– Как тебе больше понравится, командор? Можно при всех, на палубе. Можно тут. Кнут есть у Саммерса, он одолжит.

– Можно, конечно, и на палубе, – точно задумавшись, повторила Дороти, тут же ярко представив себе, какими глазами будет смотреть на нее команда, если с головы их обожаемого капитана упадет хотя бы волос. Еще помолчала, но потом решила, что хватит: довести Морено до бешенства, конечно, хотелось, но сейчас это было некстати. – Но полагаю, мы обойдемся моей каютой и обществом друг друга. Закрой иллюминатор. Не думаю, что у нас получится что-то скрыть от команды, но дверь в каюту мне еще дорога – а твои парни выставят ее на раз, стоит им услышать…

Морено захлопнул окно, закрыл латунную задвижку, чуть заметно выдохнул и возразил:

– Не услышат, но…

– Тогда здесь и сейчас, – кивнула ему Дороти, при этом не делая даже попытки встать из кресла. Наоборот, налила себе еще вина. Потом небрежно указала Морено на рубашку и сказала: – Лучше снять. Для полноты ощущений.

Морено, словно не верил, что она согласится, замер на секунду, постоял, перекатываясь с носка на пятку, точно решал что-то внутри себя, но потом вроде как решил, прищурился, но уже не нервно, а словно что-то задумал, и кивнул. И начал снимать рубашку.

До Дороти дошло, что в игру, которую она затеяла в ответ на в общем-то пристойный вариант решения их проблемы, могут играть двое. Вернее, уже играют.

Морено снимал рубашку не торопясь, но почему-то каждое движение точно отпечатывалось у Дороти в сознании. Вот алой змеей виток за витком на пол каюты упал пояс, зацепился за ручку кресла, да так и повис. Вот плотный черный хлопок соскользнул с широких плеч, целиком открыв четкие линии татуировки на груди. Теперь можно было рассмотреть, что щупальца тянулись друг к другу, но между ними всегда оставался короткий зазор, точно кольщик специально задумал не дать им сойтись. На мгновение захотелось коснуться рисунка, чтобы ощутить… Морской дьявол, да что с ней такое?

Дороти вспомнила, как когда-то давно ее спасала от крамольных мыслей молитва божественному свету, но почему-то сейчас все слова забылись.

Морено скинул рубашку в пару к поясу, стянул сапоги и, разведя руки, медленно повернулся вокруг своей оси, показывая широченную спину, где у основания шеи зарождались осминожьи щупальца и, становясь толстыми петлями на лопатках, взбирались на ключицы. Сделал один оборот, второй и вновь встал спиной. Ожидая.

Меньше всего это было похоже на то, что он ждет наказания. Скорее, разом вспомнились те карты с картинками на бригантине. И пиковая масть на них.

Дороти почувствовала, как жжение под рубашкой начинает перерастать в нечто большее, и давать этому большему волю было смертельно опасно. Она отставила в сторону бокал, скинула мундир, чтобы рукава не стесняли движений. Потом открыла рундук, где как всегда в идеальном порядке лежали сложенными ее вещи. Вытянула из стопки старую ременную тисненую гербами перевязь для сабли, разжала и сняла с нее медные пряжки – калечить в ее планы точно не входило.

Было немного не по себе – потому что с ее силой она могла не рассчитать.

Захлопнула со стуком крышку рундука – Морено даже не вздрогнул и не обернулся – и тихо встала у него за спиной. Близко. Щекоча нервы.

Потом наклонилась чуть вперед и сказала:

– Здесь много вещей, и размах выйдет слабым. Я полагаю, что тебе лучше лечь.

– Прекрасная леди предлагает мне свою кровать? – голос у Морено был хриплым, точно он простыл.

– Временно. И да, я предпочитаю, чтобы моя команда называла меня “капитан”.

– Я учту, – ответил Морено и развернулся к Дороти лицом.

И вот тогда стало понятно, что зря она подошла так близко. Чертовски близко. Потому что в глазах у Черного Пса плескались не страх и не смущение, там, на дне, жило нечто другое – темное, цвета реки в глубине джунглей, и опасное, как аллигатор.

Видеть Морено, растянувшегося на ее, Дороти, кровати, было странно-приятно. Тот лег на живот, сложил руки под головой и спрятал лицо в сгибе локтя. То ли чтобы не смущать саму Дороти, то ли чтобы справиться с собственными чувствами. А то, что Морено сейчас очень нелегко, она прекрасно понимала, и это грело ей душу, как пиратам грели сердца взрывы на королевских кораблях.

Но все, что она сейчас испытывала, не должно было повлиять на главное – на силу удара. Потому что, соглашаясь на наказание, Черный Пес не учитывал, что Дороти может с одного удара кулаком убить быка. Для женщины необычное качество. Некоторые таланты лучше скрывать. О пределах силы Дороти Вильямс знал только Доран и унес это знание в пучину.

Дороти сложила ремень вдвое и намотала на кулак, оставив петлю свободной. Сосредоточилась, убрала за ухо мешающий локон и ударила резко, почти без замаха.

Морено, который не ожидал, что все начнется так сразу, выгнулся от удара, а на его спине поперек лопаток остался четкий отпечаток ремня. С ее, Дороти Вильямс, гербами. Под языком стало терпко, точно выпитое вино было совсем из другого сорта винограда.

– Прикуси покрывало, – коротко приказала она, но Морено только вскинулся упрямо и вцепился сам себе в запястье.

Покрывало он прикусил только после двадцатого удара, когда на спине ровными полосами, чуть с задержкой, проявлялись следы от ремня. Прикусил и выдохнул шумно, но не застонал.

– В тебе много злости, моя прекрасная командор.

Дороти не остановилась – ударила вновь.

– Да, много, Морено. Ты себе даже не представляешь сколько.

Звук, с которым ремень встречался со спиной, был звонкий, четкий. Но капитанская каюта не зря была капитанской – толстые дубовые доски не давали звукам просачиваться наружу.

Удары следовали один за другим, без пауз. Стоило одному следу только начать наливаться болью, как рядом с ним ложился следующий, ожогом отвлекая на себя внимание.

Морено мерно и шумно дышал и только выгибался, когда прилетало особенно сильно, но тут же сам возвращался в прежнюю позу. Ни разу не застонал и не попросил пощады.

Дойдя до середины спины, там где заканчивались ребра, Дороти не стала бить дальше – чтобы случайно не покалечить внутренности, а, разом проскочив поясницу, припечатала ремнем там, где начиналась грубая ткань моряцких штанов. На следующем ударе глазомер подвел, и ремень пришелся уже на ткань, однако почему-то именно от этого удара Морено еле слышно выдохнул, и к выдоху в этот раз примешивался какой-то звук. От него стало опять горячо, и Дороти, испугавшись собственных клубком спящих под кожей демонов, целомудренно подняла удары выше – на широкие плечи.

Когда счет приблизился к пятидесяти, она остановила руку и осторожно положила ремень на кровать, затем смахнула со лба волосы. Признаться самой себе, что она вспотела от пустячных усилий, не вышло – тут было другое. Такое же темное, как морские глубины. Ярость, не дававшая спокойно дышать последние сутки, с тех пор как она увидела взлетающую на воздух “Вирджинию”, отпустила, ушла… Вернее, выродилась в нечто другое. От всего вместе: от разговора, нарочитого показушного раздевания, не менее показушной порки.

Но гнев Черной Ма теперь точно команде не грозил. Морено оказался прав.

– Разговор окончен, – ровно сказал Дороти, отвернулась и, подойдя к шкафу, начала перебирать сложенные там навигационные карты. Следовало проложить курс – подальше от этого безумия и поближе к “Каракатице”.

Потому что если на призрачной бригантине она смотрела в пасть неизведанному, то сейчас, в собственной каюте, она точно заглянул в глаза дьяволу.

Как Морено одевался – Дороти не услышала, тот был бесшумен, как пантера. Что можно обернуться, она понял, только когда шаркнула, закрываясь, дверь.

С кресла исчезли рубашка и пояс, точно и не было ничего. Только складки на покрывале доказывали – нет, было. Дороти отбросила карты, подошла к кровати и устало упала на покрывало. Вольность, которой она себе не позволяла в дневные часы, справедливо полагая, что для сна существует ночь, а молодой леди и капитану не пристало спать днем, как старушке.