– Великий хан он был, – сказал полковник Некрасов.

Мы втроем – я, «интендант» и Серж сидели в тени абрикосового дерева в самом центре Ичан-Калы и пили зеленый чай.

– Чем же? – спросил гусар. – Потерял и жизнь, и царство свое.

– Он собрал Хорезм из кусочков, – ответил полковник. – До него каждый бай сидел в своем закутке и устанавливал свои порядки. Мухаммад убил многих из них, мог и воссоздать блестящую Хиву. Но пришли мы.

– Вы будто бы и обвиняете нас в злодеянии, – сказала я, отпивая из пиалы терпкий напиток.

– Никак нет! Это историческая справедливость. Более сильное государство сокрушает более слабое. Закон природы. Посмотрите на эти земли: они благодатны при должном уходе, они родят три урожая в год. Но большинство из них хан забрал себе, крестьяне трудятся там, как рабы. Пусть они и избавлены от салгыта…

– От чего?

– Налог за пользование землей. Так вот, обрабатывающие ханскую землю освобождены от него, но они не успевают работать на своих наделах. Хива растит хлеб и продает его диким туркменам. А если денег перестает хватать, то Мухаммад запрещал торговлю, чтобы голодные кочевники платили больше. При том что сам он был безмерно богат!

– Много ли те туркмены принесут в казну? – усомнилась я.

– В точку смотрите, графиня! Недаром – заводчица, – улыбнулся полковник. – Поэтому для поддержания штанов в прежнем виде хану нужны войны. Он бьется с Бухарой, то дружит, то воюет с Кокандом, который еще дальше за Бухарой, но самое неприятное – поощряет набеги на нашу землю. Узбекам донесено распоряжение Эссена: всем освободить и привезти в Хиву всех русских невольников. Если кто укроет такого, то его ждет неминуемая смерть. И уже начали стекаться сюда эти бедолаги. Смотреть на них страшно.

Сама я их не видела, но знала, что Нестор спать перестал, пытаясь поставить на ноги соотечественников, освобожденных из плена. Наверное, уже это благое дело было достаточным поводом для прошедшей войны. Нельзя русского человека держать в рабстве! Какая-то часть меня шептала, что в самой России положение крестьянина мало отличается от судьбы раба. Однако быть обязанным барину в своей деревне и влачить участь невольника в далекой земле – дела разные. Как сказал Павлов, многие просились обратно в крепость в родные края, но только чтобы их увезли отсюда.

– И что дальше будет?

– А это вечером на совещании у Эссена будет объявлено. Вам, Александра Платоновна, там следует тоже быть.

И я, конечно, явилась. Половина собрания встретила меня восторженным приветствием, остальные с отстраненной холодностью. Первые, понятное дело, из состава экспедиции, и их эмоции были не поняты. Петр Кириллович на это внимания не обратил и объявил:

– Волей, данной мне Императором Российским, я объявляю, что все земли Хорезма переходят Российской Империи на веки вечные. Губернатором до особого распоряжения назначаю себя. Бывшие ханские наделы переходят в собственность государства, остальные земли сохраняют своих владельцев, если они смогут подтвердить свои права на них. Местничество искореняется, в города назначаются военные коменданты. Хорезм, как отдельное государство, с сего дня прекращает свое существование.

Сказано это было ровным и усталым голосом, особого воодушевления тоже не вызвало. Генерал озвучил очевидное, Хиву же никому жалко не было.

– А что с наследниками у хана? – спросил кто-то.

– Сын его Алла-кули убит, – ответил Некрасов. – Причем, кажется, своими же. Следующий в очереди Рахим-кули где-то прячется, но найдем. Жизни лишать не будем, отправится на воспитание в Петербург.

Эссен продолжил:

– Экспедиция, отправленная Высочайшей волей, будет продолжена после отдыха и пополнения припасов. Передаю в ведение ее под начало графини Болкошиной и генерала Ланжерона Павлоградский гусарский, артиллерийскую команду и Бутырский мушкетерский полк полковника Дурова. Пострадавшие части экспедиции будут пополнены из имеющихся у меня. Помимо этих заберете себе Копорский пехотный полк. Пусть честь свою восстанавливает[1].

При этих словах командир копорцев подполковник Юлиус поморщился, но кивнул. Почему-то при этом хмуро посмотрел на меня. Подозреваю, что проблемы с этим офицером еще будут.

– Не мало ли себе войск себе оставляете, Петр Кириллович? – спросил Ланжерон.

Мой генерал был доволен усилением. Вместе с ним он выбил себе еще и обозы, которые переделывал на наш лад.

– Из Оренбурга еще прибывать будут, всю Хиву гарнизонами покроем. Эти телеги на пару – истинное чудо для армии. Из трех государств, нам интересных, одно уже наше. Второе – Бухара, куда экспедиция в сопровождении и моих войск отправится в ближайшие дни.

– Помилуйте, Выше Высокопревосходительство! – воскликнул полковник Петров. – А как же отдых? Мы из боев не вылезали сколько!

– Вот в Бухаре и отдохнете, – отрезал генерал. – Там вас ждут, – соизволил все же пояснить Эссен. – Хан бухарский сам идет под руку российскую. Вон, – губернатор кивнул на Некрасова, – интендант ваш все расскажет. Так что будете наслаждаться гостеприимством. А у меня в планах Кокандское ханство, которое их всех этих трех – самое поганое. Но до них доберемся годика через три, для начала надо под свою руку Бухару привести.

– Ее тоже завоевывать? – спросила я.

– Нет, графиня, Бухара останется протекторатом, пока не даст повода.

Дальнейшее обсуждение в большей своей части было для меня скучным. Решались вопросы сугубо военные, связанные с обеспечением войск и порядком их движения. Назначались коменданты городов, определялись полки, им приданные для усмирения хивинцев. И только в конце генерал Эссен вновь привлек мое внимание:

– Последнее на сегодня. Александра Платоновна, для Вам у меня высочайшее послание.

Петр Кириллович выдвинул ящик роскошного резного стола, принадлежавшего ранее какому-то хивинскому чиновнику, и извлек оттуда запечатанный конверт. На сургуче виднелся знакомый герб, и руки мои, ломая его, почему-то дрожали.

На извлеченном листе бумаги была лишь одна фраза:

«Женитесь уже и успокойтесь! Н.»

Вензель нового Императора я помнила плохо, но сомнений в его подлинности быть не могло. Так не шутят.

Горло мое перехватило, а щеки вспыхнули. Это состояние не укрылось от присутствующих, и Эссен взял письмо, молча испросив позволения. Я кивнула. Генерал прочитал и хмыкнул.

– Это про штабс-ротмистра Фатова?

Я кивнула.

– Что-то счастливой не выглядите, графиня. Не хотите?

– Хочу! – излишне резко вскрикнула я.

Ведь и в самом деле – хочу! И пусть он младше меня, пусть не манихей, пусть и без титула, который, прямо скажем, и у меня-то едва говорит начал по возрасту, но – хочу!

Все сомнения отмелись в миг.

– Ну, тогда играем свадьбу, после и отправляетесь в Бухару.

– Какую свадьбу? – не понял происходящего какой-то полковник в незнакомом мне мундире.

– Почему задержка для какой-то свадьбы? – изумился другой.

– У Его Императорского Величества спрашивайте, – хмыкнул Эссен. – Посаженным кого позовете? Не меня ли?

Я подумала всего секунду и отрицательно мотнула головой:

– Нет, Петр Кириллович. При всем уважении, но к венцу пусть ведет меня Александр Федорович. Он хотя и француз, но столько мы с ним за последнее время пережили, что и его не уважить грех, и самой мне того желается.

– Справедливо, – ничуть не обиделся губернатор. – На том и решим. Передайте иерею, чтобы готовился. Пусть в лучшем виде все сделает. Не каждый день свадьбу с благословления Самого играем.

[1] 3 мая 1808 года Копорский полк в битве на острове Готланд капитулировал и потерял знамя.

Древняя Бухара встречала русскую армию едва ли не празднично. Войска шли бесконечным потоком, местные узбеки высыпали на улицы. И пусть кто-то зло сплевывал в песок, но большинство радостно приветствовали солдат, будто ожидая от них некоего чуда, которое облегчит их тяжелую жизнь. Я с интересом осматривала город и удивлялась соседству беспробудной нищеты с красотами, которых никогда ранее и не видела. Хива по сравнению с Бухарой казалась теперь уездным городком.