— Для этого и нужны рабы, мой мальчик.

Я поборола желание сбросить тяжесть его руки на своем плече и прошла через дверь, не обращая внимания на его комментарий.

— Горжусь тобой, сынок, — сказал он достаточно громко, чтобы я мог услышать это в коридоре.

Когда-то, очень давно, эти слова были бы дороже золота.

Теперь единственной вещью, которая была для меня дороже золота, была итальянка по имени Козима, которая очаровала меня так же сильно, как волшебница Цирцея.

В какой-то момент Риддик пошел за мной в ногу по длинному коридору, который, словно позвоночник, прорезал центр дома. Теперь он оставался рядом со мной, ближе, чем раньше. Я не был уверен, было ли это потому, что я никогда не доверял ему свои секреты до исчезновения моей жены, и он почувствовал еще большее желание охранять меня теперь, когда я признал нашу дружбу, или это потому, что мы вошли с тех пор появился новый, еще более темный и опасный мир, и он знал, что бдительность всегда имеет первостепенное значение, чтобы выбраться из этой трудной ситуации живым.

В любом случае он проводил меня в гостиную, где Агата ждала за закрытой бело-золотой дверью.

— Что мы о ней знаем? — спросил я, глядя на замысловатую работу сусальным золотом, которая вилась над дверью, как виноградные лозы. Я уже знал достаточно, но Риддик был источником моей информации, колодцем, в который другие информаторы выливали свои ведра, полные секретов.

— Не так уж и много, милорд. Она светская дама, но у нее мало хобби, кроме верховой езды и посещения больной тетушки за океаном по крайней мере три раза в год на длительные каникулы.

— Тетя? — Информация оказалась ложной. Агата Говард была известна как ледяная принцесса. Я очень сомневался, что у нее есть нетипичная слабость к каким-то пожилым родственникам, которых она не могла знать очень хорошо, учитывая расстояние между ними. — Посмотри на это, ладно, Рид?

— Да, милорд.

Я бросил на него взгляд через плечо и поднял бровь.

— Я выгляжу достаточно презентабельно, чтобы подойти к потенциальной невесте?

Непроницаемое выражение лица Риддика сменилось движением его губ в короткой ухмылке.

— Многоженство вам очень идет.

Я тихо усмехнулся, позволяя небольшому ощущению близости проникнуть в меня. В наши дни это было слишком редко, Риддик был моим единственным настоящим утешением. Печально для мужчины, которому около сорока, осознавать, что у него очень мало друзей.

Затем я подумал о Джеймсе, премьер-министре, помогающем мне загнать и уничтожить Орден, и улыбнулся.

Друзей немного, решил я, но они важные.

Ноэль уже совершил несколько уголовных преступлений, используя мои деньги и поддержку. Он не знал, что его ждет, но я знал.

Лично я думал, что Ноэль будет выглядеть просто чертовски стильно в тюремном оранжевом цвете.

Я толкнул дверь, готовый иметь дело с банальной, скучающей аристократкой, которую я легко успокою и в конце концов проигнорирую.

Вместо этого меня встретила Агата Говард, которую я никогда раньше не видел.

Она ходила по комнате, как зверь в клетке, в серых круживах и черном бархатном пиджаке, который чудесно подчеркивал ее стройную, вытянутую фигуру. Ее волосы безумно рассыпались по плечу буйством светлых кудрей, когда она повернулась лицом ко мне, ее ноздри раздулись, руки сжались по бокам, а когда она открыла рот, это было похоже на серию сильных ударов.

— Слушайте меня и слушайте внимательно, лорд Торнтон. Я совершенно, однозначно не выйду за вас замуж. Если вы не можете переварить отказ, это крутое печенье. Я влюблена в другого, и меня не продадут, как скот, ради финансовых интересов моей семьи. Теперь у вас есть выбор. Вы можете либо помочь мне выбраться из этой ерунды, либо вы можете заставить меня это сделать и столкнуться с последствиями.

Я поборол желание ухмыльнуться. Ее свирепость так напомнила мне Козиму, что я почувствовал, как ее отсутствие пульсирует в моей груди, как второе сердце, разбитое с расстроенным ритмом.

— Смею ли я спросить, как вы могли бы применить такие последствия к лорду королевства? Тот, кто обладает такой же властью и даже большим богатством, чем ваша собственная семья?

Она зарычала на мой холодный тон и на то, как пресыщенно я расстегнул пиджак и сел в одно из чертовски неудобных стульев 18-го века, привезенных из Франции. В ее глазах было столько ненависти, что я почти потерял желание смеяться.

Я скучал по женской враждебности. Это было так весело.

— Я превращу твою жизнь в настоящее страдание. Я заставлю каждую женщину в моем кругу распространять совершенно отвратительные слухи о тебе и твоем смехотворной мужественности. Я буду плевать тебе в лицо каждый раз, когда ты со мной разговариваешь. Я буду бороться с тобой изо всех сил, прежде чем позволю тебе лечь со мной в постель, но я также отпугну любую шлюху, желающую переспать с тобой. Я буду. Делать. Твою. Жизнь. Кошмаром, — выплюнула она.

Я закинул одну ногу на колено другой и откинулся на спинку стула, удобно развалившись, как король на своем троне. Она зарычала. Я снова боролся с желанием высмеять маниакальный юмор из своих раздутых легких.

Вместо этого я холодно поднял бровь и сказал:

— Боюсь, тебе придется много работать, Агата. Моя жизнь превратилась в настоящий ад с тех пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы думать. — Я долго смотрел на нее, наблюдая, как страсть пылает в ее глазах, как пламя, как она нагревает ее кожу до покраснения и пятнисто-красного цвета. Такую страсть невозможно было сдержать, по крайней мере, недолго. Она была готова сражаться и, возможно, умереть за ту любовь, о которой говорила, и ее это не остановило.

Я мог понять такую страсть, такое воодушевление, потому что они двигали мной последние двенадцать месяцев.

— Я разоблачу твоего отца, — рявкнула она, затем заколебалась, явно удивившись собственной неосмотрительности. Затем она выпрямилась и прищурила на меня свои большие голубые глаза. — Я разоблачу его. Видишь ли, я знаю кое-что, чего ты не знаешь. Ноэль улетел в Рим на частном самолете моего отца за день до смерти твоей матери.

Все стихло. Даже пылинки, летающие по спирали в воздухе и улавливавшие свет огня, горящего в розовом мраморном очаге, казалось, замерзли, пока я затаил дыхание и боролся с жестоким воздействием новой информации.

Это заняло несколько минут. Долгие моменты, когда я внутренне пошатывался, старательно стараясь сохранять внешний вид спокойным, потому что это было инстинктивно после стольких лет, и потому что я еще не был полностью уверен, могу ли я доверять вспыльчивой женщине напротив меня.

— Ты уверена? — сказал я наконец, гордясь ровным тоном.

Она моргнула, затем нахмурилась, наклонилась вперед и заговорила громче, как будто я не расслышал ее должным образом в первый раз.

— Ну, конечно, я уверена. Я бы не стала просто так говорить такие вещи, как бы сильно я не хотела выйти за тебя замуж. Мой отец и Ноэль были лучшими друзьями до его смерти. Они все делали вместе, и этот не стало исключением. Очевидно, Ноэль не мог летать коммерческим рейсом или летать на собственном самолете, если собирался совершить что-то невероятное… что-то вроде убийства собственной жены.

— Ты не можешь знать, сделал ли это Ноэль это или нет, — сказал я заученную фразу, потому что Ноэль действительно прекрасно меня запрограммировал.

— Нет, — согласилась она. — Хотя он вернулся на следующее утро после ее смерти и, насколько я могу судить, никогда никому не говорил, что примерно в это время он когда-либо ездил в Италию. Зачем ему хранить это в секрете?

Зачем ему это?

Что ж, ответ был чертовски очевиден, не так ли?

Мой отец действительно сделал это.

Женщина, за которой он ухаживал и привез из Италии, женщина, которую он, казалось, любил, несмотря на множество недостатков и бесчисленное количество рабов, женщина, которая определенно любила его, несмотря на все эти сомнения, была убита собственным мужем.