– В основном рисунки, – сказал Стивен. – Бедняжка Рейн-Мари уже всю голову сломала.

– Да, вокруг много чего происходит, – сказал Жильбер, кинув взгляд на Эбигейл.

Арман хмыкнул. Он по собственному опыту знал, что почти всегда есть какая-то причина, которая заставляет людей поступать так, а не иначе. И нередко эта причина весьма убедительна, если только до нее докопаться.

– Интересно, дойдет ли дело до сотни обезьянок, – сказал Жильбер. – Это будет любопытно.

– А восемьдесят шесть – не любопытно? – подколола его Рут.

Жан Ги сделал шаг и встал перед Анни и Идолой. Но Анни прикоснулась к его руке и прошептала:

– Ça va bien aller.

«Все будет хорошо».

Он посмотрел ей в глаза и отошел в сторону.

– Почему вы сказали, что это будет любопытно? – спросил Стивен.

Увидев, что Эбигейл Робинсон протянула руку к одеяльцу, в которое была завернута Идола, Рут, сжимая свою трость и утку, ринулась вперед. Вид у Розы был решительный. Настоящая боевая утка.

Но Арман выставил руку:

– Non. Пускай.

– Идола… – начала Рут.

– В безопасности. – Но глаз от них он не отрывал.

Гамаш не мог понять, чего опасается. Он знал, что Эбигейл Робинсон не причинит никакого вреда его внучке. Не сейчас. И не потом.

Они наблюдали – вот Робинсон наклонилась над ребенком. Они наблюдали – вот Робинсон выпрямилась. Они наблюдали – вот она сказала что-то Анни и Жану Ги. Анни ответила.

Арман увидел, как улыбнулась Рейн-Мари. И только теперь смог он повернуться к Жильберу.

– Теория ста обезьян… – сказал Винсент Жильбер. – Никогда про нее не слышали?

– А оно стоит того? – спросил Стивен.

Жильбер рассмеялся:

– Пожалуй, нет. Я живу в одиночестве, и у меня есть куча времени, чтобы читать всякие тарабарские статьи. И эта статья посвящена человеческой природе и стадному менталитету.

– Постойте… – Стивен вспомнил. – Вы говорите про исследование японских антропологов?

– Да. Я даже не уверен, что речь идет о настоящем исследовании, – сказал доктор Жильбер. – Все это похоже на вранье, тем не менее…

– Может, и не вранье. – Стивен с энтузиазмом обратился к другим слушателям. – Это дело много лет назад попало в инвесторское сообщество. Дело довольно странное, но некоторые считают, что эта статья объясняет, почему определенные акции, определенные виды промышленности или продукты, например биткойны, вдруг начинают пользоваться огромным спросом. Почему укореняются некоторые идеи, какими бы безумными они ни были, тогда как другие идеи, гораздо лучше, просто умирают.

– Например, бетамакс[62], – сказала Рут.

Таким был ее ответ на все, что обещало успех, но не состоялось. Еще в этом же смысле она использовала «Авро Эрроу»[63].

– И что это за исследование? – спросил Арман. Его интересовало все, что связано с человеческой природой.

– Это было, кажется, в пятидесятые годы прошлого столетия, – сказал Жильбер. – Тогда на один из японских островов сбросили мешки батата для обезьян, которые там жили. Обезьянам понравился вкус, но песок, налипший на клубнеплоды, вызывал у них ярость. Антропологи, которые вели наблюдение за обезьянами, заметили, что однажды одна молодая самка помыла клубнеплод в океане. Ее примеру последовали и несколько других обезьян, но большинство продолжали есть батат с песком. Я ничего не путаю?

– Именно так и я запомнил, – подтвердил Стивен.

– Не ахти какая история, – сказала Рут. – Я вам когда-нибудь говорила про «Авро Эрроу»?

– Она ваш друг? – спросил Жильбер у Стивена.

– Не она. Ее утка.

– Синдром Дауна? – спросила Эбигейл.

– Ее зовут Идола, – сказала Анни.

Рейн-Мари посмотрела на Армана – она знала, что он наблюдает за ними. И улыбнулась. Потом она обратилась к Эбигейл:

– Я хочу показать вам кое-что.

Остальные потянулись за Рейн-Мари, которая направилась к окну, а подойдя, ткнула пальцем в оконное стекло.

– В других окнах гостиницы и спа-салона есть такие же. Они имеются практически в каждом жилом и коммерческом здании в Трех Соснах…

– А возможно, и во всем Квебеке, – сказал Габри.

К стеклу окна скотчем был прилеплен детский рисунок, изображающий радугу, а под ним была подпись: «Ça va bien aller».

– Да, я видела это в доме Колетт, – произнесла Эбигейл. Но смотрела она, казалось, не на рисунок, а на костер за окном.

– Это французский перевод слов Юлианы Норвичской, – сказала Мирна. – Вы наверняка знаете это выражение. «Все будет хорошо».

– Дети рисовали радугу, – добавила Клара, – наверное, во всем мире. Но здесь они еще и приписывали эту фразу. Они раздавали свои рисунки во время первой волны.

Не прошло и нескольких недель локдауна, как в Трех Соснах на окнах каждого дома, жилого или принадлежащего владельцу терпящего бедствие бизнеса, появилась эта картинка.

Эта фраза «Ça va bien aller» была не только словами утешения, но и боевым кличем. Призывом к спокойствию и разуму. Призывом не поддаваться отчаянию. Панике. Одиночеству. Отрицанию и даже идиотизму.

Эти рисунки принесли людям надежду на то, что в один прекрасный день они вернутся в книжный магазин Мирны, посидят у ее печурки. Встретятся в бистро за бокалом вина. Станут приглашать соседей на обед.

И опять будут обниматься. И целоваться. И просто прикасаться друг к другу.

Ça va bien aller.

В один прекрасный день.

Важность, силу этой фразы невозможно было переоценить.

И теперь ею пользовалась эта дама – ученый и профессор. Она нападала на людей с этими словами, назначение которых состояло в том, чтобы вселять надежду.

– Это нарисовала наша внучка Флоранс, – сказала Рейн-Мари.

Она узнала небрежную манеру маленькой художницы. Впрочем, определение «буйная» подошло бы лучше, пусть и не было вполне точным.

Даниель, Анни и внуки приехали в деревню еще до того, как на перемещения был наложен запрет. Прежде чем их накрыло колпаком локдауна.

Но Арман остался за его пределами. И Жан Ги тоже. Их отсутствие ощущалось каждую минуту каждого дня. И каждой ночи.

Рейн-Мари помнила день, когда закрылось бистро. Потом книжный магазин. Пекарня. Месье Беливо сумел продержаться дольше. Вскоре у него в магазине кончилась туалетная бумага. И дрожжи.

Бакалейщик измотался вконец, он оказался на грани банкротства, помогая другим. Как и владелица пекарни Сара. Как Оливье и Габри, которые готовили еду для стариков, для семей, лишившихся работы. Для детей, когда школьная программа питания перестала действовать.

Мирна оставляла книги у дверей соседей и незнакомых людей, ее магазин практически опустел.

Надев маску, намазавшись антисептиком, местные жители доставляли другим еду и лекарства. Книги и пазлы.

Они, нередко стоя на улице в лютый холод, разговаривали с перепуганными и одинокими стариками и старухами через закрытые окна. Пытались подбодрить их. И себя.

Все будет хорошо.

Каждый вечер они возвращались домой. Без сил. Пораженные тем, с какой скоростью рушится знакомый им мир. И не зная, как далеко зайдет это разрушение.

Жизнь стала такой хрупкой, что пресечь ее мог и кашель.

Им еще повезло.

В отличие от Армана и Жана Ги.

Они вместе с теми, кто действовал на передовой, работали по шестнадцать часов в сутки, контактировали с людьми, которые были тяжело больны и нуждались в помощи.

А по окончании рабочего дня Арман и Жан Ги даже не могли вернуться к семьям. Они должны были оставаться в Монреале, чтобы не занести вирус в Три Сосны.

Каждое утро Рейн-Мари отправляла Арману какой-нибудь из ее любимых видеороликов. Колокола в Банфе. Рукоплескания в Лондоне. Пение в Италии. Ретриверы Олив и Мейбл. Забавное видео. Любительское. Трогательное и вдохновляющее. И просто откровенно глупое. Чтобы он начал свой день с улыбки.