– Основания те, что Мария мертва.

– И вы думаете, Эбби поняла, что случилось и кто это сделал?

Солнце уже поднялось, небо за спиной почетного ректора Роберж голубело мягким утренним светом. Арман шагнул к ней, отрицательно покачивая головой.

– Я? – удивленно сказала она. – Зачем бы я стала это делать?

– Чтобы избавить от хлопот Эбигейл. Я думаю, вам до сих пор приходится заслуживать эту вечную благодарность. – Он помолчал. – Проверьте, в порядке ли Жан-Поль, и одевайтесь на выход. Вызовите кого-нибудь, пусть побудет с вашим мужем. Вам придется поехать с нами.

– Вы собираетесь меня арестовать? – спросила она с натянутым смешком.

– Пока нет.

Как в свое время Пол Робинсон, Гамаш тщательно выбирал слова. Чтобы они были понятны и одновременно несли в себе скрытый смысл.

В половине седьмого Жан Ги Бовуар подошел к агенту Sûreté, который дежурил в машине возле обержа.

– Кто-нибудь входил? Выходил?

– Non, patron. Только персонал. Дневная смена заступает в шесть тридцать.

– Если кто-то будет выходить, останавливай. Здесь есть не только главный вход. Могут выйти и через боковую дверь. Где напарник?

– Совершает обход, как вы и приказывали. Мы меняемся.

– Bon.

Тем временем Изабель и Гамаш вошли в холл. Изабель попросила портье пригласить Ханию, Эбигейл и Винсента на завтрак.

До Хании портье легко дозвонился, но двое других не отвечали.

– Возможно, они в ресторанном зале, – решила Изабель и направилась туда. Но минуту спустя вернулась. – Там их нет.

– Никто не выходил? – спросил у портье Гамаш.

– Никто.

– Вы можете дать ключи от их номеров?

Бовуар, успевший присоединиться к коллегам у стойки ресепшена, припустил вверх по лестнице через две ступеньки, а Лакост поинтересовалась у портье:

– А служебный вход здесь есть?

– Да. Сбоку.

Она быстро прошла туда, чтобы осмотреть дверь и подходы к ней, и вернулась одновременно с Бовуаром.

– В номерах их нет, – сообщил он.

– Для персонала есть другие лестницы, – сказала Лакост. – И выход. Жильбер знал о том и о другом.

– Обыскать гостиницу, – приказал Гамаш.

Пока шел обыск, он сделал несколько звонков. Первый – в бистро, чтобы убедиться, что ни Винсента Жильбера, ни Эбигейл Робинсон там нет. Трубку снял Оливье и подтвердил, что те не заходили.

Затем Гамаш позвонил сыну Жильбера Марку, чей дом находился в нескольких километрах от Трех Сосен.

Слушая гудки в трубке, Арман увидел Ханию – та, в васильковой абайе и расшитом хиджабе, спускалась по лестнице в холл.

– Марк? Говорит Арман Гамаш. Я хотел спросить: ваш отец, случайно, не у вас?

– Нет. Он должен быть в гостинице. Сказал, что съезжает оттуда сегодня утром, но попозже.

– И куда он собрался?

– В свою хибарку. А что? Какие-то проблемы?

– Вы с ним говорили вчера вечером?

– Да, мы ужинали вместе в гостинице. А что случилось? – Теперь голос Марка звучал громче.

– Вы не заметили ничего необычного в поведении отца?

– А как он обычно себя ведет?

– Значит, он выглядел как всегда? – уточнил Арман.

– Да. А что такое? Что-то произошло?

– Мне нужно поговорить с ним.

– Сейчас? – И после паузы Марк добавил: – Когда на часах без двадцати семь?

– Merci, Марк. Для беспокойства нет поводов.

«Двигайся дальше. Здесь ничего нет». Впрочем, всегда что-нибудь да было.

«Одни только вопросы. Никакой правдоподобной причины». Впрочем, всегда что-нибудь да находилось.

«Для беспокойства нет поводов». Впрочем…

– Ничего, – сказал Бовуар, когда Гамаш дал отбой.

С другой стороны появилась Изабель с таким же сообщением.

– Что происходит? – спросила Хания, стоявшая в холле рядом с почетным ректором Роберж.

– Посмотрите снаружи, – приказал Гамаш Бовуару и Лакост, потом обратился к Хании: – Вы видели профессора Робинсон или доктора Жильбера, когда вернулись из нашего дома? Или, может, разговаривали с ними?

– Нет, я сразу же пошла к себе.

– А сегодня утром ничего не заметили? Может, слышали что-нибудь?

– Я спала до вашего звонка. А что случилось? – Она перевела взгляд со старшего инспектора на почетного ректора, которая казалась взволнованной.

Подошел Бовуар:

– Агент видел, как в половине седьмого ушли работники ночной смены, но он их не проверял.

– Обнаружены следы ботинок, ведущие в лес, – задыхаясь, сообщила подбежавшая Лакост.

– К месту преступления? – спросил Гамаш.

– Нет, к лачуге. Следы двух человек.

– Черт! – Гамаш посмотрел на часы. – Это было семнадцать минут назад. Что у него за план? – спросил он у Колетт. – Что он собирается с ней сделать?

Почетный ректор побледнела. Ее дыхание участилось. Мысли заметались.

– Ничего. Я в этом уверена.

Но все, в чем она была «уверена», оказывалось на поверку полной противоположностью…

– В гараже есть снегоходы, – сказал Гамаш Бовуару и Лакост. Те бросились в гараж, а Гамаш обратился к Колетт и Хании: – Оставайтесь здесь. Не следуйте за нами. Слышите меня? Ни в коем случае.

Они услышали, как взревели двигатели снаружи.

– Шеф? – позвала Лакост от двери.

Гамаш надел перчатки у выхода, потом повернулся к Роберж и произнес более мягким тоном:

– Пол Робинсон ошибался. Вы это знаете.

Рокот снегоходов усилился.

– Так ли это?

– Не следуйте за нами.

Почетный ректор отметила настойчивость, с которой Гамаш повторял эти слова, и наклонила голову.

Гамаш указал пальцем на Ханию:

– Оставайтесь здесь.

Подобная манера обращения очень возмутила героиню Судана. И Гамаш не мог винить ее за это. Но ему нельзя было вести себя иначе.

Он вышел на холод и, быстро переговорив с агентом в машине, поспешил к Бовуару и Лакост, оседлавшим снегоходы.

– Оружие при вас? – спросил он, перекрикивая рев двигателей. Когда оба отрицательно покачали головой, он вытащил пистолет из кармана куртки и протянул зятю. – Вот, возьми.

– Это не ваш, – заметил Бовуар, засовывая пистолет в карман.

– Не мой. Взял у агента. Бога ради, не потеряй. У Жильбера ружье. Зарегистрированное. На случай нападения медведей. Хотя я сомневаюсь, что он хоть раз стрелял из него.

– Только потому, что медведи вызывают у него больше симпатии, чем люди.

Гамаш уселся на приготовленный для него снегоход, стоящий впереди, и тоже завел двигатель. Потом пересек дорогу и направился вглубь леса. Бовуар и Лакост двинулись следом.

Они мчались, пригнувшись; ветер обжигал лицо, глаза слезились, щеки онемели от холода. Закладывая резкие виражи, они углублялись все дальше в чащу, торопясь как можно скорее добраться до цели.

Перед последним поворотом Гамаш остановился, сошел со снегохода. То же самое сделали и Бовуар с Лакост.

Остальную часть пути они преодолели бегом, спотыкаясь и поскальзываясь в снегу и на льду. Если кто-то падал, остальные возвращались и поднимали его.

Они бежали к лачуге Жильбера; среди деревьев мелькали красные, голубые, зеленые пятна – это солнце отсвечивало от их курток.

Прежде чем увидеть хижину, они ощутили запах жилья. В домике топилась печь, и аромат дымка плыл в разреженном воздухе. Сделав очередной поворот, они перешли на шаг. Потом по знаку Гамаша свернули с дорожки в лес и двинулись дальше, утопая по колено в снегу. Между стволами впереди показались стены лачуги.

Домик располагался в дальнем конце полянки, над каменной трубой поднимались облачка дыма. Внутри горела газовая лампа, ее мягкие лучи падали через окно на первозданно-чистый снег.

Мирная сценка. Как с рождественской открытки. Или в снежном шаре, до того как его встряхнули.

Но настало время встряхнуть эту картинку.

Гамаш подал знак, и они стремительно пробежали по полянке, резко затормозив у крыльца. Прижавшись к бревнам стены, перевели дыхание.

Ничего. Их не услышали. Лакост вытянула шею, заглянула в окно. Тут же отпрянула.