– Я служил коком, но то, что я готовил, было невозможно жрать, и ребята от греха подальше выбрали меня в капитаны, – оскалился Морено, обыскивая бессознательную рыжую. – Капитанская каюта дальше всего от камбуза, а они перестраховщики.

– Он мог здорово облегчить нам жизнь, – упрекнула Дороти.

Черный Пес устало вздохнул и сказал:

– А теперь он облегчает жизнь акулам. А курс “Каракатицы”… Ты права, неплохо знать, куда отправилась моя детка. Я добуду новости из этого рыбьего корма, – он кивнул на рыжую. – Только поверь, ты не захочешь знать, как именно. Верхняя палуба чиста – там были трое плюс капитан. Остальная команда, похоже, спустилась на берег и не вернулась на борт вовремя. Так что нам повезло. Но времени впритык. На тебе трюмы – я заглянул мимоходом, там один охранник. Пистолетов у него нет. А я пока что побеседую …

Дороти не стала спорить – в конце концов, кто она такая, чтобы мешать Черному Псу убивать работорговцев, этих океанских шакалов? Она подхватила саблю, вышла за дверь, осторожно прикрыла ее за собой и, не оглядываясь, спустилась вниз.

Людей с “Каракатицы” держали в кормовой части трюма – двадцать человек загнали в тесную железную клетушку, в которой они могли только стоять, стиснутые прутьями и плечами своих же сокамерников.

Охранял этот зверинец странный моряк, с простодушным лицом, которое уместно бы смотрелось где-то в глубине университетской библиотеки, а не на борту судна с живым грузом. Но у Дороти нехорошо засосало под ложечкой, и она, идя на поводу у своей интуиции, покрепче взялась за рукоять сабли и медленно спустилась по ступеням, стараясь ни на секунду не выпускать из вида охранника.

Тот, казалось, ничего не замечал – перекладывал увлеченно карты в колоде.

Пленники Дороти заметили сразу, но не выдали ее ничем – ни жестом, ни звуком. Только самый громадный из них, Саммерс, которому приходилось стоять согнувшись – клетка была на четверть фута ниже необходимого, – беззвучно проговорил “бей”.

Но Дороти настиг приступ любопытства – карты в руках матроса, а точнее, рисунки на них были столь необычны, что сначала она подумал – мерещится. Но спустилась еще ниже и поняла, нет, зрение не обманывает – на прочных лаковых картонках обнаженные тела сплетались в фигуры, и количество участников свального греха на каждой равнялось стоимости карты.

Женщины – блондинки, брюнетки, рыжие, с косами и без, но обнаженные и пьяные от вина ласкали мужчин. Непотребство! Благородной леди смотреть на такое – позорно! Но Дороти не могла отвести взгляд.

Матрос медленно перебирал карточки, всматриваясь в рисунки. А Дороти стояла у него за спиной и тоже глядела, впервые видя такие гравюры.

Груди, щиколотки, бедра, звериные лапы и змеиные тела – все сплеталось на некоторых картах. Картинки были одновременно бесстыдны, безнравственны и завораживали, как песня сирен.

Матрос покрутил в руках очередную карту, вложил в центр колоды и вытянул следующую. На ней были двое: широкий и мощный темноволосый атлет нависал над блондинкой, которой волосы закрывали лицо. Она стояла на четвереньках, как животное, а он напирал на нее сзади. Ее напряженные пальцы царапали пол явно не от муки, а от постыдного удовольствие. Лицо же мужчины было торжествующим и победным.

Такого в своей жизни командор Дороти Вильямс не встречала. Нет, она знала, как это должно происходить между мужчиной и женщиной, и не раз вытаскивала свою команду из борделя, но стоило ей войти туда, как все вокруг обретало приличия.

Но поразило ее не это, а собственная реакция – тело, которое всегда было послушно своей хозяйке, внезапно решило все само – внизу живота сначала появилась сладкая истома, а потом ноги прошило сильной судорогой. Только этого не хватало, ей надо обезвредить охранника, а тут…

Но оторвать взгляд от картинки никак не выходило. Хотелось запомнить все до малейшей черточки – и открытый в немом стоне рот женщины, и крепкую руку, которая поддерживала ее под грудь, и пальцы, сомкнутые на пятнышке соска, и то, что происходило ниже.

То, что сидело где-то внутри, под кожей, отравленной тайной иглой, то, что мучило ночами еще в Академии, когда друг по детским играм Доран, разгоряченный после тренировки по фехтованию, прислонился горячим боком. То, что боялась даже представить отчетливо – вот оно, нарисовано в мельчайших деталях. Как крупный и наверняка горячий ствол входит промеж крутых ягодиц. И приносит наслаждение, заставляет рот открываться в стоне, а руку держать крепче.

По всей видимости, Дороти как-то выдала себя – выдохнула громче обычного или пошевелилась, но матрос внезапно обернулся, вскрикнул от неожиданности, вскочил с ящика, на котором сидел, и карты дождем посыпались у него из рук и разлетелись по полу.

Больше медлить не стоило: Дороти шагнула вперед, поймала поднятую для удара рукоять кнута – тяжелую, заполненную свинцом, а правой прихватила матроса за горло. Тот еще несколько секунд протаращился, а потом обмяк.

Дороти опустила его на доски, стараясь не засматриваться на рассыпанные карты, и сняла с пояса ключи от замка, на который запирался засов клетки.

Через минуту вся команда “Каракатицы” со стонами повалилась на пол и разминала затекшие руки и ноги.

Стоять остался только Саммерс, который наоборот выпрямился во весь свой гигантский рост и резкими движениями растирал сведенные судорогой плечи.

– Уж кого мы не ждали, так это командора Вильямс, – просипел он и, блаженно постанывая, потянулся. – Вот и настал день, когда я очень рад вашему личику.

– Это невзаимно, Саммерс. Если бы не нужда, мне бы и в голову не пришло вытаскивать вас из клетки. Я скорее бы навесила на нее второй замок.

– О, какие звуки, наша мэм сделала моим крошкам хорошо? – голос Морено был точно взмах волшебной палочки.

Команду разом соскребло с пола, поставило на ноги и вытянуло во фрунт.

К тому моменту, когда Морено достиг последней ступени лестницы, по его людям было не сказать, что еще минуту назад они не могли стоять на ногах.

– А колдуньей называют меня! – хмыкнула себе под нос Дороти.

– Джок, – Морено выжидательно и беспокойно уставился на боцмана.

Тот развел руками и коротко отрапортовал, что их до сегодняшнего утра держали в подвале ратуши, а потом под конвоем доставили сюда и запихнули в клетку.

– Они что-то спрашивали? За каким дьяволом вы им сдались? – Рауль Морено смотрел тяжело, словно предчувствуя ответ, который ему будет не по нраву.

– Да. Они хотели знать, когда и где снесли руль “Каракатице”.

Рауль прищурился:

– Когда и где?

– Да, кэптен. Потому что кто это сделал – они уже знали.

Черный Пес был зол и встревожен.

Именно в таком порядке. А на Дороти неожиданно снизошло спокойствие. Видимо, потрясения в таком количестве как-то уравновесили друг друга, и она попала головой в своеобразное око бури. Вокруг все ревело и происходило, но внутри отчего-то царила полная безмятежность.

Команда Морено перешептывалась, что-то обсуждала, но все звуки плыли мимо. Дороти с интересом разглядывал яркий кубик, который выпал из кармана матроса. Кубик был мал, но словно выточен из прозрачного зеленоватого горного хрусталя. Бледное свечение внутри него было едва заметно – как гнилушка на болоте. Оно то становилось ярче, то совсем блекло, и Дороти казалось, что интереснее этого мерцания на свете ничего нет.

Слова плыли мимо, теряя значение.

– Нужно догнать “Каракатицу”. Она вышла из порта днем – на ней отвратный сухопутный шкипер и ошметки команды нашей боевой мэм. На большой воде мы возьмем их без потерь, – Морено озабоченно вытирал ветошью палаш, стирая следы крови.

– На чем пойдем, кэптен? На этой странной лоханке? – один из пиратов, большой и грузный, с частыми шрамами на запястьях и пальцах (по всей видимости, корабельный плотник), мрачно покачал головой. – Она мне не по нраву. Здесь дурно пахнет и происходит тоже дурное.