Но когда я приближаюсь, он замечает меня, и что-то в фантазиях о домашнем блаженстве исчезает. Он улыбается, встает и отодвигает стул напротив себя. Я сажусь с тошнотворным чувством в животе: может быть, у него слишком белые зубы или слишком аккуратная прическа. Как будто все это мираж или позолоченный фасад. Как будто он недостаточно темный, чтобы быть осязаемым, чтобы быть настоящим.

"Я был так рад получить твое письмо". Он садится, устроившись в моем кресле, и его ямочка выпирает, когда он обожающе улыбается мне. Я должна чувствовать себя красивой, когда он смотрит на меня, но вместо этого я чувствую себя просто… разыгранной. Я просто пешка в этой игре.

Что напоминает мне о том, зачем я здесь. "Я хотела поговорить о гала-концерте и о том, что было сказано".

Он откидывается в кресле, садясь чуть выше: "И что именно было сказано?" И вот оно. В его глазах — легкий блеск сутяжничества, в голосе — намек на коварство. Это настолько тонко, что было бы почти незаметно, если бы я не выросла в окружении таких людей, как он, и не развила свое шестое чувство на подобные вещи.

" Ты прекрасно знаешь, что ты сказал. И я просто хочу уточнить, что я не окажусь под прицелом какого-либо поединка по размахиванию членами". Он поднимает брови, и я продолжаю: "Я буду играть послушную дочь, мы поженимся, и тогда я буду играть послушную жену. Но до тех пор ты не будешь бросаться такими словами, как невеста, пока мы еще не решили. Я ясно выражаюсь?

Я разворачиваю салфетку и кладу ее на колени, чтобы дрожащим рукам было чем заняться, пока я перевожу дыхание. Я не умею разговаривать с людьми, особенно с мужчинами, которым предстоит держать в руках мою жизнь. Но в последнее время, когда я встречаюсь с Финном лицом к лицу, мне хочется дать отпор всем и вся.

А может быть, я вымещаю стресс от того, что меня шантажируют, на Хадсоне…

"Да, мэм". Он усмехается и наклоняется вперед, подтягивая рукава рубашки. "Если только я дам понять, что меня не будут выставлять дураком. Если между тобой и этой дрянью Фокс что-то происходит, держи это при себе. Мне не нужен ни скандал, ни… — он со злой усмешкой оглядел меня с ног до головы, — ни свободная пизда.

Сиди. Улыбайся. Кивни. Садись. Улыбнись. Кивок — нет, к черту.

Я вскакиваю со стула, бросаю салфетку и прыгаю вперед, шлепая руками по столу. "Я нужна тебе больше, чем ты мне. Помни об этом, когда в следующий раз вздумаешь говорить со мной в таком тоне".

Я выбегаю из зала тем же путем, что и вошла, сердце колотится в груди, а щеки так и хотят улыбнуться в знак победы. Находясь под кайфом, я достаю телефон и отправляю смс на тот номер, которого мне следует избегать:

Встретимся в "Персиках".

Затем я иду через квартал в ювелирный магазин и покупаю себе самое дорогое обручальное кольцо в этом месте.

В стриптиз-клубе пахнет "Клороксом" и слишком фруктовым спреем для тела. Я осматриваю пол. На сцене только один танцор, а народу — минимум. Одинокие мужчины в кепках дальнобойщиков и группы из двух-трех человек в деловой одежде. В конце концов, в будний день еще только полдень.

Я вдыхаю воздух, а мои глаза прыгают по краям потолка, ища камеры. Это была глупая идея — прийти сюда, как ни в какое другое место. Но я была под таким кайфом от того, что сказала Хадсону проявить уважение, что не думала. Я хотела противостоять Финну, и я знала, что Персик рядом, и не потребуется много усилий, чтобы убедить его прийти сюда, если он еще не пришел.

И если мне это удастся, я попрошу его удалить все записи, сделанные сегодня в клубе.

Я пишу ему сообщение, что я здесь, затем встаю и кручу свое новое кольцо. Движение достаточно тонкое, чтобы он подумал, что это подсознательное, но достаточно очевидное, чтобы он уловил его, где бы он ни затаился. Углы и края клуба темные, наверняка для уединения посетителей. Большая часть фиолетового света направлена на сцену. У меня мурашки по коже, я знаю, что он наблюдает за мной. Я уверена в этом.

Я чувствую его присутствие так же точно, как и волосы на руках, и мне неприятно, что это не только страх. Есть и волнение. Оно пульсирует, когда на мой телефон приходит новое уведомление. Он ответил на мое сообщение.

Финн: Я знаю.

Почему ты все время такой жуткий?

Выходи.

Я кручу бедрами и перестаю смотреть на пол. Вместо этого я смотрю прямо перед собой с выражением лица, которое, надеюсь, имитируют учителя, прежде чем сказать, что я жду. Если он хочет вести себя как ребенок, я буду вести себя с ним как ребенок.

Финн: Как прошел обед? Он прошел ужасно быстро. Я знал, что ему не удастся тебя снять, хотя мне не терпелось заставить тебя считать за меня1.

Вот и все. Я разворачиваюсь на каблуках и бросаюсь к двери. Для него это все игра, способ намочить свой член. Но это моя гребаная жизнь, которую он портит. И я не преувеличиваю. Если эти фотографии выплывут наружу, я не удивлюсь, что окажусь мертвой в канаве.

Что делает приезд сюда еще более глупым. Но теперь я здесь, и я получу то, за чем, черт возьми, пришла. Я разворачиваюсь и направляюсь к столику бизнесмена средних лет. Я беру высокий стакан и опрокидываю в себя все, что в нем есть, молясь о чем-то крепком. Я опускаю пустой стакан и, не обращая внимания на их слова, иду к сцене.

На первой ступеньке я замешкалась, посмотрела вниз и увидела, что моя вишнево-красная юбка задевает колено. Я надела эту чертову юбку, чтобы укрепить свой имидж невинной, послушной дочери, и я сомневаюсь, что выход на сцену стриптиз-клуба, принадлежащего Фоксу, поможет мне в этом.

Но, опять же, я полагаю, что некоторые вещи стоят того, чтобы влезть под шкуру Фокса.

Думаю, у нас с отцом есть общие черты.

Я поднимаюсь по ступенькам и смотрю на столб, как на соперника, сердце бьется удивительно ровно. Я делаю шаг вперед, и мои пальцы падают на пуговицы блузки.

Один шаг. Одна пуговица. Еще шаг. Еще одна пуговица.

Сцена сотрясается от гулких шагов, когда Финн выходит из своего ползучего пространства и прыгает на сцену.

"О, вот и ты. Пришел насладиться шоу?" дразню я, поспешно сокращая расстояние до шеста. Я успеваю только повернуться, как он бросает мне через плечо.

"Не будет никакого гребаного шоу". У меня сводит живот, и я уверена, что это от его рыка, а не от перемены высоты.

Я бью кулаками по его спине и пытаюсь оттолкнуться ногами, но его рука лежит на моих бедрах, как стальной прут. "Финн, чертов пещерный человек, опусти меня!"

Он уносит меня со сцены по полу, врезается в дверь кабинета и бесцеремонно бросает на стул. Я откидываю волосы с лица, задыхаясь от ярости. "Ты не можешь…"

"Что я говорил о том, что ты будешь указывать мне, что я могу делать, а что нет?" Он скользит между креслом и столом и прислоняется к нему спиной. Я пытаюсь встать, но он придвигает мое кресло ближе, так что если бы я встала, то оказалась бы лицом к лицу с этим засранцем.

"Я уверена, что этот разговор закончился тем, что я дала тебе пощечину".

"Нет, принцесса. Он закончился тем, что я прикоснулся губами к этой киске, а мое имя — к твоему". Он самодовольно хихикает, и я замираю, когда он нежно обводит большими пальцами мое внешнее колено. "Так в чем же дело? Ты хотела встретиться, чтобы настоящий мужчина мог подрочить тебе?"

То преимущество, которое, как мне казалось, у меня было, ускользает, чем больше я позволяю ему играть со мной. А он так хорош в этом. "Это не…"

Я прерываю фразу, когда он быстро проводит ладонью по моему бедру, задевая резинку трусиков. "Я думал, ты их не носишь?" Черт.

"Я хочу, чтобы ты удалил фотографии". Он только поднимает бровь на мою просьбу, как будто я сказала что-то немыслимое, поэтому я добавляю: "Я буду держать тебя в курсе нашей операции, но сначала мне нужны гарантии, что эти фотографии будут уничтожены".