Во-вторых, своим решением он выделил оружейное производство в отдельную компанию, где единственным акционером стали те же «Мастерские», а во главе поставил Семена Кутасова, которому дал полную свободу изобретательства, но для ведения дел нанял французского проныру, сделавшего неплохой капитал на торговле всяческими стреляющими приспособлениями. Чем-то он вызвал неудовольствие Марата и сбежал в дикую Россию в надежде, что здесь его гнев тайного правителя королевства не достанет. Месье Ришар сам заявился на завод с мольбой познакомить его с изобретателем револьверов, долго тряс Кутасову руку и принялся рассуждать о перспективах предприятия, которое может изменить само лицо войны. Вещал что-то о миллионах патронов, гигантских армиях, десятках тысяч убитых и раненых и о доходах, которые можно со всего этого поиметь. Семен, отлично говорящий по-немецки, ни единого французского слова не понял, но Степан Иванович язык Вольтера знал отменно, и что-то в прожектерских речах его зацепило. Как и то, что Ришар сам никаких должностей не просил, и предложение возглавить цех его очень удивило. Но и порадовало, пусть и жалование французу предложили скромное, однако с участием в доле прибыли. То, с какой страстью месье вцепился именно в обещание процента, и уверило Вяжницкого в правильности решения.

Еще управляющий намекал на подарки, которые доставят позже, пусть будут пасхальными, раз на Рождество не вышло успеть, но что именно он собирался послать, раскрывать не стал, обещая лишь, что порадует меня это безмерно. Интриган!

Последнее письмо – от Аракчеева. Граф на пожелания доброго здоровья поскупился, тон послания был благожелательным, но по-деловому сухим. Алексей Андреевич подтвердил только что полученное мной известие об отставке князя Волконского и сообщил, что новым военным губернатором станет генерал от инфантерии Петр Кириллович Эссен[1], которого рекомендовал мне грамотным командиром и радетельным начальником по гражданской части.

Этого генерала я совсем не знала, даже не припомню, что слышала фамилию раньше. Старого князя было несколько жаль. Пусть в Петербурге ему и дадут почетную должность, но здесь он – правитель целой губернии, полновластный и неподотчетный, ведь губернатор гражданский числился больше номинально, будучи скорее старостой крепости. Матвей Андреевич Наврозов свое место знал и Волконскому ни в чем не перечил, следя больше за делами таможни, образования и должного содержания губернских дорог.

Еще Аракчеев намекнул, что в последнее время Император делами экспедиции интересуется едва ли не ежедневно, поэтому рекомендовал мне проявить особое усердие, показав себя полезной и ответственной, чтобы при этом не влезала в так любимые мной приключения, связанные с опасностью для светлой головы. Напоследок граф все же расщедрился на добрые строчки: «Молюсь Богу за Вас по случаю, когда бываю в храме, но в последнее время это получается не часто».

Пока я читала, в губернаторский дом явился полковник Некрасов, сразу потребовавший совета со мной, Тимофеем и князем Волконским. Николай Алексеевич выглядел одновременно и встревоженным, и довольным. Он плюхнулся в кресло и попросил горячего чаю.

– Сыск был быстрым и результативным, – сказал он, как только за Глашей закрылась дверь. – Вот только результат этот нам ничем не поможет. Убийца прибыл с хивинским караваном, который сейчас вдруг спешно засобирался домой, хотя и кони, и верблюды еще и не отдохнули даже, но караван-баши подгоняет своих плеткой, чтобы шевелились поскорее. Товар сбыл с убытком очевидным.

– Так задержать их надо! – воскликнул губернатор, но полковник помотал головой.

– Пусть идут. Нам они ничего не скажут, да и уверен, что не знает никто ничего. Но кое-что узнать удалось. Южнее Илецкой Защиты [2] от каравана отделился небольшой отряд с белым господином, который остался лагерем на берегу Малой Хобды, где в нее впадает Егенсай.

Князь кивнул, давая понять, что знает это место. Для меня это не было даже точкой на карте, так как таковой ни на столе, ни на стене не обнаружилось.

– Вот когда уважаемый Ойдин окажется снова на том месте, тогда и будет потеха. Если отряд до сих пор их ожидает…

– А он ожидает, – с хищной улыбкой сказал старый генерал. – Малым числом зимой через степь не пройдут.

– Согласен, – кивнул Некрасов. – Вот тогда и случится разбойный налет на хивинский караван разбойными кайсаками, после которого живых не останется. А если Господь будет милостив к нам, то кое-кто из мертвецов окажется в моем распоряжении.

Два человека, должные собой являть аллегорию закона, сейчас спокойно обсуждали смертоубийство невиновных, по большому счету, караванщиков, однако меня это ни коим образом не трогало. Жизнь научила, что в той игре, которую начала не я, ставки таковы, что простые люди оказываются разменными фигурами. Где-то внутри совесть попыталась воззвать к себе, но быстро успокоилась от воспоминаний о кинжале, едва не оборвавшем мой земной путь.

– А смогут? – спросил Воконский.

– Изверги надежные, не первый набег у них. У нас, конечно, не шалят, больше по киргизским кочевьям побираются, ну так у них испокон веков заведено друг друга резать. Задаток уже получил нужный человек, а за остаток они и самого хана на веревочке притащат. Зима – время голодное.

– Караван же охраняться должен, – удивилась я.

– Ойдин за спокойствие букеевским кайскам платит, поэтому охранников у него мало. И опять же – зима, в разбойные набеги в эту пору мало ходят. Впрочем, подождем немного, на все воля Божья. Александра Платоновна, убедительно прошу Вас пределов крепости не покидать до дальнейшего выяснения обстановки. Тимофей, в этом я уповаю на Вас, – Тимка молча кивнул, давая понять, что с барышни своей глаз не спустит. – И даже из дома ближайшие дни старайтесь не выходить. Да и не за чем Вам: на службу не ходите, рестораций здесь нет приличных.

Я вздохнула, но пообещала следовать рекомендациям. В самом деле, зачем лишний раз рисковать животом, если снова начались покушения. Некрасов встал, кратко поклонился и ушел. Генерал сам подлил мне чая в чашку и усмехнулся с хитринкой во взгляде:

– Ваше Сиятельство, Вы чего мне офицеров смущаете?

Странное обвинение осталось не понятым, и старик со смехом пояснил, что мое дознание с его адъютантом не осталось тайным.

– Вы ж не думайте, что я одряхлел и ослеп, но пусть отчекрыживают по копеечке. С казны не убудет, а лучше так, чем возами воровать будут. Как говорил еще Александр Васильевич, – Волконский встал, повернулся к портрету прославленного полководца, перекрестился и поклонился: – Всякого интенданта через три года исполнения должности можно расстреливать без суда. Всегда есть за что.

Окаончания операции Некрасова пришлось ждать пять дней. За это время у меня состоялась интересная беседа с полковником Петровым, который в расстроенных чувствах пожаловался на косность мышления своего начальства. Оказалось, что он всерьез воспринял наш разговор еще в поезде и попытался подать рапорт о необходимости изобретения казнозарядной пушки с перспективой скорейшего принятия ее в войска. И даже нарисовал эскиз такого орудия, где попытался придумать механизм казенной части. В ответ же получил распоряжение заниматься делами вверенного артиллерийского парка и в чужие дела не лезть.

Я попросила Алексея Сергеевича показать его рисунки, и внезапно Свет во мне колыхнулся. Означало это определенно то, что здравое зерно в придумках полковника было, раз талант мой зашевелился. К идее испытать на себе озарение офицер отнесся со страхом, но согласие свое дал моментально, а дальше… дальше Глафирья выгнала нас из гостиной уже глубокой ночью, ворча по поводу пролитых чернил и заваленного бумагами пола. На стороне Петрова был огромный опыт и истинная любовь к пушкарскому делу, и это во многом нивелировало недостаток знаний и образования. Получившийся чертеж вряд ли мог быть воплощен в настоящее орудие, но как начало работы он был хорош.