] и красное?!

Шёпот.

Почему они шепчут?

Кто это?!

Мелкий. Чужой?

Добил поваленного чужим телом…

Первая нормальная мысль была: «Руки трясутся. Почему сижу?»

Я на земле, а уши до сих пор режет визг какой-то дуры. Ты что так вопишь-то?! Что произошло?

Осматриваюсь.

Семь тушек лежат. Десяток ползает по полю, ещё человек двадцать стоят в сторонке. Три тела орут. Противно так, визгливо, аж уши режет.

Из семи тел пять не поднялись. Двоих утаскивают.

Что тут было?!

– Наставник! Кор! Наставник! – пробились в сознание чьи-то крики, и кто-то трясёт меня.

– Чего тебе?! – но это ещё не совсем я, а тот, кто уползает вглубь сознания. – Ты кто?! – первое, что вырвалось у меня. – Тьфу ты! Чего тебе надо?!

– Кор! Вы пришли в себя! Я молодец?!

Медленно прихожу в себя. Осматриваю себя. Всё плоское и красное.

– Что у меня с глазами?!

– Я не знаю…

Обтираю себе лицо предплечьем. Тьфу ты! Глаза целы. Просто кровью залило.

– Помоги дойти, – сказал кто-то во мне.

Так-то я уверен, что и сам могу, но просто боюсь.

Чего может бояться человек, который только что очнулся?! Трёх вещей: того, что сделал, того, что не сделал, и того, что с ним сделали. Я боялся не подняться после всего этого…

Пришёл в себя не сразу. Какая-то халупа. Лежат три тела, истекающих кровью. Ещё пять, из которых три женских и два мужских, вьются над нами, как мухи над навозом.

– Все лишние вон! – услышал я свой крик.

– Кор? Вы пришли в себя? – чей-то голос.

Ах да! Гумус. А ты-то что здесь забыл?! Я же тебя в казарму отправлял. Ты не мог успеть вернуться!

– Ты что здесь делаешь?! Я же тебя отсюда отправлял! Ты не мог успеть вернуться!

– Кор… Я не уезжал… Я тут был… – замямлил он.

– Отстать от парня! – провыл Юдус. – Он нас спас…

Вот интересно, какие подробности.

Вышло по-нелепому. Когда меня с памятью перекосило, а мы начали уделывать своих противников, вмешались двое оставшихся судей.

Пару из всей этой компании я успел приласкать. Тут бы мне и пришёл конец, но вмешался случай.

Камень из пращи в лопатку ещё никому не добавлял прыти.

Какая нафиг праща?! А вот обычная, из обрывков рубахи и первого же подобранного камня. Гумус, оказывается, освоил её, в меру своего таланта, в части. Когда я его отправил якобы за помощью, он просек, что обманываю. В общем, решил остаться и спрятался в темноте.

Да, и вот ещё что. Это в книжках прикольно описывается. А в реальности разброс у пращи на десять метров примерно полметра. Как он вообще попал из неё, сварганенной из подручных материалов?!

В любом случае, он прописал между лопаток четвёртому, который кинулся на нас, когда понял, что его товарищи опухают. Пятый же по мне, в основном, и отыгрался. Его Юдус с Латьяуном уже без меня дорезали.

– А у нас поединок был турнирный? – был первый мой осмысленный вопрос.

– Нет, они нарушили правила, а значит боевой… – удивился кор-сэ́.

– Гумус! Ты почему ещё здесь?! Живо по телам пробежался! Кошельки, ремни, сапоги! Одежду снимай! – разорался я.

На меня смотрели с недоумением. Ну какие вы наивные, хоть и столичные. Пока мы тут лясы точим, без нас всё самое важное снимут.

– Ты ещё тут?! Бегом! – кричу я.

Гумус убежал, а на меня всё ещё смотрят с недоумением.

– Боевые правила, – пояснил я. – Тем более они сами влезли, а значит, это уже не дуэль, а бой. Трофеи! Мы не настолько богаты, чтобы оставлять шлюхам хоть нитку!

Такого смеха я давно не слышал. Кор-сэ́ Латьяун ржал, как лошадь, и меня совсем отпустило после боя.

– Не хотел бы я быть вашим оруженосцем… – просмеявшись, сказал кор-сэ́.

– Ты ещё моего наставника не знаешь… За такой проступок я сесть на жопу не мог бы дня три… – немного приврал я.

По попе бродяга меня никогда не стегал, он же не самоубийца, чтобы бить взрослого мужика по пятой точке.

– А на деле. Мужчины, скажите… что со мной?! – выдавил я из себя.

Глаз затекает кровью – значит, мне череп посекли. Нога затекает, я даже боюсь на неё глядеть. Левый бок холодеет.

– Жить-то буду? – прозвучало от меня совсем тоскливо. – Не калека?!

– Ты поэтому оруженосца отозвал? – спросил Юдус.

– И поэтому тоже…

– Лоб, волосы. Нога с внутренней стороны бедра. Если сможешь встать, то сухожилия целы. Живот… тут я не знаю…

– Сильно теку?!

– Нормально.

– Зашьёшь? – спросил я, доставая мазь орков.

Знаю, что это контрафакт, но что мне тут стесняться и скрываться. Вместе в бою были, думаю, не настучат, тем более что это лекарство по ним же потом будет работать. Мазь всегда со мной, как и яйца, но про них я в бою не вспомнил.

– Это…

– Знаю! Иголка в коробке!

Встать на ногу я смог. Но согнуть не получилось. Я калека! Теперь до конца моих дней буду хромать.

Лоб – ерунда: волосы сбрею и зашью, ничего страшного.

Чтобы осмотреть живот, разрезали кожаный поддоспешник. Чуть кишки выпирают, но пока не вываливаются. Боли нет, но смотря на это чуть сознание не теряю. На чужих телах мне любые травмы пофиг, а от вида крови на себе становится дурно…

Что тут говорить, меня зашивали первым. Живот и ногу, а голову отложили до лучших времён: волосы сбривать, рану мыть… Хотя десятник и кор-сэ́ считали, что можно шить и по волосам. Ну может, вы так считаете, а я – против.

Врать не буду: выл, как последняя сука. Не совру: от мази орков я заплакал, но это не западло. Это же слезы от боли, это можно…

Кор-сэ́ штопал Юдус. Руку, левое бедро… Когда дошёл до живота, Латьяун потерял сознание.

– Готов?! – спросил я у Юдуса.

– Дорогая… – шептал десятник.

Я его понимаю: страшно, когда люди отрубаются от боли.

– Ложись. Что-нибудь в зубы возьми. Помогает… – сказал я, склонившись над его плечом. – Юдус! А почему мы, дураки, не сбежали?! – я это говорил, чтобы отвлечь его от боли.

– Честь! – орал десятник.

– Почему?!

– Слово!

– Почему?!

– Деньги!

– Почему?!

– Нас не отпустили бы живыми!

– Почему?!

– Я тебе поверил… – застонал он и закатил глаза.

Потом прибыла карета. Суетились шлюхи, слуги нас крыли матом. Потом пришёл в себя кор-сэ́ и сам всех отматерил. Вместе воевали – вместе и лечиться будем.

Уже в карете кор-сэ́ Латьяун попытался перейти на официальный тон. Чего стоит одна его фраза:

– Моя благодарность перед вами, коры, безгранична.