Ещё через пару дней армия лорда Генриха Штейнберга продолжила свой путь на север. Альберта с полусотней людей, своих и герцога Смита, присоединилась к ней, несмотря на то, что Кристина и Анжелика возражали в один голос.

— Я чувствую себя превосходно, — говорила Берта, обнимая плачущую сестру. Анжелике было девятнадцать, и она жила с сестрой, так как успела овдоветь, только-только выйдя замуж — её мужа убили карперовские головорезы. — Не волнуйся за меня. Герцог Рудольф о тебе позаботится, а когда война закончится, мы вернёмся домой. И всё будет хорошо, слышишь? — Герцогиня посмотрела в глаза сестры, и Кристина отвела взгляд.

К сожалению, она не могла пообещать Анжелике того же. Герцогиня Вэйд была упрямой, напористой, безрассудной и смелой. Во время битвы она может полезть в самое пекло, и тогда её шансы погибнуть возрастут в несколько раз. Девушка усмехнулась — в чём-то они были похожи.

Мужа у Альберты тоже не было, как и братьев — поэтому она и стала герцогиней.

— Мне пора. — Альберта поцеловала сестру в лоб и направилась к своей лошади.

— Да уж, постарались они на славу, — хмыкнула Берта, натягивая поводья — при виде трупов её лошадь взволновалась.

Кристина смотрела на длинную виселицу в форме буквы П стеклянным взглядом. Трупам уже несколько дней как минимум: распухшие головы и конечности, зеленоватые пятна, кое-где засохшие, а кое-где и свежие подтёки красно-бурой жидкости… Глаз не было — вместо них пустые впадины. Видимо, падальщики выклевали — и не только глаза: у некоторых вместо остатков кожи виднелась гниющая плоть, у некоторых из словно вспоротых животов вываливались длинные зелёно-бурые внутренности. Вокруг каждого трупа, помимо всего прочего, кружило не менее сотни мух. Девушка ощущала этот сладковатый тошнотворный запах разложения. Она поспешила отвернуться.

Трупный запах чуть перебивал навязчивый аромат гари. Альберта нахмурилась и взмахнула поводьями, посылая лошадь вперёд, и Кристине ничего не оставалось, как поехать за ней. «Нечего бояться, — твердила она себе. — Это всего лишь трупы. Они мертвы. Они ничего тебе не сделают. А вот если тут обнаружатся живые — те, кто их повесил…» Рука привычно дёрнулась к рукояти меча.

Где-то час назад герцогиня Вэйд решила поохотиться, и леди Коллинз отправилась с ней, чтобы скоротать время. Пообещав не отъезжать далеко от лагеря, она прихватила меч и одолжила у одного из солдат лук, хотя стреляла из него из рук вон плохо. Альберта обещала научить, но то, что они обнаружили, сорвало и обучение, и саму охоту, видимо, тоже.

То была разорённая деревня, от которой осталось лишь пепелище да руины тех построек, что были сооружены из камня. По чёрной от пепла и копоти земле по-хозяйски расхаживали падальщики. В воздухе веяло устрашающим ароматом смерти, не только трупным и дымным. При мысли о том, что буквально пару недель назад в этой деревне могла кипеть жизнь, а теперь все её жители мертвы, а дома — сожжены, становилось попросту дико. Они оказались виноваты лишь в том, что не хотели подчиняться захватчикам.

Кристина спрыгнула с коня и осторожно пошла вперёд. Вокруг валялись камни, обугленные доски и брёвна… Или это не брёвна, а чьи-то конечности? Девушка вздрогнула и отскочила, словно ошпаренная: она явно разглядела на одном из таких «брёвен» вполне узнаваемые человеческие пальцы.

Альберта и сопровождавшие их солдаты тоже рассматривали найденное пепелище, видимо, тщетно пытаясь найти хоть кого-то живого. Кристина горько усмехнулась, хотя в горле у неё стоял ком, а руки тряслись. Бесполезно. Скот, скорее всего, фуражиры угнали, все те жалкие ценности, что были у крестьян, присвоили, а людей попросту сожгли да перевешали за нежелание расстаться с нажитым добром сразу. Если выжившие и остались, то они, скорее всего, уже где-то далеко в лесах.

Не желая наступить на обгорелый труп, Кристина снова взобралась в седло. С высоты она разглядела, что большинство тех предметов, что она приняла за брёвна, были обугленными костями с остатками кожи, мяса и даже одежды. Пару раз её взгляд наткнулся и на головы, и на туловища — и всё это было чёрным, выгоревшим, изуродованным.

Эта деревня явно не единственная из всех, что разорили карперовские головорезы. Им, скорее всего, нужно было продовольствие и деньги, а ждать, когда всё нужное придёт из Шингстена и будет распределено между ними их великим лордом, они, видимо, не хотели. У лорда Штейнберга всё было иначе. Их армия прошла уже немало уцелевших деревень, и солдаты перешёптывались о том, что неплохо было бы наведаться туда за продовольствием и женщинами… Кристина не знала, как лорд Штейнберг узнал об этом, но вскоре он во всеуслышание объявил, что будет лично резать языки тем, кто посмеет подговаривать своих товарищей на разбой. А уж о тех, кто воплотит свои планы в жизнь, и говорить нечего.

И правда, с доставкой провизии у них было всё в порядке, никто не голодал, и поэтому идти разорять деревни не было надобности. А Карпер, кажется, только поощрял подобные действия своих людей.

«Он заплатит. Он за всё заплатит», — уверяла себя Кристина, но из головы не выходил вид повешенных и сожжённых заживо людей, в которых, впрочем, уже не угадывались люди.

Естественно, в ту ночь она почти не спала. До самого рассвета девушка размышляла над увиденным, сидя на своей кушетке и то и дело поднося к губам бокал с вином. Хотелось бы ей всё это забыть… Хотелось бы ей, чтобы этого вообще никогда не было на свете. Но сделанного не исправишь, мёртвых не воскресишь, а память — не сотрёшь. Поэтому Кристина терпела, стараясь гнать воспоминания прочь и думать о чём-то хорошем, светлом. О том, чего в её жизни так давно не было и, казалось, не будет уже никогда. Надежда на лучшее с каждым днём таяла, и Кристина всё больше убеждалась в том, насколько был прав лорд Штейнберг, говоря, что на войне легче всего потерять именно себя.

Она, кажется, заснула, потому что внезапно снова оказалась на том пепелище, только в этот раз среди разлагающихся и обгорелых трупов ей удалось обнаружить живого человека — леди Лилиан.

Мама… Она могла бы защитить её от всего этого, спасти, забрать, утешить, но теперь во взгляде серых глаз леди Лилиан не было ничего человеческого, и Кристину передёрнуло. Она ведь помнила маму доброй, улыбчивой, всегда смотрящей так тепло и ласково, поющей колыбельные и поглаживающей дочку по волосам. Но ведь прошло много лет, столько всего изменилось… Конечно, теперь мама знает, что её непутёвая дочка навлекла на свою землю войну. Мама знает, что Кристина виновата в смерти отца. Мама знает, что ей никогда не искупить своей вины, даже ценой собственной жизни. Девушке хотелось хоть как-то объяснить матери свой поступок, попросить прощения или что-то ещё… Она сделала шаг, кажется, наступив на чью-то ногу, вскрикнула и проснулась.

— Миледи, вы в порядке? — донёсся до неё сонный голос Натали, звучащий откуда-то сверху. Кристина открыла глаза и обнаружила, что служанка стояла возле её кушетки, одной рукой придерживая сползшую с плеч шаль, а другой сжимая подсвечник с одной свечкой.

— Нет, — выдохнула Кристина, не глядя на Натали. Она изо всех сил пыталась сдержать слёзы горя и ужаса, но они уже беспощадно обожгли глаза, и терпеть не было никаких сил. — Который час?

— Почти три. Вы спите, ещё нескоро вставать…

— Я не могу.

В тусклом свете свечи Кристина разглядела, с каким состраданием Натали смотрела на неё, и невольно улыбнулась. Служанка осторожно присела на кушетку, тогда и леди Коллинз приподнялась, чтобы осторожно прижаться к Натали, вдохнув ромашковый аромат её льняных волос.

Остаток ночи они проспали вместе, не разомкнув объятий.

Рихард прошмыгнул мимо, едва не сбив её с ног. Кристина рассмеялась.

— Ой, простите, миледи, — покраснел юноша.

— Куда это ты так торопишься? — спросила она.

На Рихарде был фиолетовый камзол с золотистой вышивкой, что не очень вязалось с его внешностью: он был слишком похожим на своего старшего брата, который носил в основном тёмные цвета. Рихард виновато опустил зелёные глаза и нервным жестом пригладил короткие тёмные волосы. Кристина заметила, что лорд Генрих иногда делал так же.