В тот миг ей хотелось только одного – ясности.

И желание исполнилось, правда, опять не так, как хотелось: темнота резко метнулась в стороны, точно была живым существом и боялась доброй алантийской стали, как демоны серебра, а потом металл звякнул о металл, и Дороти наконец увидела своего ночного гостя.

Тот стоял возле письменного стола и крутил в руках свой подарок – то самое медное кольцо.

И парное было у него на пальце.

Нож он отбил легко – одним неуловимым движением левой ладони. На которой не хватало двух пальцев. Точнее, то, что их заменяло, было совсем не плотью. Нечто клубящееся, на мгновение складывающееся в силуэт и сразу расплывающееся. Словно у гостя в руке был туманный сгусток.

Лицо, слишком бледное для живого, с темными, точно очерченными углем глазами. Сжатые в тонкую линию губы. Впалые щеки. Шрам, рассекающий бровь. О, шрам Дороти помнила прекрасно, мало того – была причиной его получения.

– Ты! – потрясенно выдохнула Дороти и качнулась вперед. – Действительно ты!

Доран, а это был точно он – оживший или призрачный, неважно, скривился, словно от сильной головной боли, и поднял на Дороти взгляд, полный страдания и сожаления. И чего-то еще, чему не было названия.

И в отличие от туманной твари с Гряды этот Доран не притворялся Дораном.

Он им был.

Дороти шагнула вперед, протянула руку – скорее следуя зову сердца, чем действительно надеясь коснуться – и снова позвала:

– Дор!

– Нельзя! – еле слышно прошептал Доран, откинул назад отросшие волосы – такие длинные, точно он не стригся ни разу за все десять лет. – Нельзя, моя маленькая леди. Оставайся с живыми, – и начал отступать в угол, где скопившиеся темные тени вдруг пришли в движение и зашевелились, словно там была не переборка, а арка, ведущая куда-то в пульсирующую черноту.

В бездну. В ничто.

– Дор, постой! – Дороти сделала шаг, понимая, что если Доран промедлит еще немного – она успеет. Даже без мистической силы успеет прыгнуть вперед и вцепиться в свою потерю.

И никуда не отпустит.

Нужно всего лишь мгновение или два.

Но тут дверь каюты распахнулась с таким грохотом, будто ее снесли тараном.

Дороти, успевшая продвинуться еще на пару футов, даже ухом не повела, потому что впереди был Доран Кейси и не было ничего важнее в целом свете, чем суметь задержать его.

– Нэро! Не смей ее трогать!

Раздавшийся голос явно принадлежал Морено, но против обычных насмешки или приказа был полон какими-то странными нотами, точно Черный Пес обращался к кому-то важному для себя. Не кричал, просил.

Дороти, не оглядываясь, придвинулась еще на фут.

Доран остановился, выражение печали сначала сменилось на растерянность, а потом на ярость. Серые глаза сузились, в них загорелись нехорошие зеленые огни, какие часто пляшут перед грозой на мачтах.

Он посмотрел в сторону Черного Пса, зло прищурился, и Дороти понял, что сейчас произойдет нечто плохое.

– Меня зовут иначе, – злобно проговорил Доран и, одним неуловимым движением руки отломав дубовую тяжеленную столешницу от привинченных к полу каюты ножек, запустил ее в сторону двери, точно спартанский воин свой щит.

Дороти успела прыгнуть в сторону, закрывая застывшего на пороге Морено от удара, и только в прыжке вспомнила, что она теперь, без своей особенной силы – самый обычный человек.

А обычным людям, когда по ним бьют дубовой столешницей со скоростью стенобитного орудия, очень больно.

А еще они теряют сознание.

…Знакомый до каждого сучка потолок каюты кружился перед глазами, то приближаясь, то отдаляясь.

Рядом на кровати опять кто-то сидел. Дороти накрыло острое чувство того, что все уже было и не один раз. Однако теперь сидевший рядом не излучал холод, зато сыпал себе под нос такой черной руганью, что будь тут розы – точно бы завяли. Немного спасало то, что ругань изрыгалась на трех языках попеременно, и алантийского среди них не было.

Дороти попыталась ощупать лицо, от которого по ощущениям осталась дай бог четверть, но ее жестко перехватили за запястья, фиксируя и не давая касаться.

– Моя опухшая командор, если ты и дальше будешь влезать в такие топи, то мне не надо будет обходить клятву Черной Ма – я просто получу “Свободу” по праву первого помощника. Возьму каперский патент и уйду за Краба тискать иверских и налланских девок.

Очень живой и отвратительно здоровый Морено отпустил ее руки и снова смочил в тазу с водой тряпицу, которой он промакивал Дороти наливавшуюся свинцовой болью скулу.

– Что я пропустила? – слова давались с трудом.

Впрочем, как и любые движения, но Дороти решительно отодвинула руку с приносящей облегчение примочкой и попыталась сесть.

Сама. В этот момент она Морено ненавидела от всей души.

Морено помогать не стал. Отстранился.

– Сейчас полдень. Скоро будет обед.

Он бросил тряпицу в таз, и Дороти ждала, что теперь он уйдет из ее разгромленной каюты, но Черный Пес остался на месте. Тяжело выдохнул, снова прошептал какие-то ругательства на кильянском и наконец глухо сказал:

– Наверно, пришло время поговорить.

– Я пыталась. Но в прошлый раз ты предпочел не говорить, а сделать так, чтобы я чувствовала себя виноватой.

– Зато душу отвела, – Морено ухмыльнулся. – Понравилось же? Но ты била не сильно, а я помню, как ты умеешь на самом деле. У тебя есть что-то крепче того отвратного вина?

– В ящике стола фляга – там бальзам. На травах. И нет, не понравилось, – покривила душой Дороти, вспомнив то ощущение жара, которое накрывало ее с каждым ударом ремня. – Дай зеркало, оно в рундуке. Хотя ты и так знаешь, что и где тут лежит. Кстати, становиться моим денщиком я тебя не просила.

– Я доброволец. Клятва клятвой, но мои парни слишком не любят вашего брата. И сестру. И если навредить тебе всерьез они побоятся, то желания гадить по мелочам никто не отменял. А я такого не терплю.

Черный Пес задумчиво обошел то, что было столом, порыскал в какой-то из куч, видимо выбрав ее интуитивно, вытащил на свет флягу, глотнул, закашлялся и посмотрел на Дороти с уважением – еще бы, полынная настойка жарила горло что твой дракон, – потом достал зеркало и вручил Дороти.

С виду все было так же плохо, как ощущалось, но, похоже, повезло в главном – кость не сломалась, да и зубы уцелели. А отек на пол-лица и заплывший глаз – это пустяки. В Академии бывало и хуже, правда, срасталось к вечеру.

Ушибленное плечо ныло умеренно, как и ребра. Больше болела гордость, а еще в глубине души скреблись черные кошки, горестно и зло мяукая, что не видать ей больше Дорана Кейси. И приходил тот попрощаться уже насовсем. За какими чертями в каюту принесло Морено именно в этот момент?

Может, и к лучшему, что Дороти так крепко приложило столом – теперь у нее есть неопровержимые доказательства собственной вменяемости. Остается только выяснить, почему призрачный Доран так вызверился на Черного Пса и откуда у него туман вместо пальцев. Мелькнуло что-то связанное с этим, какие-то разговоры, но голова болела и мешала сосредоточиться. Вот совсем недавно…

Во всем происходящем было много белых пятен, на которых обитали драконы и демоны, и если часть зубастых тварей определенно были с тавро Дороти, то остальные точно принадлежали Черному Псу.

– Как бок? И плечо? – для очистки совести спросила Дороти, хотя ответ был перед ней – легко передвигался по каюте и то и дело прикладывался к фляжке.

– Затянулось. За четверть часа. Боль была адская, я думал, что мне в печень запустили огненных муравьев: милости у сирен еще те, могли бы, гадины, и обезболить. Тебе сразу рассказать, какая ты идиотка? Или сама догадаешься? – зло спросил Морено, швырнул зеркало на тряпье и с размаху плюхнулся обратно на койку, предметно отдавив Дороти ногу.

Та отняла у Морено флягу с абсентом и сделала полглотка. В горле стало тепло, а язык обожгло горечью.

– А расскажи, – предложила она. – Потому что, когда мы входили в туман, ты уже дышал через раз, и Саммерс собирался тебя готовить к Тропам мертвых. Как мне кажется – с некоторым опозданием. Не знаю, что там был за яд, но тебя лихорадило, рана загнила, и кровь на повязках была черная, точно проткнули печень. С таким парадным набором отправляются прямиком в царство теней. Но тебе, конечно, виднее. А так да – идиотка. И здорово наказана за свое милосердие.