Дороти умирала, задыхалась, океан давил ей на плечи, последний воздух жег гортань, но она не отпустила руки Дорана.

И следом пришел голод. Чудовищный, грызущий изнутри, которым с ней щедро поделились. Он скрутил внутренности, заставляя сглатывать сухим горлом. Он подсвечивал живых, которые суетились на “Каракатице” и “Свободе”, словно помечая список блюд к обеду.

Доран был адски голоден, и, к несчастью, только одна пища могла его насытить. А значит, составляя свой план, Дороти все рассчитала верно, только вот сейчас от нее почти ничего не зависело!

Дороти вынырнула из чужих ощущений – виски ломило, колени тряслись, но хватки она не разжала, и ее снова с головой окунуло в чужую смерть.

Доран, словно не замечая, что его удерживают, продолжал тянуть Рог Хозяина Океана к синим губам.

– Доран! – позвала Дороти, чувствуя, что вся ее сила не может противиться мощи смерти. – Нет! Очнись! Вспомни! Вспомни меня…

Доран вздрогнул, просыпаясь, сморгнул пелену перед глазами и уставился на Дороти изумленно, словно та сама была фамильным привидением. Тонкие нити, тянущиеся от плеч Дорана к кораблю, тревожно затряслись, обрастая иглами льда. Из палубных досок живо взметнулись новые паутинки, захватывая лодыжки, оплетая. Не пуская.

Дороти ощутила, как удушье отступило, тяжесть, давящая на плечи, на миг исчезла, но потом вернулась, а голод и вовсе не отпускал. Похоже, что держать себя в узде и не делиться смертью у Дорана выходило из рук вон худо.

Его и без того изможденное лицо осунулось еще больше, по щеке расползлось гниющее пятно.

Одновременно с этим “Свобода” сдвинулась с места, выходя из-под прикрытия призрака на открытую воду, и Дороти услышала, как там, на орудийной палубе, лязгают колесами готовые к атаке пушки.

– Я голоден, Дороти, – тихо, точно извиняясь, прошептал Доран и посмотрел на Рог. – Очень голоден. Я устал. Уйди с дороги.

– Не могу. Все могу – помочь тебе, смерть с тобой разделить, дыхание, быть рядом до самого конца, а вот уйти с дороги, прости, не могу. Там мои люди – и на “Свободе”, и на “Каракатице”. Я не дам их сожрать – даже тебе, – Дороти ухватила черное запястье второй рукой и охнула от вновь пришедшего жжения в легких, но все же договорила: – Помоги нам! Их слишком много. Помоги мне разобраться с ними, и я клянусь, что голода больше не будет. Но ты должен сам решить, сам отказаться от Рога.

– Уйди, Дороти. Я помню тебя. Я не помню других. Я голоден.

– Тогда придется взять и меня в компанию. Десертом.

И Дороти совершила невозможное – отпустила его.

Доран качнулся, словно был пьян, несколько морозных нитей лопнули, но остальные, кажется, стали еще толще. Мутная пелена пленкой вернулась на его глаза, а капающая с волос вода превратилась в тонкие струи. Иней заполз на спину и оплел руку, в которой Доран сжимал Рог.

Нужно было выбирать – следовать дальше плану, сделав ставку на старую дружбу, мертвую любовь и пыльные воспоминания, или пустить в ход Сердце Океана прямо сейчас и погибнуть после. Доверять или погибать. Потому что сейчас решение было не за ней, а за Дораном.

И решиться и решить он должен был сам.

Дороти сделала шаг назад – самый тяжелый и трудный. Потому что быть рядом и отступить, оставить того, кого любишь, дать ему спасти себя самому – это сложнее всего.

Но Дороти шагнула, потом еще, еще, разбежалась, оттолкнулась и перепрыгнула на борт отходящей от “Холодного сердца” “Свободы”. Уцепилась за веревочный трап, поймала равновесие и спрыгнула на палубу.

– Возьми свое! – снова повелительно грянуло в спину с “Лилии”, но Дороти уже не слушала – бежала на орудийную палубу, где пушки давали первый залп.

Похоже, Бринна решила потренироваться на мелкой мишени, прежде чем нападать на крупную рыбу, и первый залп пришелся в остов литайского корабля.

Тот успел уйти от атаки – слился с туманом, растворился, точно его и не бывало. Обглоданные ребра каркаса на миг растеклись, пропуская залп мимо. Ядра, пролетев насквозь, ударили в его менее удачливого собрата – пузатый коф Республики, который то ли не умел исчезать, то ли был не так проворен.

Над водой раздался оглушительный стон, полный такой муки, что захотелось опустить руки, скорчиться, обняв колени, и умереть. Но умирать было пока рано, и без того вокруг покойников хватало.

– Не нравится поганцам! – выкрикнул кто-то из матросов, ликующе вскинул руку. – Именем нашего богами поцелованного боцмана…

– Пасть завали, – мрачно прогудел Саммерс, подкатывая к разряженному орудию ядра. – А то призрак в рот залетит, через зад вылетит.

Но матрос был прав – ядра, посвященные светлым богам, срабатывали. Не так всеобъемлюще, как от них ожидалось, но мертвым они доставляли явное неудобство, если не сказать боль.

Трирема, получившая прямой заряд освященной картечи в бок, шарахнулась в сторону от “Свободы”, как белошвейка от чумного нищего, и “Свобода” медленно двинулась вперед, расчищая себе дорогу редкими и точными залпами, скорее отпугивая призраков, чем серьезно им вредя.

Дороти приподняла пушку, чувствуя, как в шею впиваются тонкие острые грани-зубчики – Сердце Океана начало забирать свою дань в обмен на помощь. Камень, один раз распробовав кровь, начинал требовать плату все скорее. Как упырь кладбищенский!

Дороти поморщилась, потуже затянула платок на горле и вернулась к упырям морским, одного из которых предстояло из этой заварушки вытащить.

Кто-то из матросов затолкал ядро, поджег запал и отбежал за лафет, заткнув уши. Дороти подумала, что куда полезнее будет точнее навести орудие, и вместо того, чтобы отойти от готовой выстрелить пушки, подхватила ее снизу и перенацелила на бригантину. Которая, пользуясь всеобщей неразберихой, пыталась тихой сапой подойти к “Холодному сердцу”.

Может, друг другу призраки и не вредили особо, послушные воле Хозяина, но вот за Рог точно дрались всерьез. Не зря же Доран потом столько времени отплачивал Морено за помощь. Так что “Лилия” явно лукавила, а “Грозовая чайка” попыталась воспользоваться общей неразберихой и под шумок подгадить ближнему, но мертвому.

Хорошая пробоина в борту помогла бригантине передумать, а “Холодное сердце” продолжило лениво и равнодушно покачиваться на волнах.

Теперь Дороти оставалось только молиться Черной Ма, ждать чужого решения, ну и стрелять. Потому что “Свобода” стоила хорошей драки.

Впрочем, время показало, что они не одиноки.

Мощный залп, раздавшийся слева, и довольный оскал на боцманской хмурой роже подтвердили – Морено все-таки забрался “Каракатице” в потроха и навел там порядок.

Жаль только, что обычные ядра, нацеленные в борт “Лилии”, не причинили той вреда.

Атаковать пиратскую посудину призраки не могли: согласно договору, “Каракатица” должна была покинуть эти воды целой и невредимой, но и толку от ее залпов было куда меньше, чем от редких выстрелов “Свободы”, – похоже, на борту ученика жреца не нашлось.

Дороти с командой успели еще дважды вдарить по триреме (она не выдержала натиска, подернулась дымкой и исчезла) и окончательно отвадить от себя республиканский коф – в корме у него зияли новые дыры, мерцающие по краям синим. Зарастали они медленно и неохотно, поэтому он предпочел укрыться за спинами пока не пострадавших призраков.

Солнце окончательно село, и драка продолжилась в серых густых сумерках, что никому не мешало: призракам зрение было без нужды, они прекрасно чуяли теплую кровь, а мертвые корабли в полумраке стали светиться точно болотные огни, что позволяло живым без проблем их выцеливать.

Мертвые теснили “Свободу” в сторону от “Каракатицы”, видимо, ждали, когда Доран дунет в Рог и призовет ту самую бурю, после которой им останется лишь подобрать души. Но минута шла за минутой, а волнение на море оставалось прежним. Это вселяло смутную надежду, но она всякий раз отступала перед доводами рассудка.