Я болезненно сглотнул нож, который внезапно застрял у меня в груди. Меня убивало осознание того, что она будет так во мне сомневаться.

Разве не было до смешного очевидно, что она была для меня всем?

Вместо того, чтобы изо всех сил стараться передать глубину своего волнения, я позволил своему голосу похолодеть от ярости и взаимных обвинений.

— Я единственный, кто причиняет тебе боль, помнишь?

Впервые с тех пор, как она проснулась, все ее лицо наполнилось умиротворением, и она еще сильнее наклонилась к краю кровати. Я встретил ее на полпути, наши лица были так близко, что я мог почувствовать запах фирменного аромата, который я создал для нее так давно. Одна из ее сестер, должно быть, смазывала маслом ее волосы, пока она спала.

Она глубоко вдохнула воздух, закрыв глаза, как будто мой запах был для нее так же важен, как и ее — для меня.

— Я знаю, — прошептала она на выдохе.

Я провел свободной рукой по ее лбу, по мягкой щеке, затем по ее волосам, чтобы накрутить прядь на палец. Улыбка, которой она наградила меня за знакомый жест, стоила больше, чем золото на вес.

— Козима, — тихо сказала Жизель, прочистив горло. — Я знаю, что ты только что проснулась, но какого черта? Ты замужем?

— Да, — сразу же подтвердила моя жена, расслабляясь в постели, пока я гладил ее по волосам. — Я знаю, что ты волнуешься, но Александр… заботится обо мне. Он здесь, чтобы позаботиться обо мне. — Ее глаза распахнулись и безошибочно остановились на Данте, который все еще топтался в дверях, как бродяга. — И Данте тоже.

Затем в комнату вошел доктор, нахмурившись, глядя на многочисленных посетителей, а затем немедленно приказав их удалить. Ее сестры протестовали, но я специально заставил доктора Стила прилететь к Козиме, потому что он был лучшим нейрохирургом в Северной Америке и не позволял ничему встать между ним и пациентом.

— Я муж, — сказал я ему, вставая и протягивая руку.

Доктор Стил уставился на меня, его лицо было бесстрастным, если не считать блеска в глазах.

Этот мужчина знал меня много лет, и когда я позвонил ему, чтобы позаботиться о моей жене, он чуть не сломал себе кишки, смеясь над новостью, что я поддался чему-то столь же обыденному, как любовь.

— Хорошо, но оставайся в углу. Остальные, уходите.

— Все нормально. Я уже проснулась. Скоро увидимся, сэр? — сказала Козима, ее голос стал еще слабее, а веки затрепетали, стараясь оставаться открытыми. Она проснулась всего десять минут назад, а уже устала.

Я горел желанием крикнуть оставшейся семье, чтобы они убирались к черту.

Сестры и незнакомец ушли прежде, чем я был вынужден предпринять физические действия, но Данте задержался, прислонившись к стене рядом с дверью, скрестив лодыжки и руки, как ленивый телохранитель.

И он был им.

Ленивый, неумелый, чертовски бесполезный.

Какого черта он не был с ней?

Он должен был прилипнуть к ее боку, как клей, пока меня не было.

Я бросил на него уничтожающий взгляд, обещая возмездие позже, но он лишь тонко улыбнулся и ответил на возмущенный зов Елены из коридора, выйдя из комнаты, чтобы поговорить с ней.

Когда дверь щелкнула, я мгновенно двинулся.

— Я причиню тебе боль, если лягу с тобой на кровать?

— Если ты этого не сделаешь, будет еще больнее, — пообещала она, сдвинувшись, чтобы я получил кусок кровати.

Осторожно, более осторожно, чем когда-либо, я обнял ее, положив одну руку на ее здоровую сторону, а другую над ее головой, где я мог слегка поиграть с ее волосами. Она вздохнула, как только я успокоился, и закрыла глаза.

— Я могла бы поспать.

— Ты можешь спать, моя красавица. Я присмотрю за тобой, — поклялся я.

— Я знаю, — прошептала она. — Я знала, даже когда Джузеппе угрожал отвезти меня к Ноэлю. Я знала, что ты найдешь меня, несмотря ни на что.

Ярость прошла сквозь меня быстро и бесшумно, как одержимость. Я сглотнул один раз, второй раз, чтобы произнести слова сквозь гнев, застрявший у меня в горле.

— Всегда. Знай также, что Джузеппе мертв за то, что причинил тебе боль.

— Уже мертв, — пробормотала она, быстро проваливаясь в сон. — Я застрелила его.

Мгновение спустя ее рот смягчился, а дыхание выровнялось. Я лежал так долгое время, прислушиваясь к ее дыханию, как слушают симфонию, позволяя звуку проникнуть в мою душу, как духовное пробуждение.

Она была жива.

Жива.

Но она прошла через слишком многое, и этого было достаточно. С этого момента мы с Риддиком не оставляли ее. Только после того, как о Ноэле позаботились и упрятали, потому что, несмотря на то, что головорезы Джузеппе явно причинили вред моей жене, я не сомневался, что Ноэль организовал это.

Из дверного проема послышался хриплый кашель, и я поднял глаза и увидел там Сальваторе, одетого во все черное, с белой маской ужаса на лице. В его золотых глазах были слезы, когда он смотрел на спящую женщину, которая делила с ним эти глаза.

— Madonna santa, — выдохнул он голосом, залитым слезами. — Посмотри на нее.

— Посмотри на себя, — холодно возразил я. — Жив и здоров.

Выражение его лица потемнело, влажные остекленевшие глаза стали холодными, как мрамор.

— Как будто ты не знал.

Я холодно посмотрел на него, но мне было любопытно, откуда он мог это знать.

— Я был не совсем тактичен, как должен был, мм? — он ответил на мой невысказанный вопрос, проходя в комнату и садясь в кресло по другую сторону Козимы. Его мясистая рука дрожала, когда он нежно схватил ее за руку. — Я не мог быть таким, когда моя дочь была так близко. Я знал, что, скорее всего, ты и другие положили на нее глаз, но я потворствовал своей потребности увидеть ее больше, чем было разумно, если я действительно хотел остаться мертвым.

Вековая ярость в моем сердце улетучилась под теплотой его привязанности к моей жене. Он не был рядом с ней, когда она была девочкой, и я злился на него за это, хотя знал, что это был не совсем его выбор. Мне хотелось верить, что настоящий мужчина принимает собственные решения независимо от препятствий, с которыми он сталкивается, но жизнь не так проста, и я на собственном опыте испытал, как трудно преодолеть собственные обстоятельства.

По правде говоря, он любил Козиму так страстно, что это неоднократно заставляло его жертвовать собственной безопасностью, чтобы увидеть ее счастливой.

Я мог бы это уважать.

Разве я не провел последние четыре года, делая то же самое?

Но мое смягчение было более чем рациональным.

Однажды, много лет назад, перед смертью моей любимой матери, я назвал этого человека дядей Торе. Мы провели с ним бесчисленное количество дней, когда мы были мальчиками, как в Англии, так и в Италии, с нашей матерью, изучая итальянский, собирая оливки в его многочисленных садах и давя пальцами ног по старинке только потому, что мальчикам было весело пачкаться. Он тоже любил нас, не совсем так, как Козиму, но по-своему. Мы были детьми его лучшего друга, и, как это принято в Италии, это сделало нас для него семьей.

Итак, в арктических ледниках, которые я построил между собой и моей прежней привязанностью к этому человеку, образовались глубокие трещины, и они стали глубже, когда я увидел, как одна яростная слеза скатилась по его морщинистой щеке.

— Это был Джузеппе ди Карло и его люди, — тихо сказал я, стараясь не потревожить великолепную красавицу, спящую в моих объятиях. — Это все, что я успел сделать, прежде чем она снова уснула.

Он коротко кивнул, и на его лице отразилась ярость.

— Конечно, это были они. Он пытался начать войну с тех пор, как Данте занял пост капо Каморры. Ему не нравится, что мы не будем с ним вести переговоры. Ему не нравится, что мы представляем угрозу его территории и бесспорному правлению вора в законе мафии в городе.

— Возможно, — согласился я. — Но это нечто большее. Он заключил сделку с Орденом и с Ноэлем, чтобы шпионить за Козимой в обмен на членство.

— Больше силы. — Торе цокнул языком и покачал головой. — Иногда эти stronzo не понимают, что не все силы созданы равными. Зараза некоторых, подобная этой, положит вам конец.