Несколько минут я лежу неподвижно, сердце бьется все сильнее и громче, как будто притягивая меня к ней. Я откидываю одеяло и поднимаюсь наверх в одних трениках. Я застаю ее в ее импровизированной студии, залитой лунным светом, в той же самой рубашке, в которой она была вчера. Ее голые ноги выставлены напоказ, и у меня чешутся пальцы, чтобы погладить гладкую кожу, надеясь, что от моего прикосновения у нее побегут мурашки.

Она поворачивает голову, когда я медленно приближаюсь. Я двигаюсь медленно, как будто она — мираж, который может исчезнуть, если я буду двигаться слишком быстро. "Не могу уснуть", — говорит она, потянув за вырез рубашки.

"Я тоже не могу". Я сокращаю расстояние между нами и провожу пальцем под ее подбородком, поднимая ее лицо. "Что в этой красивой головке, принцесса?"

Она зажимает нижнюю губу между зубами и медленно сглатывает. "Я заблудилась, Финн". Мой палец, обводящий ее челюсть, останавливается, в ее голосе звучит такое отчаяние, что у меня все тело холодеет. Ее взгляд возвращается к холсту с абстрактными узорами, выполненными жирными цветами и золотой краской.

"Я чувствую, что не могу доверять себе, когда дело касается тебя". Ее слова, словно физический удар, заставляют меня сделать шаг назад и уронить руку. "До тебя у меня не было никого, кому я могла бы доверять. Но потом то, что моя семья сделала с твоей… Мы ушли на войну, и у меня больше не было тебя, но у меня всегда была я сама. Теперь я не уверена, что это так.

"Иногда я чувствую себя телом, которым торгуют и покупают, а не личностью. Что будет, когда ты поймешь, что тебе продали испорченный товар? Я все еще буду тебе нужна?"

Мое горло сжимается, и любой ответ пересыхает. Слова не помогают мне, ничто не кажется адекватным. Никаких извинений не хватит. Никакое утешение не может быть достаточно сильным.

Не знаю, что заставляет меня это делать, но я подхожу к мольберту и выдавливаю на палитру немного золотой краски. Я беру первую попавшуюся кисть и провожу ею по краске, приподнимая подол ее рубашки, пока она не стягивает ее через голову.

Сердце колотится в груди, когда я вижу ее совершенно обнаженной на табурете. Она сворачивается в клубок и обхватывает руками свои груди. Я не говорю ей раздеться. Я не говорю ей, что мне нужно посмотреть. Я встаю на колени сбоку от нее и смотрю на изгиб ее бедра и ляжки, когда она сидит, скрестив одну ногу над другой.

Я вспоминаю следы растяжек, которые я увидел в нашу первую ночь здесь, и думаю, что никогда не видел ничего более прекрасного. Она напрягается, когда холодная краска касается ее кожи, но расслабляется под мазками. Я провожу каждую линию, пока ее бедро не становится золотистым.

Я перехожу на другую сторону и с благоговением выделяю каждую отметину и шрам. Она резко вдыхает, когда я опускаюсь перед ней на колени и раздвигаю ее колени. Я осторожно поднимаю ее ногу и кладу ее себе на плечо, набираю на кисточку побольше краски и провожу ею по растяжкам на внутренней стороне бедра. Я кладу другую ее ногу себе на плечо, и ее руки взлетают, чтобы вцепиться в мои волосы для равновесия. Я чувствую жар ее пизды и запах ее возбуждения, что заставляет меня застонать и провести носом по ее бедру, прежде чем рисовать полосы.

Когда я закончил, я поцеловал ее киску, надеясь, что она почувствует трепет от этого. Она вздрагивает, когда я провожу длинную, широкую линию от входа до клитора. Я смотрю на нее сверху, впиваясь зубами в ее нижнюю губу, и убеждаюсь, что ее глаза обращены на меня. "Расскажи мне обо всех способах, которыми я причинил тебе боль".

Она молчит, и я снова ласкаю ее киску медленными, тяжелыми движениями языка. Затем я замираю на расстоянии дыхания от ее сладкого жара, ожидая.

"Ты манипулировал мной", — вздыхает она, и я делаю еще один целенаправленный смачный лиз, снова делая паузу на вершине, пока она не заговорит снова. "Ты заставил меня". Еще один сильный удар.

Она сопит, а я растираю круги по ее бедрам. "Это хорошо, принцесса. Продолжай."

"Ты унизил меня…" Я провожу языком снизу вверх.

Еще одна жалоба, еще одно извинение.

И так продолжается до тех пор, пока ее бедра не начинают подрагивать по обе стороны от моей головы, а ее хриплый, почти надрывный голос не переходит в придыхательный стон. Ее пальцы перебирают мои волосы, и я стону в ней.

"Финн…", — выплывает ее голос, и я знаю, что делать дальше.

Я осторожно ставлю ее на ноги, встаю, беру ее за руку и оттаскиваю от табурета. Она следует за мной, ее рука кажется мне такой маленькой и доверчивой. Я ставлю ее перед зеркалом в полный рост, стоящим у небольшого шкафа.

"Посмотри на себя, ебаный шедевр". Я встаю позади нее и провожу руками по ее плечам и рукам. Она прислоняется спиной к моей теплой груди, и я таю от ее доверия. Положив руки ей на плечи, я обнимаю ее груди и накрываю их ладонями. Я дразню ее соски, проводя большим пальцем по каждому из них, и она откидывает голову в сторону, на мое плечо.

Я наблюдаю в зеркале, как закрываются ее веки и губы расходятся в довольном вздохе. Я оцениваю ее реакцию, когда одна из моих рук скользит по ее животу и между бедер. Ее глаза открываются и пьяно встречаются с моими в зеркале, говоря мне, что все в порядке. Может быть, даже лучше, чем хорошо.

Я раздвигаю ее губы и провожу пальцем по ее влажной щели, нащупывая набухший клитор. Кровь приливает к моему члену, и я пытаюсь отвести бедра назад, чтобы она этого не почувствовала, но она тянется сзади и обхватывает его рукой поверх моего спортивного костюма.

"Блядь", — вырывается из моих губ при малейшем сжатии ее кулака.

Она смотрит на меня, в ее глазах безмолвная мольба. Я знаю, чего она хочет, но она не хочет спрашивать. Поэтому я сглатываю комок в горле и шепчу ей на ухо: "Руки на зеркало, принцесса".

Она наклоняется вперед, выгибая спину. Ее глаза не отрываются от моих в зеркале, даже когда я раздеваюсь и медленно ввожу свой член в ее вход. Ее рот открывается, и я заполняю его своим пальцем. Она сосет его, и я опускаюсь до упора, глубокий стон вырывается из моей груди.

"Еще раз. Скажи мне больше". Я вынимаю палец из ее губ и трусь им о ее клитор, все еще находящийся глубоко внутри нее.

"Ты…" Я медленно отстраняюсь, проводя пирсингом по ее точке G. "Ты заставил меня почувствовать себя в безопасности, а потом забрал все это". И я подаюсь бедрами вперед, проталкиваясь в нее на всю длину. Она задыхается.

Я осторожно выхожу, и она, задыхаясь, продолжает, пока я обвожу ее клитор: "Ты заставил меня почувствовать, что я недостойна нежной любви". Я снова погружаюсь в нее, мое сердце разрывается от ее признания.

"О Боже", — срывается с ее губ, когда я прижимаюсь к ее внутренним стенкам и сильно трусь о ее клитор. Я чувствую, как ее тело начинает сжиматься вокруг моего члена.

"Не останавливайся, принцесса".

"И я ненавижу — ох, блядь". Я снова делаю толчок, и ее тело содрогается от оргазма.

"Что ты ненавидишь?" говорю я сквозь стиснутые зубы. Ее сжимающаяся пизда похожа на райскую пытку.

"Я ненавижу то, что не могу тебя ненавидеть", — плачет она, срываясь.

"Я знаю. Мне так жаль." Я стону, глядя, как сжимается и требует ее киска. Этот миг ранимости навсегда запечатлелся в моей памяти. Я надеюсь, что она сможет почувствовать, что она гораздо больше, чем просто тело, что эти физические удовольствия — лишь мостик к чему-то большему, за пределами семейного соперничества, принудительных браков, лжи и предательства.

Я выгибаюсь на ней, тяжело дыша и испытывая удовлетворение. Мои руки крепко обхватывают ее талию, даже когда мои ноги грозят подкоситься. Я осторожно выхожу из нее, и она жалобно скулит. Я подбираю с пола свой спортивный костюм и аккуратно вытираю вытекшую из нее сперму, хотя не могу удержаться от того, чтобы не выдавить немного обратно.