Лет десять назад я бы ему поверил.
День шестнадцатый
Мне привели ее. Похожа больше, чем кто бы то ни было. Демон, жаждущий мести ее воплощению, на миг высунулся, принюхался, скривился — вместо истинной Шарлинн гнилая фальшивка.
Сколько ей было? Записи твердят, семь месяцев, на вид чуть больше восемнадцати. Такой я ее запомнил, когда мы только начали встречаться.
Думал, увижу ее — не просто похожую, идентичную! — и во мне проснется что-то помимо ненависти.
Нет.
Лишь желание раздавить, как жука. Приподнять за голову и смотреть, как беспомощно бьется в хватке, прежде чем ее голова лопнет, как арбуз.
Приказал ей драться со мной. Объект не поняла. Словно вместе с обликом впитала варварское неповиновение.
Стоит ли говорить, что она не выдержала ни одного удара?
День двадцать второй
Издеваются.
Не знаю кто, но выясню. Оставили на моем столе видеоблок. Воспроизвел запись — то, что меньше всего хотел видеть.
Треклятый, унизивший меня ружемант получал славу и почет.
Когда-то, после битвы за Дрезден, меня чествовали так же. Жали руки, желали удачи, всматривались. Видели блестящее будущее. Все. Им казалось, стану тем, кто принесет победу, позволит установить царенатский закон от местных окраин до самой Аляски. Мне хотелось им верить. Наивность, возлагавшая надежды на мощь и крепость брони, рисовала красочные картины: дойду до Синьилая, подчиню Москву. Пекин станет городом последнего триумфа. А увязли на окраинах фронта…
Видел в юном ружеманте себя: первая слава лежала на его лице мечтами. О будущем, что улыбалось ему лицами купленных нами аристократов.
Визор не сгорел в моей ненависти, но сломался под напором моих рук.
Штатный психиатр зовет на прием. Считает, что теряю контроль. Если слизняк позволит себе еще одну такую выходку — сломаю его тонкую гусиную шею без зазрения совести…
День двадцать пятый
Ее звали Мицугу. Или как-то так.
Рушинники.
В свое время думал, что все варвары одинаковы. Что судьба их едина: быть шавами, ублажать нас в качестве серво. А до того быть дикими, кусающими за руку псами. Так интересней: сопротивляются, выбиваются, огрызаются. Нет ничего противней ждущей расправы жертвы. Беззащитная, но брыкающаяся — мой выбор.
Реальность оказывалась иной: среди варваров находились те, что еще не побеждены, но уже жаждут служить.
Самые мерзкие из тварей. Скоты.
Но полезные.
Вербицкий дал им на меня наводку, они сходу захватили мое любопытство.
Девочка, перевертыш. Необычный, умеющий с обликом перенимать умения. Делать их сильнее.
Предлагали купить, просили денег и покровительства. Умолчал, что у меня для них лишь грязный сапог и плеть. Но девочка в самом деле интересна, поиграю по их правилам.
Вспыхнул огнем, прознав, что у нее есть умения знакомого мне ружеманта. Если так…
Словно в знак своего преклонения, через Вербицкого передали колбы с образцами. Не буду тратить на клонов: введу в себя…
День двадцать шестой
Решился на операцию.
Еще полторы недели назад вызвал к себе слизняка, что предложил мне протез. Несчастный наделал мне на ковер, ждал, что прикончу его на месте.
Пришлось показать ему крупицу благосклонности, и он решился.
Не доверяю дело таким, как он. Испортят, испоганят, сломают даже лучшие из задумок.
Эд Маккмиллсон прислал письмо. Помнил его другом по академии, сейчас — соперники. Поганец смеет насмехаться. Прислал денег, будто говоря, что я нищий. Или стал одноруким бандитом.
Не знаю, что хуже…
День тридцать второй
Поменял обе руки. Врач, проводивший операцию хмурился, не видел резона аугментировать и вторую.
Не видел он, видел я.
Получилось лучше, чем на образцах. Протез входил в симметричный симбиоз с моими умениями. Посрамил оружейников, из-под рук которых выходили легендарные пушки для «Дровосеков». Стальные руки шедеврального качества, растущие в уровне вместе со мной. Мгновенный отклик, манаприем на чародейском уровне.
За мной пришлют. Рано или поздно. Было понятно, что подобное не уйдет от глаз власть держащих. Все, что способно даровать силу, дает власть. Последняя должна принадлежать лишь им.
Чертежи, наработки, макеты спалил сегодняшним утром.
У ног лежит наделавший под себя плешивый конструктор. Молит сохранить ему жизнь, взывает к царенатскому гражданству.
Не поможет…
День тридцать пятый
Мне кажется, слышу зов аугментационной машины. После операции на руках процедуры вживления наноботов стали постоянными.
Спускаясь в медотсек, почуял себя старым, словно дед, спешащий в больницу при каждом чихе.
Чуть не выломал кресло, бесила одна лишь мысль о том, что буду садиться туда же, куда и клоны.
Финансирование обещают прикрыть, но разработками заинтересовалось ЦРУ: хотят забрать себе результаты моих работ.
Присвоить.
Строят машину по чертежам. Следовало сжечь их так же, как чертежи на мои новые руки! Но поздно. Зовут меня как консультанта в башню Де ла Руни, собираются штамповать «агентов».
Они проворачивали подобное раньше, присвоив клонам мерзкое имя — Дети Скарлуччи.
Хочется оторвать голову тому, кто так придумал…
День сороковой
Руки делают меня сильнее. Раньше лишь количественно, теперь — кратно. Я и раньше знал, что организм бьется с наноботами, не желая принимать задатки чужой магии. Класс располагал.
Сейчас понял иное: не хватало импланта, способного обращать негативное влияние в позитивное. То, что убивало клонов, теперь делало меня сильнее. Новые очки умений посыпались, словно из рога-изобилия. Понял, что могу сломать предел умений, дав им возможность развиваться выше пятого уровня. Влияние той варварской девчонки из Синьилая, Мицугу?
Очень может быть.
Как бы там ни было, ружеманта при следующей встрече со мной ждет уйма неприятных сюрпризов.
Я его убью, но сначала оторву руки…
* * *
Ириска запоздало вздрогнула, предупредила в последний момент. Вмиг оказался на ногах, но поздно. Великан зашел внутрь.
— Интересно, uomo? — он осмотрелся. От него не ушло, что рылся в его личных вещах. Большая лампа в руках заменяла ему светильник. Смотрел чуть прищурившись, исподлобья.
На лице великана застыла улыбка.
— Что будем делать, ragazzo? Как ты хочешь умереть?
Я тяжко дышал, пытаясь не выказать страха. «Арес» смотрел в лицо бронемагу. Тот не обратил внимания: высади в него весь магазин, он даже не почувствует.
Встал, вытянулся у автомата, огромный кулак вдарил по механизму, тот откупился стаканом граппы.
— Выпью за твою погибель. Давай поиграем, diavolo fusele? Ставлю стакан на то, что ты не знаешь, как обращаться сильным, могучим исполином.
Он выдохнул, словно грустил по давно ушедшим временам. Где-то внутри билась мысль попросту бежать. С чего я взял, что в самом деле смогу задержать эту машину смерти?
— Даже став им, ты мне теперь не соперник. Я разорву тебя, как кот крысу. Как думаешь, она оценит?
Из подмышки выудил колбу размером с хорошую бутылку. Не стоило и гадать, что в ней.
Кто в ней…
— У меня были планы заклеить оставшимися от нее соплями бачок унитаза. Или твой поганый рот, jabroni. Пока еще не решил. Или прилепить твою голову на стену — будет отличная композиция.
— Ты безумен.
Великан рассмеялся в ответ.
— Очень может быть. Есть причины: та, которую собирался убить, теперь помещается в банке газировки. Унизивший меня ragazzo трясется до мокрых штанов. Ну, что же ты не стреляешь? Давай, дави спусковой крюк, пали куда хочешь. Я сомну твою пукалку и заставлю съесть. Начнешь со ствола или с приклада?
