– Мир тебе, Александра Платоновна.

– И Вам, отче, – буркнула я.

Делить тряпичную спальню выпало с Павловым-Дуровой. Статус штабс-капитана вызывал инкомодите[6] – по статусу мужчина, но по природе – женщина! Размещать его с другими офицерами было бы неудобно, поэтому и приписали Александра ко мне.

Отца Михаила Павлов боялся, как черт ладана. Священник пока никак не выдал своего отношения к чудачеству кавалерист-девицы, но Александр на понимание не рассчитывал. Был бы манихеем, так еще мог бы оправдаться, а для доброго христианина такие шутки считаются все же бесовским наваждением. Поэтому штабс-капитан «вспомнил» о срочном деле и скрылся в стремительно наступающей ночи.

– Присяду?

Я пожала плечами и показала на свернутое одеяло, на котором только что сидел штабс-капитан. Тусклый огонек костерка освещал на сажень от себя, и лицо священника казалось демоническим в отблесках пламени.

– Избегаешь меня?

– Нет, что Вы.

Говорить с ним мне не хотелось, но когда это останавливало попа.

– Избегаешь. Давай сразу определимся, графиня: я не враг тебе и не наушник. Мое служение – окормлять паству, не более того.

– И не наушничать? – усмехнулась я

– Доклады от меня будут, не без этого, – развел руками отец Михаил. – Но не по твоей части. Хотя начальство мое и ты интересуешь, но не в связи с сим походом.

А вот это интереснее. И что же это за начальство такое? Не Господь же.

Не дождавшись от меня какого-либо вопроса, священник продолжил:

– Миссия моя санкционирована Синодом, самим Михаилом[7]. И это, Александра Платоновна, именно что миссия. От слова «миссионер». Поэтому в твои дела я лезть не собираюсь, и не надо мне того. Как и проповедовать тебе Слово Божие не буду.

– А предыдущий кандидат что же? Он-то первым делом меня анафеме предал. Думала, потребует в монастырь заточить.

Отец Михаил улыбнулся.

– Дионисий умеет произвести впечатление, не спорю. Вот что ты о Церкви нашей знаешь? Не как о вере, а как о… скажем так – государственном институте?

Вопрос застал меня врасплох. Какого-то ответа я дать не могла, так как никогда и не задумывалась об этом. Конечно, как и всякому, мне было известно, что во главе ее стоит Святейший правительствующий синод, что есть храмы, при которых есть настоятели, есть монастыри, некоторые из которых имеют особый статус, но интереса разбираться в чужой епархии у меня никогда не было.

– Вижу, что мало тебе ведомо. Давай поговорим откровенно, графиня. Церковь – это государство в государстве. И ей присущи все недостатки, какие исходят из греховности человеческой. Есть и глупость, есть и стремление властвовать. Самое страшное, когда эти два греха в одном человеке сойдутся. Интриги, – священник поморщился. – Порой пастырь забывает о роли и значимости своей и устремляется к возвеличиванию гордыни.

– А Вы не такой?

– Не такой, – с серьезным видом кивнул отец Михаил. – За мной по юности столько грехов было, что теперь до конца жизни искупать их служением.

Он помолчал и добавил:

– Или брать на себя новые, даже более страшные. Что ж, поделом мне.

Я взглянула на собеседника по-новому. Его откровенность могла быть искренней, могла быть игрой, но разговор стал интереснее. Нет, в самом деле, случается такое, что накуролесивший в молодости вдруг заходился в раскаянии и даже принимал сан. Такие истории не редкость, но, если присмотреться…

Отец Михаил не выглядит расслабившимся попом, наевшим бока на тихой работе. Его сложно представить настоятелем деревенской церквушки, причащающим пейзан. Уже в возрасте за сорок, но худощав. Под теплой рясой не видно тела, однако руки жилистые, глаз цепкий, какой бывает у опытного головореза. Да с тем же Бондарем его рядом поставить – сразу и не скажешь, что это не братья по ночному ремеслу. Был бы этот церковник католиком, я заподозрила бы в нем иезуита, но подобия такого ордена у православных иерархов вроде как не существует, а с недавнего времени члены Общества Иисуса в России объявлены вне закона.

– Так при чем тут иерей Дионисий?

– А все при том же, – ответил отец Михаил. – В нем сочетается искренняя и преданная любовь к Богу, стремление нести слово Его до самых краев света, упрямство, глупость и тщеславие. Увидел он в походе этом свой шанс миссионера.

– А со мной-то зачем сразу поссорился?!

– Так это ж какой подвиг – еретичку в лоно истинной веры возвратить! Вот он глуп, но в чинопочитании понимает, потому и подсуетился у нужных людей, чтобы получить такое назначение. Есть ведь разные… общества внутри Церкви. И не всегда они согласны со словом Синода. Ведь что Синод – он во многом следует за повелением царя земного. А кто-то с этим не согласен.

– А Вы?

Отец Михаил встал, перекрестился и торжественно, нараспев произнес:

– Исповѣдую же с клятвою крайняго Судію Духовныя сея Коллегіи быти Самаго Всероссійскаго Монарха Государя нашего всемилостивѣйшаго!

И уже сев, продолжил прежним спокойным тоном:

– Такую клятву приносят в Синоде. Со времен Алексея Михайловича пошло так, что Церковь стала опорой государю, но не противником его. И тем самым, Александра Платоновна, многих бед удалось избежать в тяжелые времена. Поэтому да, я хотя и слуга Божий, но при этом верный поданный Его Величества. А если же в суть моего служения смотреть, то так скажу. Велено мне в том числе присматривать за манихеями, делать выводы и вносить предложения.

– Звучит не очень воодушевляюще для меня лично, – мрачно ответила я. – То Особый отдел, так теперь еще и Синод.

– А что же ты хотела, – удивился священник. – Вот не было печали, как манихеи полезли! Не кипятись! Не самовар чай! Конечно, никому в Церкви не понравилось, что еретики вдруг откуда-то объявились, но и не увидеть чудеса, творимые ими, невозможно было. Кто-то говорил, что от Дьявола они…

– И запылали костры по всей Германии!

– А они там и так пылали. Ересь лютеранская вообще жестока, графиня. Уж по что испанскую инквизицию за костры костерят, а протестанты все одно больше народу пожгли. И у нас могло до того дойти, но царь Петр вас приветил, и нам пришлось смириться. Вот только любви у простого иерея к манихею не будет, сама должна понимать. И ведь почему?

Я развела руками.

– А потому, графиня, что обычный иерей, увы, темен, как и его паства зачастую. Читает он Писание, а осмыслить его не может. Оттого и пытается все подогнать под оклад закопченой иконы, ярится, что не может дотянуться кадилом по лбу отступнику. И в том беда Церкви нашей, которая не сегодняшняя, но завтра уже до беды довести может. Священник, Александра Платоновна, должен быть на шаг впереди паствы, суметь ответить на любой каверзный вопрос. Вот что такое молния?

– Гальванический разряд. Хотя некоторые считают, что природа ее химическая.

– Скорее первое, – удивил меня отец Михаил. – Да-да, не ожидала, что глупый поп будет рассуждать о научной природе того, что всегда считалось гневом Божьим? Вот о том речь я и веду, графиня. Пройдет время, и ученый люд докажет, что молния – суть явление электрическое, объяснит, из чего она происходит. Благо уже сейчас любой может посмотреть опыт, где маленькие молнии между железными шарами бегают. И как же глупо будет выглядеть иерей, продолжающий утверждать, что все это бесовство, и сверкает от того, что Иисус на небе сердится!

Признаюсь, давно я не испытывала такого раздрая в душе, как и чувства стыда. Отец Михаил буквально перевернул мое представление о нем, коротким разговором показал, что нельзя судить о человеке только по его чину, сану или облачении.

– Так а чем же именно я Синод интересую?

– Так Курятником своим. Вызвала ты, графиня, бурные обсуждения. И формально к тебе обвинения есть: даром своим еретическим головы православные смущаешь.

– Ну не только православные, – обиделась я.

– Да и черт с ними, басурманами, – хохотнул священник. – Но в самом деле испугала ты многих тем, что научная мысль вдруг так подстегнуться может, что Церковь за ней не успеет. А еще тем, что в первый раз митрополиты почуяли угрозу от манихея.